Читать интересную книгу Япония в III-VII вв. Этнос, общество, культура и окружающий мир - Михаил Воробьёв

В 593–621 гг. японцы непосредственно ознакомились с китайским вариантом буддизма, и в Китай поехали японские богословы- паломники. К середине VII в. буддизм в Японии пустил прочные корни. В 607 г. у Нара был построен первый сохранившийся буддийский храм — знаменитый Хорюдзи, а к 628 г. таких храмов было уже 46. В VIII в. оформились старейшие буддийские секты: Санрон, Дзёдзицу, Хоссо, Куся. Санрон и Дзёдзицу созданы в 625 г. монахом Экканом, прибывшим в Японию из Кореи. Санрон сочетала учение хинаяны и махаяны и придавала первостепенное значение проникновению духовенства во все сферы повседневной жизни верующих. Дзёдзицу подчеркивала приверженность к мистицизму хинаяны и принятие синтоизма. В 653 или 660 г. Досё образовал секту Хоссо, которая единственный путь к постижению — истины видела в буддийском созерцании. Секта Куся образована в 660 г. проповедником Тицу. Учение секты было сведено в схемы- варианты путей «просветления».

Сильной стороной буддизма являлось умелое проникновение во-все области духовной жизни страны. Это облегчалось тем, что многие новые аспекты духовной жизни уже в момент появления на островах носили буддийский налет, а старые, традиционные часто — раскрывались через буддизм.

Лист из комментариев к сутре Лотоса, приписываемых Сётоку-тайси

В частности, это относится к конфуцианству. В «Нихонги» имя Конфуция, его сочинения, понятие конфуцианства даже не упоминаются. Только в «Законоположениях» Сётоку-тайси (604 г.), уже в готовом виде, представлены некоторые конфуцианские максимы. Японская традиция связывает появление конфуцианства в Японии с именами Атики и Вани, о которых речь пойдет ниже. Но достоверное время их приезда в Японию не установлено, а связь с конфуцианским учением лишь постулируется. Конечно, с большой долей вероятия можно отождествлять любое появление сколько-нибудь образованных иноземцев с проникновением идей конфуцианства, исходя из всеобщности его распространения на материке. Но если не ставить вопрос таким образом, то пропаганду и приложение конфуцианства в Японии можно проследить лишь с VI в. [Радуль-Затуловский, 1947].

Несмотря на все свои успехи, буддизм даже к середине VII в. не занял в Японии господствующего положения. Примером может служить случай, когда буквально накануне реформы в 645 г. «король Пэкче по имени Мён почтительно передал Закон Будды в наше великое Ямато. В то время министры все были против передачи. Только Сога-но Инамэ-но сукунэ верил в этот Закон, и император повелел принять его с почтением» [Nihongi, XXV, 10]. Лишь правители страны придерживались буддизма неукоснительно. Так, про Ёмэя (586–587) говорится: «Император верил в Закон Будды и чтил Путь богов (синто)» [Nihongi, XXI, 1]. Лишь реформатор Котоку (645–654) «почитал религию Будды и презирал Путь богов (синто)» [Nihongi, XXV, 1]. Но при Тэнти, в 670 г., «на горе были устроены алтари для синтоистских молений и на них разложены жертвенные ткани; молитву прочел Накатоми-но Канэ- но мурадзи» [Nihongi, XXVII, 23]. К буддистам отнесены также Киммэй, Бидацу и Суйко.

Письменность, наука

Традиция связывает проникновение письменности с личностями Атики и знаменитого корейца Вани — «отца японской цивилизации». Согласно тексту «Нихонги» (X, 10–11), на 15-м году правления Одзина в Японию прибыл Атики (кор. А Чжи Ки) — сын правителя Пэкче. Впрочем, по предположению некоторых ученых, здесь и далее речь идет о событиях, совершившихся позже на целых два полных 60-годичных цикла, т. е. на 120 лет (не в 284, а в 404 г.). «Нихонги» повествуют о том, что, когда хозяин узнал, что его гость может читать китайских классиков, Атики стал учителем. Японский правитель поинтересовался, есть ли в Пэкче человек более ученый, чем Атики. И услышал в ответ новое имя — Вани (кор. Ван Ин). Атики стал в Японии родоначальником корпорации Атики-но фумибито (писцов-переводчиков Атики), а в Пэкче поехал посол с приглашением к Вани. В следующем году Вани прибыл в Ямато, стал учителем престолонаследника, «изучал с ним разные книги. И не было ни одной, которой бы он не знал» [Nihongi, X, 11]. Вани стал родоначальником корпорации Фуми-но обито (заведующих письменными делами). В 41-м году правления Нинтоку (353?) в Пэкче якобы был послан Ки-но Цуно-но- сукунэ с заданием описать провинции и уезды страны и их доходы. В 4-м году правления Ритю (403?) впервые, как утверждается, в провинции были посланы переписчики, а через два года — создано казнохранилище, а в нем налажен учет прихода и расхода [Вацудзи, 1957].

Эта традиционная версия малодостоверна. Первый симптом распространения письменности — тронное послание правителя Юряку императору Шун-ди в 478 г., упомянутое в «Сун шу». Един-ственная известная надпись, возможно IV в., — иноземная: это надпись на так называемом «мече с семью ветвями»- Надпись обычно датируется 369 г., но может датироваться 480-м или даже каким- нибудь другим. Ее содержание тоже возбуждает бурные споры: пожалован ли меч пэкчийским королем японскому как вассалу или преподнесен царю Ямато как сюзерену? (ср. [Джарылгасинова, 1979, с. 39–40]).

Ввод в обиход китайской письменности имел революционное значение. Письменность открывала путь к непосредственному овладению накопленных и систематизированных духовных богатств, а это значительно превышало любые возможности личного обмена опытом. Она давала возможность зафиксировать достижения и пе-редать их последующим поколениям. Но освоение письменности оказалось нелегким делом. В 572 г. японский правитель получил послание от когурёского, но «в то время все писаря в течение трех дней оказались не в состоянии прочесть его. Только один О Тин Ни — родоначальник фамилии Фуна-но фубито — смог прочесть его и объяснить содержание повелителю». Искусный переводчик получил место в окружении правителя, а писарям «востока и запада» (т. е. провинций Ямато и Кавати). было сделано внушение. Неудачу переводчиков летопись объясняет тем, что само послание было написано на вороньих перьях, а письмена были черными, как перья, поэтому их никто не мог прочесть. О Тин Ни опустил перья в воду из-под вареного риса и сделал с них отпечатки на шелке [Nihongi, XX, 2].

Судя по «Нихонги», китайская письменность расширяла свои позиции в Японии. Сётоку-тайси и Сога Умако в 604 г. выработали так называемые «Законоположения из 17 статей», в которых на базе буддизма и конфуцианства выдвигались максимы государственной, общественной, семейной и религиозной жизни. Сётоку-тайси, как считают, составил в 612 г. «Записки об императорах» («Тэйки»), а в 620 г. — древнюю историю страны («Кудзики»), Поскольку эти памятники либо не сохранились, либо не аутентичны, самым ранним свидетельством использования китайской письменности в Ямато служит надпись на основании башни храма Гангодзи (588 г.), в которой иероглифы использованы как силлабемы для транскрибирования имени Сётоку-тайси [Пинус, 1972, с. 37].

Формирование государственного аппарата потребовало расширения делопроизводства, а последнее, в свою очередь, способствовало повышению значения письменности и грамотных людей. В 647 г. писаря привлечены на государственную службу, что свидетельствует об определенном развитии письменного делопроизводства. В 662 г. открыты школы. В 682 г. создана комиссия по подготовке истории императоров и древности. Предполагают, что собранные материалы вошли в «Кодзики», составленные в 712 г. И это, в сущности, первая достоверная дата реально существующего большого памятника письменности, созданного на японской почве.

Обратимся теперь к рассмотрению положения в отдельных отраслях науки Японии в III–VII вв.

Известно, что математические представления являются древнейшим видом абстрагированных точных знаний. Без них невозможны любые другие науки, содержащие сколько-нибудь значительную долю отношений точности: астрономия и металлургия, хронология и инженерное дело и пр. Математические знания, несомненно, существовали в глубокой древности: без них невозможно было производить подсчеты охотничьей добычи и урожая, изготовить правильно отшлифованный топор, тем более построить храм, соорудить погребальную камеру в кургане, рассчитать смену дня и ночи, сезонов и т. п. По мере усложнения производственной деятельности населения развивалась и математика, которая стала использоваться при обмере полей, вычислении объема сыпучих тел, строительных расчетах, для календарного счета [Smith, Mikami, 1914].

В глубокой древности в Японии сложилась десятичная система счета и появились названия цифр от одного до десяти, сейчас имеющие ограниченное употребление (хито, фута, ми, ё, и, му, нана, я, коко, то), далее счет мыслился как 10 X 10 и т. д., причем для чисел 100 (момо), 1000 (ти), 10 000 (ёродзу) имелись особые термины. Для более крупных величин основой служило понятие 10 000. Древнейшие меры длины и веса были весьма примитивны. До нас дошли такие названия, как «цука» — ширина ладони, «ата»— расстояние от большого до среднего пальца в их раздвинутом положении. Существовало не менее трех мер площадей и одной весовой меры, употреблялись также весы-балансир. Судя по спискам царских сокровищ в Сёсоине, к началу V в. освоены четыре арифметических действия. Число «три» считалось священным, как и «восьмерка». Последняя означала «множество». Это видно из выражения «восемь миллионов богов неба и земли». Существовало выражение «ман-ман», т. е. 10 000 Х 10 000, или сто миллионов [Tuge, 1961, с. 11–13].