что я запрещаю прыгать по раскопам! — закричал Карасев Косте Марченко и поднял свою палку. — Слышите?! Нельзя здесь прыгать!..
Это относилось к двум морячкам, которые спрыгнули с невысокой стенки и теперь стряхивали пыль с брюк.
— Товарищи, по раскопам ходить нельзя. Пожалуйста, выйдите отсюда и смотрите сверху, — вежливо попросил Марченко, поглядывая на щупловатых морячков с высоты своего двухметрового роста.
Морячки засмущались:
— Мы не знали… Мы уйдем сейчас!
— Знаете, товарищ профессор, мы вам колодец нашли! — заискивающе проговорил второй, стараясь задобрить строгого и разъяренного начальника. — Мы случайно…
— Да, да! Все случайно! Прошу вас немедленно выйти! — твердо, но уже остывая, произнес Карасев, поворачиваясь к ним спиной. — Нет, это черт знает что!
— Да мы действительно нашли колодец! — настойчиво повторил первый и дернул своего приятеля за рукав, чтобы он не уходил. — Вы бы поглядели, товарищ профессор…
— Господи, что они от меня хотят? — в изнеможении произнес Карасев, опускаясь на низкую деревянную скамеечку и вытирая лицо платком. — Уважаемые товарищи! Здесь все колодцы известны. Они раскопаны, обмерены, сфотографированы, нанесены на план и пронумерованы!
— Да нет! — обрадованно заговорил второй моряк, видя, что «профессор» смягчился. — Этого колодца вы не видели! Мы прыгнули… — Он запнулся. — Ну, соскочили! И вот он — провалился. Еле вытащил его! Да это тут, рядом…
— Где рядом? — уже заинтересованно спросил Марченко.
— Вот, у вас же здесь, — ответил моряк и показал на участок за гимнасием, где находилась римская вымостка.
— Колодец теперь выдумали какой-то! — уже добродушно ворчал Карасев, с трудом выбираясь из раскопа. — Наверняка зерновая яма, пустая… «Колодец»! Делать вам нечего, вот я что скажу! Лучше бы пришли к нам и лопатой поработали, чем со стенок прыгать…
— Да мы вот… Увольнительная у нас… А то бы мы с удовольствием… товарищ профессор!
— Александр Николаевич! А ведь и правда колодец!..
Марченко опередил всех и стоял теперь, нагнувшись над круглым узким отверстием, невесть откуда возникшем на совершенно ровном месте. В том, что еще вчера и даже сегодня утром здесь не было никакого колодца, каждый из нас мог бы присягнуть.
— Понимаете, мы прыгнули… Я прыгнул, думал, крепко, вдруг провалился… Хорошо, задержался на локтях, а то бы так и пошел… Зацепиться-то не за что… — перебивая друг друга, рассказывали моряки.
Колодец оказался великолепным. Прямая, ровная труба, чуть меньше метра в диаметре, сложенная из тщательно отесанных и подогнанных блоков известняка, уходила вниз. Метра на три в глубину она была пуста. Внизу виднелась кучка рыхлой земли — остатки рухнувшей под ногами «открывателя» кровли. Видимо, в древности горло колодца закрывала деревянная крышка, потом ее завалили камнями и землей, а сверху прошла мостовая. За две тысячи лет дерево сгнило без остатка, а земля так утрамбовалась, что превратилась в пробку, достаточно крепкую, чтобы выдержать работавших здесь в субботу студентов. Но прыжок и удар выбили «пробку» вниз…
— Хорошо еще, Александр Николаевич, что благополучно обошлось! — сказала Елена Ивановна, заглядывая в колодец. — Здесь не только ногу — голову сломать можно!
Полюбовавшись на неожиданную находку и посмеявшись над открывателями, которым в награду за «подвиг» Карасев рассказал о гимнасии, мы вернулись в раскоп. В течение следующей недели этот колодец был гордостью экспедиции. Его показывали каждому приезжающему и рассказывали полуанекдотическую историю открытия.
Им и впрямь можно было залюбоваться. Во-первых, колодец идеально сохранился. Во-вторых, глубиной он был не меньше тридцати метров, — именно на такой глубине от «верхнего» города находился водоносный слой. Расчищать его полностью в это лето не собирались. Таким образом, это был первый известный колодец, из которого древние обитатели «верхнего» города могли доставать холодную и чистую воду.
Вскоре колодец отступил на задний план перед новым открытием, которое, казалось, могло пролить свет на одну из загадок, поставленных Ольвией перед исследователями.
В разных местах раскопки ведутся по-разному. Все зависит от того, чтó именно изучает археолог и что встречается ему во время раскопок. Как правило, раскоп начинается с современной почвы и последовательно углубляется до материка. Но может быть и иначе. Например, идя в глубь земли, археолог встречает остатки какого-либо интересного здания: оно сохранилось лучше других, дает больше важного материала, имеет особое значение для истории города. Но здание построено не на материке, а на уже накопившихся культурных слоях более раннего периода. Что делать? Идти вниз, дальше? Но тогда ценнейший памятник придется разрушить! Делать это стоит далеко не всегда, тем более если раскоп можно углубить на соседнем участке.
По счастливой случайности большинство самых важных и значительных зданий в центре Ольвии было построено не на ранних слоях, а на лессе, на материке. В связи с этим возникла другая проблема: куда исчезли более ранние слои? Ведь строительство, руины которого раскрывали и Карасев и Славин, началось только в конце IV века до нашей эры. До этого город существовал не одну сотню лет. Та же священная роща возникла в ограде теменоса если не в конце VII века, то, во всяком случае, в начале IV века до нашей эры.
Куда делись все слои, весь тот драгоценный материал, что помог бы узнать о жизни первых поколений ольвиополитов?
В том, что некогда он здесь был, сомнений не возникало. Достаточно вспомнить подвалы древнейших ольвийских зданий, открытые Люсей Копейкиной под задними помещениями дикастерия.
Но почему и куда исчез? Если отсутствие подобных слоев на теменосе и агоре объяснимо — территорию площади и священного участка убирали и подметали, — то в других местах действовали какие-то иные причины.
И вдруг эти слои появились, и не где-нибудь, а под служебными помещениями гимнасия!
Это была неожиданность, гораздо большая, чем колодец. Ведь гимнасий был построен не просто на материке. Он был углублен, врезан в лесс по крайней мере на полтора метра. Каким же образом слои могли оказаться под материком?
А вещи, которые стали попадаться под полом гимнасия, приводили в восторг. Здесь лежали обломки расписных родосских блюд VI века до нашей эры, монеты, геммы, обломки классических расписных чернофигурных сосудов… Может быть, тоже яма? Но находки шли широкой полосой: за резервуаром, под небольшими пристройками, под «котельной» и дальше на запад, в сторону города. Была, правда, одна особенность, которую усмотрела Елена Ивановна: слой с