— Я слушаю вас…
Произнесла, глядя вроде бы на Корнея, но он не сомневался — на самом деле глаза стеклянные. И это бесило. Должно быть ровно, а его бесило.
Высоцкому никогда не было дела до женских обид. Даже до обид любовниц, не говоря уж о просто мимо проходящих дамах. Вникать не собирался. В себе не сомневался. Вырабатывать у кого-то привычку садиться к себе на шею и манипулировать в дальнейшем теми самыми обидами не планировал. Никогда не испытывал настоящего желания разобраться в их причинах и поработать над последствиями. Но с Ланцовой… Почему-то было не так.
Он и сам не сразу заметил изменения. Просто как-то утром они пересеклись на кухне. Корней уже пил кофе, а Аня только вышла из спальни, зарядила кофемашину, стояла к нему спиной, максимально отдаваясь процессу… То есть просто глядя на постепенно наполняющуюся чашку. Когда аппарат выключился — взяла ее в руки и не села за противоположный угол стола, как делала довольно часто в последнее время (достаточно деликатно, надо сказать, ведь ее присутствие не вызывало раздражения), а скрылась в спальне. Корней провожал ее взглядом до двери, толком не понимая, что царапнуло…
Потом — все так же не понимая, почему — еще несколько раз возвращался мыслями к этому моменту, пытаясь разобраться, а понял уже вечером, возвращаясь домой из ССК.
Утром не было ее привычного смущенного «доброе утро, извините, я быстро». И «спасибо» тоже не было. Ничего. Тишина. Первой мыслью было — замоталась. В конце концов, с кем не бывает? Да и не ему жаловаться на упущенные кем-то формальности… Но для девчонки это было нетипично. И это надо было проверить. Зачем-то.
Он проверил тем же вечером. Когда Аня пришла в двадцать один пятьдесят восемь. Сделала вид, что боковое зрение отказало, прошла мимо кухни, снова не здороваясь. Закрылась в спальне, не вышла ни разу за вечер. Прямо как на первой неделе, только теперь вряд ли от страха…
После этого Корней подмечал изменения уже на автомате, а еще напряг память, чтобы определить, когда это началось. Оказалось, после «переезда» старшей Ланцовой в санаторий. С чего вдруг — для него оставалось загадкой. Причем его раздражали оба факта — и наличия изменений, и собственное к ним более чем пристальное внимание.
И если с первым можно было безболезненно справиться — просто отмахиваясь, позволяя девочке самой перебеситься, то со вторым было куда сложнее. Оно усложняло жизнь, заставляя отвлекаться от действительно важных, как считал сам Высоцкий, дел.
И пусть по уму сейчас Ланцову стоило бы отпустить в комнату, а самому продолжить заниматься работой, ведь требования соблюдены — на часах десять, она дома цела и невредима, лезть к ней оснований вроде как нет… Но сегодня настроение было другое. В основном из-за нее. Поэтому Корней начал допрос.
— Почему ты не сказала, что прошла собеседование? — чуть склонил голову, внимательно изучая лицо младшей Ланцовой. Всегда красивое, а сейчас максимально безэмоциональное. Она будто превратилась в фарфоровую куклу, способную исключительно моргать.
— А должна была? — вот только куклы не дерзят. А эта отчего-то стала… Все так же — глядя невидящим взглядом сквозь. Произнося ровным тоном, как бы вежливо. Вроде бы не придраться… Но видно же, что это показуха. Непонятно только, с чего вдруг.
— Как минимум, могла бы.
Корней был свято уверен, что как только девочке позвонят из статистики, она тут же сообщит об этом ему. На чем основывалась такая уверенность — не анализировал. Просто… Это было бы очень в ее стиле. В конце концов, о бабушке и доме она отчитывалась стабильно, пусть сам Корней и не говорил, что в подобных отчетах нуждается. А тут… Узнал о том, что ей не просто позвонили, но уже собеседовали и официально пригласили приступать с понедельника, от начальника отдела, который встретил его в коридоре ССК и сообщил, что «его толковая девочка» действительно показалась во время разговора очень толковой…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Это задело Корнея куда больше, чем оно того стоило. Аня вроде бы поступила так, как он от нее не ожидал, но был бы не против — не тревожила, когда можно было не тревожить, но вместо облегчения Корней почувствовал, что теряет контроль — над ситуацией и девочкой. Зачем-то нужный ему контроль.
— Вы говорили, что я должна сама пробивать себе путь. Поэтому я посчитала, что…
— А ты не посчитала, что если я пообещал тебе звонок, то вопрос у меня на контроле, и было бы неплохо сообщить, что обещанное свершилось?
Корней не дал Ане договорить, перебил довольно жестко. Жестче, чем «провинность» того заслуживала. Знал, что по-хорошему делать это не стоило бы, но очень раздражало это ее «кукольное» состояние. Хотелось встряхнуть. Вот только…
— Хорошо, простите, — все та же кукла кивнула, потом снова посмотрела вроде как на него, но явно сквозь. — Я прошла собеседование. Спасибо за помощь. Извините, что не подумала рассказать вам сразу. С понедельника приступаю к стажировке. — «Отчиталась», будто по предварительно заученному, усиливая слова кивками. Наверное, надеялась, что покорного скудного ответа хватит, чтобы Корней отцепился. Но не сложилось.
Аня выждала несколько секунд, как бы давая возможность Корнею продолжить разговор, потом попыталась развернуться, но он снова не дал.
— Не торопись. Ты каждый день приходишь ровно в десять. Когда учишься? И когда собираешься работать? — задал вопрос, внимательно следя за тем, как на щеках девушки расцветает еле заметный румянец. Не знал, осознает ли сама Ланцова, но цвет лица «палил» ее очень часто.
— Я не нарушаю нашу договоренность. Вы сами сказали, что должна предупреждать, если приду после десяти. Я прихожу до. И вы сами же говорили, что не нуждаетесь в моих отчетах, — Аня ответила, наконец-то вскидывая осознанный взгляд, смотря на него довольно твердо.
— Будешь выпендриваться — изменим условия. Они были определены не для злоупотреблений.
Высоцкий сказал холодно, подмечая, что девочка явно такого не ожидала. Испытала прилив гнева, потому что щеки стали еще более розовыми, ноздри немного раздулись, обеспечивая возможность вдохнуть глубоко, а потом грудная клетка вытолкнула тот же воздух, будто это могло помочь успокоиться и не ляпнуть лишнего. Очевидно, что такой риск существовал… И Корней сам его провоцировал, бессовестно пользуясь своим статусом человека, задающего правила игры.
— Я учусь в университете. Нахожу пустые аудитории и занимаюсь в них. Иногда в кафе или парке — погода хорошая. Мне так удобно. И да. Я буду успевать.
Дерзости на то, чтобы усугублять, у Ани не хватило. И пусть ей наверняка хотелось нагрубить в ответ на его «будешь выпендриваться» или даже намекнуть, что она в любой момент готова собрать вещи и свалить, но девочка сдержалась. И вроде бы самое время успокоиться, отпустить ее на все четыре стороны, удовлетвориться ответом и не придумывать себе на голову дополнительные проблемы, когда и без этого есть, чем заняться, но Корней поступил не так.
Встал с дивана, вышел в коридор, подходил к девочке и видел, как она напрягается, что вряд ли осознавая это, отступает к двери, заводит руки за спину, обеими ухватываясь за ручку-спасительницу, сглатывает, почему-то смотря ему под ноги…
— Почему не дома? Здесь атмосфера не располагает?
Высоцкий остановился на расстоянии вытянутой руки. Знал, что разговаривать с ним вот так ей еще некомфортней, но это его сейчас не особо заботило. Он чувствовал раздражение и искренне верил, что стоит разобраться с девочкой — оно пройдет. А чтобы разобраться с ней побыстрей — можно, к примеру, загнать в глухой угол и надавить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Это не дом.
Аня ответила, продолжая смотреть на его обувь.
— Тем не менее, ты тут живешь.
— Временно.
— В ближайшие месяц-полтора альтернатив у тебя нет.
Мужчина произнес очевидную истину, Аня снова вскинула взгляд, в котором промелькнула, но была моментально потушена, злость.