его на психофизические данные артистки. По сути, из прежнего характера мы оставили лишь одну черту — „законодательница мод“. Мы понимали, что эти претензии секретарши при ее занятной внешности дадут новый комедийный эффект. Когда урок Калугиной — как надо завлекать мужчин, нравиться им, какую походку следует выбрать, как одеваться — дает Лия Ахеджакова, это в сто раз богаче, интереснее, сложнее и смешнее…»
Зрители, и особенно зрительницы, «Служебного романа», кажется, абсолютно согласны с Рязановым: именно после этого фильма Ахеджакова стала настоящей звездой, а Верочка — ее визитной карточкой. Какой русский ни цитировал по тому или иному поводу культовую Верочкину фразу: «Значит, хорошие сапоги. Надо брать!»
Следующей основной задачей Рязанова после утверждения актеров было снабдить пьесу максимальной кинематографичностью. Отсюда множество панорамных кадров в фильме, слежений за героями в их передвижениях по Москве от дома до работы и от работы до дома. Отсюда и густонаселенность Статистического учреждения, в стенах которого протекает почти все действие (здесь уж от пьесы отступать было некуда). Рязанов даже материализовал в кадре псевдопокойника Бубликова, о котором в пьесе шли только разговоры. Бубликова сыграл Петр Щербаков — и хотя роль вышла фактически немой, зрителям она тоже запомнилась и полюбилась.
«Я подметил, что в учреждениях сложился своеобразный быт, который непременно нужно воспроизвести в фильме, — вспоминал Рязанов. — К примеру, регулярное получение продуктовых заказов, сбор денег на именины или похороны, регулярная инвентаризация имущества, уборка помещения и натирка полов, торговля мелкими предметами обихода, лекарствами и газетами в ларьках, нравы буфетов и столовых, перепродажа друг другу деталей туалета, которые оказались малы или велики, долгое курение в коридорах и так далее и тому подобное».
Валентин Михалкович в своей развернутой рецензии на фильм (Искусство кино. 1978. № 2) справедливо возводит генеалогию изображенного учреждения к знаменитому «Геркулесу» из «Золотого теленка»:
«Статистическое учреждение напоминает описанный у Ильфа и Петрова „Геркулес“, заведение, ведавшее лесо- и пиломатериалами.
Та ильфовская контора помещалась в здании гостиницы, и гостиничный дух ничем нельзя было изжить. С редкой назойливостью он старался напомнить о себе и мраморными ваннами и никелированными кроватями, а также оставшимися понатыканными всюду пальмами и сикоморами. В Статистическом учреждении Рязанова тоже полно канцелярско-гостиничной растительности, а кроме того имеются статуи — „Венеры“ и дискоболы, эдакая гипсовая псевдоантичность. Огромный зал, где корпят над своими бумагами и арифмометрами сотрудники, просторен, как лесная вырубка: столы расставлены тут не в строгом и чинном геометрическом порядке, а громоздятся будто пни сваленных деревьев. Здесь можно найти и нелепо-укромные уголки — вроде того, в который забился товарищ Бубликов (П. Щербаков), начальник отдела общественного питания: он окружен великолепной канцелярской растительностью и вроде находится в затишье, но прямо перед ним — лестница, по которой вверх и вниз дефилируют стройные женские ножки, отрывая товарища Бубликова от жгучих статистических проблем. Начальство — директорша Людмила Прокофьевна и ее заместитель располагаются на антресолях этого зала, причем из кабинета директорши есть прямой выход на крышу, где Людмила Прокофьевна разводит дополнительные к уже имеющимся пальмы и сикоморы, аккуратно поливая их по утрам. В общем Статистическое учреждение из фильма меньше всего напоминает современный, строго функциональный офис; в учреждении этом жив дух клуба, гостиничного холла или зала ожидания с его неразберихой и нагромождением вещей».
Далее Михалкович столь же законно пишет, что Статистическое учреждение представлено у Рязанова не в своей учетно-планирующей деятельности, а в «жгучем любопытстве ко всевозможным личным событиям».
Эльдар Александрович, таким образом, будто воспользовался перевернутой схемой производственного фильма. Если в картинах этого жанра на зачастую интересном (или как минимум величественном) рабочем месте вроде авиазавода или атомной электростанции происходили малоинтересные события вокруг поднятия плана или борьбы за дисциплину, то в «Служебном романе» получилось наоборот. В самом скучном учреждении, которое только можно себе вообразить, кипят истинно шекспировские страсти (едва ли не каждый критик, писавший о фильме, вспоминал об «Укрощении строптивой»), а до производственных вопросов никому, к счастью, никакого дела нет. Неправильно написанный Новосельцевым в начале картины отчет становится лишь предлогом для визитов героя к начальнице с амурными целями. А единственная по-настоящему «производственная» реплика принадлежит Калугиной, да и та произносится задолго до преображения героини: «К делу надо относиться серьезно или не заниматься им совсем. Статистика — это наука. Она не терпит приблизительности. Вы не имеете права пользоваться непроверенными данными!»
«Служебный роман» был настолько далек от привычных канонов рядового советского кино и настолько хорош сам по себе, что, конечно, не мог не «выстрелить» в прокате. В 1977 году картина возглавила национальный кинопрокат — ее посмотрели более 58 миллионов человек. А по частоте нынешних телепоказов ее можно сравнить разве что с той же «Иронией судьбы», с двумя кинохитами Владимира Меньшова да с четверкой самых популярных комедий Леонида Гайдая.
Сама история, рассказанная в фильме, была и остается совершенно международной, заведомо понятной и близкой жителю любой страны (что редкость для нашего кино вообще и для кинематографа Рязанова в частности). К сорокалетнему юбилею картины сайт «Кинопоиск» опубликовал подборку интернет-комментариев о «Служебном романе», оставленных иностранными пользователями. Почти все дружно сошлись на том, что фильм Рязанова — один из самых удачных ромкомов (романтических комедий), которые они видели:
«Кто сказал, что русские не умеют делать офисные ромкомы? Вот, пожалуйста!» (зритель из США).
«Легкая советская классика, которая следует за отношениями двух людей — от взаимной неприязни до романтического увлечения. Словно сценические диалоги и образы расцвечены щедрой коллекцией ярких персонажей. Фильм соединяет в себе элементы романтики, слэпстика, скрюболла — всё в нужных местах. Хотя картина не так обаятельна, как „Ирония судьбы“ (тоже режиссера Рязанова), все равно очень смешна. В ней также есть замечательные сцены, снятые на натуре в советской Москве» (Юзер Lyzette из Сан-Франциско).
«Описание фильма выглядит как какое-то фуфло, но он все-таки удивительный. Сюжет: подавленный недотепа Анатолий Новосельцев работает в советском статистическом учреждении. Его лучший друг и сослуживец Юрий Самохвалов пытается помочь произвести впечатление на мымру-начальницу, неприступную Людмилу Калугину. Угадайте, что дальше: потерпев позорную неудачу, Новосельцев все же производит на нее впечатление своей честностью и добротой, и после обязательных испытаний и злоключений они влюбляются друг в друга и под финал красиво уходят в закат.
Звучит как второсортная голливудская поделка — я обычно такие избегаю во что бы то ни стало. Но так много русских (и советских, конечно) зрителей относятся к „Служебному роману“ с нежностью, что я решил проверить. В итоге я, наверное, смотрел его раз десять. Что же делает фильм таким хорошим? Театральные корни заметно сказались на его качестве — это то, что отличает его от современного кино