их душах живет ненависть, которую только разжигает их стыд. Со своей стороны, Святой Престол исполняет свой долг, хотя некоторым это может быть не по нутру. На первый вопрос – должны ли мы отправить ноту? – я отвечаю утвердительно.
Мы отправим ноту без промедления. Что же до двух вариантов заключительной части, я предпочитаю второй; а если немецкое правительство отклонит ноту, мы в дальнейшем решим, как на это реагировать».
Выступление Росси давало богатую пищу для размышлений. Выслушав его с должным вниманием, кардинал Фумазони Бьонди, префект Конгрегации пропаганды веры (Конгрегации католических миссий), высказал свое мнение:
«Я полагаю, что нота безупречна. Что касается заключения, то второй вариант лучше…
Тем не менее я не могу не задаваться вопросом, целесообразно ли будет для Святого Престола предпринимать публичные действия в столь затруднительный момент».
Кардинал Росси прервал его следующим замечанием:
«Разумеется, есть вероятность, что немецкое правительство отклонит ноту Святого Престола – [поскольку Германия проигрывает войну] дальнейшие задержки в подготовке публикации создадут впечатление, будто это лишь еще один удар по побежденному. Это не создаст хорошего впечатления о Святом Престоле».
В зале явственно чувствовалось напряжение, пока кардиналы, рациональные, образованные, верующие люди, продолжали обсуждать серьезнейший вопрос повестки. Затем слово было предоставлено кардиналу Федерико Тедескини, заместителю государственного секретаря в годы Первой мировой войны (теперь эту должность занимал монсеньор Монтини):
«Ситуация исключительно тяжелая. Святой Престол проявил всю возможную выдержку и терпение. Но сегодня он должен отказаться от свой сдержанности. Поляки выказывают беспокойство, поскольку не знают, что Святой Престол делает и уже сделал. Но не можем ли мы через посла Польши сообщить этому правительству, какой позиции придерживался и придерживается в настоящее время Святой Престол?»
Мнение – о котором говорил Тедескини, – что Святой Престол оставался безучастным, и по сей день распространено в некоторых польских кругах.
Тедескини продолжил:
«Нота великолепна, и ее стоит отправить без промедления».
Предложив несколько незначительных поправок к ноте, он сказал:
«Если немецкое правительство не станет принимать во внимание эту ноту, я полагаю, что Святому Престолу следует прервать свое молчание. Если Святой отец примет такое решение, он может высказаться в свойственном ему возвышенном тоне.
Можно также подумать о том, чтобы отправить письмо кардиналу Бертраму29, дать публикацию в “Оссерваторе романо”, издать белую книгу[11]или предпринять иные действия, которые прояснят ситуацию верующим и сохранят престиж Святого Престола».
Что же до двух вариантов заключения ноты, он призвал к осторожности:
«Из двух предложенных вариантов завершения ноты я предпочитаю первый: хотя я убежден в том, что Святой Престол должен высказаться, я не считаю целесообразным делать это открыто в дипломатическом документе, поскольку это походило бы на угрозу и лишь раздразнило бы германское правительство. Пусть Святой Престол отойдет от прежней сдержанности, но нет никакой необходимости открыто заявлять об этом в ноте»30.
Далее настал черед кардинала Франческо Мармаджи. Уроженец Рима, ранее он был апостольским нунцием в Румынии, в Чехословакии и, вплоть до начала войны, в Польше. По возвращении в Рим он был назначен префектом Конгрегации собора31.
«Мы находимся в трагических условиях. Уже более трех лет в Польше разрушаются самые священные для несчастных католиков места. Особенно тяжелое положение сложилось в Вартегау. Святой Престол сделал все возможное в отношении германского правительства, отправляя ему меморандумы и ноты и проводя беседы. Святой отец даже удостоил беседы Риббентропа». Здесь кардинал Мармаджи сделал небольшое напоминание. 11 марта 1940 года у папы состоялась частная встреча с германским министром иностранных дел. Их беседа была полностью записана Государственным секретариатом в виде стенограммы и другими способами, что свидетельствует о том, что в 1940 году этой встрече не только придавалось большое значение, но с ней также связывали надежду на то, что нацисты пересмотрят свою политику32.
«Что мы получили взамен? Положение только все время ухудшалось вследствие стремления германского правительства установить свой гнет. В октябре прошлого года оно дало оскорбительный ответ на послание Святого Престола. Теперь составлена нота, исчерпывающая по содержанию и возвышенная по форме. Она заслуживает всяческих похвал прежде всего потому, что в ней емко резюмировано огромное количество документов. Думаю, было бы целесообразно отправить ее без промедления. Более того, я позволю себе сделать несколько предложений, чтобы сделать ее еще более действенной и добиться того, чтобы германское правительство не отделалось общим ответом, а было вынуждено принять решение, в котором действительно проявится хоть немного доброй воли. Германскому правительству следует предложить освободить арестованных представителей духовенства, открыть церкви в преддверии Пасхи, когда верующие должны соблюдать некоторые религиозные обязанности. Это дало бы нам возможность объективно оценить распоряжения германского правительства. Что касается заключения ноты, я предпочитаю второй вариант с теми поправками и дополнениями, которые я предлагаю…
То, как поведет себя Святой Престол, будет зависеть от того, какую форму и мотивацию изберет германское правительство в том случае, если оно отклонит ноту».
Затем слово взял кардинал Эрменеджильдо Пеллегринетти, апостольский нунций в Польше и Югославии в межвоенный период. Посмотрев на каждого из своих коллег кардиналов, сидевших за столом, он вздохнул и заявил33:
«Положение, в котором мы находимся, очень напоминает тупик. Германское правительство полностью показало себя, запретив своему послу принимать от Святого Престола дипломатические документы, касающиеся оккупированных Германией территорий. А ведь самая элементарная и основная задача посольства состоит именно в этом – передавать дипломатические документы. С другой стороны, Святой Престол сделал все, что было в его силах. Он проявил большое терпение и чрезвычайную сдержанность, прежде всего потому, что публичные действия и выступления – на которых так пылко настаивали поляки, проживающие вдали от своей родины, – могли бы побудить массового убийцу подвергнуть еще большим истязаниям своих жертв, т. е. поляков, оставшихся в стране».
Он продолжал: «Нота, которая была подготовлена, носит ясный, полный, емкий и спокойный характер. Ее нужно отправить. Из двух вариантов заключения я предпочитаю второй. Названия мест указаны по-латыни или по-польски. Если бы нота была составлена на немецком языке, можно было бы подумать о том, чтобы использовать немецкие названия».
Кардинал Джузеппе Пиццардо, префект Конгрегации семинарий и учебных заведений, согласился, высказавшись примерно в таком тоне:
«Я поддерживаю отправку этой ноты, которую считаю справедливой, тщательно продуманной и поистине своевременной. После всех мудрых предложений, сделанных другими кардиналами, я не предлагаю каких-либо еще изменений. Вплоть до самого конца, до страницы 22, где утверждается [во втором варианте заключения, которому отдает предпочтение Пиццардо], что Святой Престол должен отказаться от своей сдержанности, если не хочет провалить свою миссию, я бы добавил мысль о том, что Святой Престол также будет вынужден высказаться публично, чтобы сохранить свой престиж».
Наконец, поднялся государственный секретарь, кардинал Луиджи Мальоне, который поблагодарил своих коллег за их мудрые слова:
«Благодарю Ваши Превосходительства за ваши мудрые наблюдения и блестящие советы.