Но вроде они уже знают место. Остаётся лишь надеяться, что она не выболтала лишнего во время возможно забытого допроса с применением наркотиков. Им нет смысла её похищать; разве что они думают, что урна до сих пор у неё.
Но если они сумели отследить её перемещения до квартиры Рено, значит, у них точная информация и они знают, что урны у неё нет, что она у Таки.
— Думаю, она проснулась, ваше святейшество.
Чёрт. Не надо было двигаться. Было бы намного лучше тихо сидеть в углу, где никто не обращал на неё внимания. С головы сняли мешок, и Саммер заморгала от неожиданно яркого дневного света. А потом сфокусировала взгляд на своём заклятом враге, сидящем в медитативной тишине на сидении напротив. Его белые волосы струились по плечам, высветленная кожа была мертвенно-бледной, а глаза — молочно-белыми.
Сиросама повернулся в её сторону. Он же почти слеп, поняла Саммер. Поможет ли ей это как-то?
— Убери ленту с её рта, брат Генрих, чтобы я мог услышать её мысли, — пропел Сиросама.
Громила так резко сорвал клейкую ленту, что она чуть не вскрикнула.
Саммер помнила его — единственного из тех, в переулке, кому удалось сбежать. У него были бесстрастные холодные глаза яркого, по-немецки голубого цвета и тонкие губы, а волос вообще не наблюдалось.
И она до чертиков его боялась.
— Хотите, чтобы я её развязал, ваше святейшество? — с сильным немецким акцентом спросил сектант.
— Думаю, не нужно, сын мой. Сомневаюсь, что у нас есть поводы для беспокойства, даже если она разбушуется, но если оставить её связанной, она обретёт покой, к которому стремится.
— Мне не нужен покой, и бушую я только в тех случаях, когда меня похищают, — хрипло сказала Саммер. — Какого чёрта вы творите?
Тыльной стороной ладони брат Генрих ударил Саммер по лицу, и её голова откинулась назад под тяжестью пощёчины.
— Ты будешь уважительно обращаться к его святейшеству.
— Катись к чёрту! И его прихвати!
Кулак врезался в другую скулу, и охваченная слепящей болью Саммер как-то отдалённо подумала, что, по крайней мере, синяки будут симметричны. Но японцы предпочитают асимметрию, а единственный мужчина, который ей нужен, единственный, которого она сдуру полюбила, наполовину японец. Ему не понравится симметричный труп.
— Не перестарайся с девочкой, брат Генрих, — сказал Сиросама своим жутким голосом. — Ей промыл мозги негодяй, который похитил её и не дал нам о ней позаботиться.
— Похитил из багажника вашего лимузина, верно? Зачем меня туда засунули, если вас так заботило моё благополучие?
Сиросама доброжелательно ей кивнул.
— Пожалуй, мои последователи немного погорячились. Они просто хотели не дать тебе ступить на путь зла. Они знали, что этот мужчина следит за тобой, и пытались спасти тебе жизнь.
— Спасти мне жизнь? — фыркнула Саммер. — Именно вы и хотели меня убить.
— О нет, дитя. Это не мы чуть не утопили тебя той ночью в твоём собственном доме. Думаю, немного поразмыслив, ты вспомнишь и другие случаи, когда едва не погибла от рук О’Брайена. Случаи, когда ты думала, что он тебя спас. Не стыдись своей наивности — он опасный злодей, и обвести вокруг пальца невинную девушку вроде тебя ему ничего не стоит.
— Не такую уж и невинную, — отрезала Саммер. Живот скрутило ледяным узлом. Така сказал, что не собирался её убивать, и она больше об этом не задумывалась. Получается, именно его руки держали её под водой, пока она не потеряла сознание?
— Припоминаешь, да? Я так и думал. Жизнь никогда не бывает такой простой, как кажется, и те, кого считаешь врагами, часто оказываются лучшими друзьями. А те, кому доверяешь жизнь, могут предать.
Она не будет, не может об этом думать. Сиросама пытается играть на её чувствах. Убеждение — его конёк, и нельзя позволить ему на себя повлиять.
— Чего вы от меня хотите?
— Всего лишь предоставить безопасное убежище.
— Ну конечно. Куда мы едем?
— Ты очень мудрая молодая женщина, Саммер. Даже твоя мать это признаёт. Ты будешь очень полезна нашему движению.
— Куда вы меня везёте?
Сиросама вздохнул.
— Думаю, тебе это известно. Мои люди везде, так что едва ты раскрываешь какую-то загадку, они сразу же узнают ответ. Мы едем к горе Белого Журавля, и ты уже должна была это понять. Конечно, ты не такая одарённая, как твоя младшая сестра. Мы надеялись, что она внемлет моему учению, но ты же знаешь, какая она, молодёжь. Никогда не прислушивается к голосу мудрости.
— Наверное, я моложе, чем думала. Потому что ваше учение — чушь собачья.
Наградой стал ещё один удар Генриха. Так, теперь симметрия нарушена.
— Прекрати её бить, брат Генрих, — тихо сказал Сиросама.
«Он начинает напоминать японскую отбелённую версию Трумена Капоте», — подумала Саммер, подавляя желание захихикать. Должно быть, накатывает истерика, а Таки, который бы её успокоил, поблизости нет.
— Но я ещё не потерял надежду насчёт твоей сестры, — продолжил Сиросама. — В предстоящем пожаре выживут самые лучшие и талантливые, и она должна стать одной из них. Тогда она обратится к свету, если ещё не сделала этого.
— Если под «обратится к свету» имеется в виду «перестанет считать вас жирным психом-шарлатаном», то могу сказать, что скорее рак на горе свистнет, чем это случится.
— Генрих. — Тихий голос Сиросамы вовремя остановил приспешника. — Неудивительно, что бедная девочка в замешательстве. Мы помогли многим потерявшимся и сбившимся с пути найти выход из кармической ловушки. Поможем и ей.
— И каким же образом вы находите выход из кармической ловушки, ваше святейшество? — саркастически осведомилась Саммер.
Сиросама повернул к ней белое, как бумага, лицо и доброжелательно улыбнулся:
— Помогая им оказаться в следующей жизни, дитя. Как же ещё?
Глава 24
Городишко Тонацуми словно остался в прошлом столетии. Когда Така наконец разобрался, куда ехать извилистыми узкими дорогами, почти стемнело, и время было на исходе.
Деревня у подножия горы Белого Журавля наверняка редко видела туристов, но её обитатели приветствовали прибытие двух чужаков из столицы, в том числе и такого экстравагантного, как Рено, с вежливым равнодушием. Пока те не упомянули Сиросаму.
— Сегодня ночь лунного Нового года, — сказал старик в лапшичной. — Там много чего происходит. Вам лучше не вмешиваться.
— У него моя подруга. Мне нужно кое-что ей сообщить.
— До конца празднования нельзя. На всех главных подъездах к горе выставлена охрана — ритуал, который они собираются проводить, священный, потому посторонние там нежелательны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});