Читать интересную книгу Дочь Господня - Татьяна Устименко

Роза оказалась колючей. Зря Маргарита решилась ее сорвать. Девушка болезненно вскрикнула, на кончике пальца повисла крупная алая капля крови.

– Позволь, я помогу тебе, дитя мое! – негромкий сочувствующий голос прозвучал над плечом Маргариты. Сильная рука протянулась и бережно обернула страдающий пальчик белым, безупречно отглаженным платком. Маргарита благодарно потупилась.

Он – высокий и широкоплечий, нависал над ее непокрытым затылком, опасаясь вспугнуть резким движением или неосторожным словом. Рядом с ним она выглядела маленькой девочкой, немного испуганной и неуверенной в себе, но уже прирученной и готовой повиноваться. Епископ улыбнулся. Он взял ее узкую ладонь и галантно поднес к своим губам:

– Збышек! – без лишних церемоний представился мужчина.

– Маргарита! – торопливо ответила она, поднимая золотистые ресницы, кажущиеся особенно прекрасными в предзакатных сумерках, окутывающих тихий монастырский сад.

– Какое чудесное имя! – искренне восхитился епископ, лукаво прищуривая глаза. – Вблизи тебя я ощущаю себя старым и неловким. Как звали того пожилого чародея-чернокнижника в книге Гете, влюбившегося в красавицу Маргариту?

– Фауст! – послушно подсказала девушка, поспешно выдергивая ладонь из его сильных пальцев. – Но тех влюбленных свел Сатана…

– Грех – в любом случае грех! – сурово кивнул епископ. – Даже если он нужен самому Господу!

Маргарита смутилась и настороженно отступила на шаг назад, готовая убежать в сей же миг. Прозрачные очи пытливо глянули из-под ресниц.

– Это означает, что мы должны ослушаться Гавриила?

Красивое лицо прелата красноречиво отобразило все владевшие им колебания. Он сосредоточенно помолчал, но потом все же решился.

– Кто мы такие, чтобы нарушать волю Спасителя?

Уголки нежных девичьих губ плутовато поползли вверх.

– Аминь! – набожно шепнула она, но ее голос таил в себе все греховные соблазны мира. В малышке Маргарите проснулась женщина – влюбленная, капризная и требовательная.

Збышек глухо застонал, порывисто схватил обе ее руки и крепко сжал их.

– Дитя мое, понимаешь ли ты, что даже безвинно сотворенный грех всегда возвращается сторицей?

Выпуклый лоб Маргариты залился яркой краской гнева.

– Лучше совершить и пожалеть, чем жалеть об несовершенном! – почти выкрикнула она, отвечая ему смелым взглядом в упор. – И потом, мы же оба этого хотим, не так ли?

Теперь смутился епископ. Несколько томительно долгих минут он безуспешно боролся с собственным сердцем и вскоре сдался, в глубине души несказанно радуясь проявленной слабости. Последний луч солнца благославляюще позолотил кудри Маргариты, рисуя светлый нимб вокруг ее прелестной головки. И епископ не устоял:

– Моя келья находится на третьем этаже левого крыла… – не договорив, он круто развернулся и, нервно сжимая кулаки, зашагал прочь, чуть не путаясь в развевающихся полах шелковой лиловой сутаны. Маргарита очарованно смотрела ему вслед. Она уже не боялась!

Архиепископ Збышек молился – так откровенно и истово, как не разговаривал с Господом уже лет десять. Огонек свечи едва теплился, выхватывая из темноты фрагменты старинной потускневшей от времени иконы в тяжелом серебряном окладе. Слабое теплое пятнышко света металось в такт тяжелому мужскому дыханию, освещая то сухие, искривленные страданием губы Спасителя, а то полуприкрытые опухшими веками глаза – то ли осуждающие, то ли равнодушные. Коленопреклоненный прелат все пытался встретиться взором с нарисованным образом, но Господь упорно отводил расширенные мукой зрачки, не желая брать на себя ответственность за готовящийся грех. Епископ отчаянно заскрипел зубами. Он тщетно взывал к Гавриилу, но архангел не появлялся. Збышек злился. На всех: на ангела-соблазнителя, на Бога с его далеко идущими планами, на самого себя – слабого и сознательно поддающегося искусу. Душа епископа страстно взывала к душе Маргариты, способная думать лишь об одном – только бы она пришла. Но оставшийся здоровым и непомутненным рассудок противился и кричал – нет, не приходи. Прелат измучался ожиданием, ежеминутно переходя от надежды к отчаянию и обратно. Сердце его терзалось сомнениями, металось, разрываясь на две половины. Збышек твердо знал – плодом этой ночной встречи станет дитя, столь угодное Господу – его будущий воин, защитник и охранитель. Избранный, зачатый незаконно, но призванный носить небесный чин серафима. Ведь чем ценнее дар – тем дороже плата за его обретение. Каким же он станет, этот дар божий? Может быть, таким же высоким и сильным, как потенциальный отец, с серыми глазами матери и ее золотыми волосами? А может, он унаследует ее ранимую душу, но зелень глаз и рыжинку кудрей возьмет от отца? Нежная душа – не лучший подарок для будущего воина… Да и сможет ли сама Маргарита пройти через уготованные ей испытания? Незаконнорожденное дитя грешной монахини… Епископ вздрогнул от ужаса, от страха за нее – хрупкую и податливую. И тут же поклялся себе, что защитит, убережет от всех напастей свою нежданную, но такую сладостную и прекрасную любовь. Спасет, охранит Богом данную возлюбленную, укроет ее в самом лучшем и дальнем своем поместье, и вырастит их дитя…

Молитва рождалась сама собой.

Душа изнемогает от печали,Печали по утраченному Богу.Нас некогда с тобой в Раю зачали,Но мы земную выбрали дорогу.

И крылья с тихим шорохом опали;Средь перьев белоснежной карусели,Босыми по воде мы не ступалиИ на кресте Голгофы не висели.

Нас ангелы от бед не защищали,И печени копьем нам не пробили,Нам благовоньями тела не умащали,Но мы любили… Как же мы любили!

Паденьем запятнали Книгу Божью,Ее страницы оскверняя кровью,Мы не гнушались завистью и ложью,Бессмысленно гоняясь за любовью.

Мы, словно крест, несем теперь по мируАпостольскую тяжесть откровенья,Елеем – ласку, поцелуем – мирру,И грех земной любви прикосновенья…

В дверную створку тихонько постучались.

Он рванулся не только телом, но и всей душой, торопливо вскочил с колен, метнулся к двери и распахнул ее широко. На пороге стояла она.

Все помыслы и сомнения мигом вылетели из его головы, оставив после себя одну лишь всепожирающую, все заслоняющую радость и дерзкое мальчишеское ликование – она пришла! Ему так хотелось верить в то, что она пришла не только по воле Господа, но и по зову своего сердца. Верить, что она его любит! Он обнял ее горячо и пылко, неловко, чуть скованно целуя золотые локоны, прохладные щеки, плотно сомкнутые ресницы и два лепестка розы – ее мягкие, доверчиво подставленные губы. Он уже так давно не был с женщиной, что почти забыл, как это упоительно. Упоительно до самозабвения, до полного растворения в другом человеке… Она закинула руки ему за шею и ответила на поцелуй – с наивной, неумелой готовностью. Голова прелата закружилась, повергая их обоих в пучину греховной страсти. Мужские руки скользнули по стройному девичьему телу, словно не смея поверить в его невинную доступность. Одежды торопливо спадали на пол… Последняя предсмертная вспышка свечи неожиданно ярко озарила Маргариту, распущенными волосами и застенчиво скрещенными руками прикрывающую обнаженную грудь… Не выпуская из объятий, не отрывая губ от ее рта, он увлек девушку на призывно расстеленное ложе и поспешно накрыл своим телом, сплетая руки с ее руками, погружая напряженное мужское естество – в желанную мягкость между ее раскрывшихся бедер… Это стало наслаждением на грани боли – слаще манные небесной, торжественнее мессы и таинственнее предсмертного соборования. Она отдавалась ему беззаветно – вверяя и жизнь свою, и плоть, и помыслы. Она пьянила сильнее выдержанного церковного кагора. Он упивался ею, но все никак не мог напиться, истомленный многолетней жаждой. О, эти плечи ее, груди ее, лоно ее…

– Я хочу быть с тобой нежным! – шептал он, будто принося обет перед Богом и самим собой.

И невесомым дуновением страстного соития по келье плыло его тихое стенание – Маргарита, желанная моя, возлюбленная моя!

Предначертанное Господом свершилось. На счастье ли, на беду ли…

Это проявилось через пару месяцев. Обычные Женские недомогания так и не пришли, сменившись ежедневными приступами выматывающего головокружения и надоедливой утренней тошнотой, оставляющей после себя неприятный привкус желчи во рту и смешанный со стыдом испуг. Маргарита стала слезливой и обидчивой, принимая на свой счет любое случайно услышанное слово. Прежде тоненькая, даже худая той особой худобой юности, она начала раздаваться в талии уже на третьем месяце беременности, потому что ребенку просто не нашлось достаточного для развития места в этом легком маленьком теле. Справедливо опасаясь невозможности достаточно долгое время скрывать от всех свое щекотливое положение, Маргарита несколько раз звонила по оставленному архиепископом номеру телефона, рассчитывая получить обещанную им помощь и защиту. Но девушке не повезло. Неизменно вежливый секретарь в безукоризненно официальных фразах отвечал, что прелат спешно отбыл в Рим для возведения в кардинальский сан. И никому не известно, когда он возвратится обратно в Верону, да и вернется ли сюда вообще.