Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он усмехнулся, вспомнив, как однажды присутствовал при споре Олега с его ординатором Юрием Мышкиным в кабинете кафедры. Олег за что-то выволакивал парня, тот слушал молча, насупленно. Казалось, Олег убедил его.
«Вся беда, что мы с вами принадлежим к разным типам людей, — вздохнув, вдруг заговорил Мышкин, — вы к типу А, а я — к Б. От коронарной недостаточности погибнете...» «Прошу без грубостей», — отмахнулся Олег, уже выпустивший пар, и начал рыться в своем столе, «...а Юра Мышкин, — с постной миной добавил ординатор, — умрет от рака».
Родион, не выдержав тогда, расхохотался: «А я — по вашей шкале?» — «Не имею чести достаточно хорошо знать вас, — хмуро отозвался Мышкин. Потом пристально посмотрел на Родиона: — Вы агрессивны? Конкурентоспособны? Нетерпеливы?» — «Еще как!» — улыбнулся Родион. «И времени всегда в обрез? Тогда вы тоже — тип А, как Олег Петрович. Только это не моя шкала, а американская. В книге Фридмана и Розенмана про вас обоих сказано: «Именно бесконечное напряжение такого рода людей, их постоянная борьба со временем ведут так часто к ранней смерти от коронарной недостаточности». — «А еще по части Олега Петровича что у них сказано?» — нарочно громко спросил Родион. «Замечено, — оглянулся Мышкин на Олега, и во взгляде его промелькнуло обожание, — что, если много высказываться о вышестоящих лицах, можешь схлопотать инфаркт».
Олег листал бумаги на своем столе, не реагируя.
«Ну ладно, — согласился Родион, — а вы, то бишь тип Б, вам что грозит?» — «Мне? — Юра широко улыбнулся. — Я же вам сказал уже. Мне, человеку с мягким характером, уступчивому, неконкурентоспособному, редко вступающему в пререкания с шефом, грозит злокачественная опухоль. Эту закономерность вывела мисс Кэролайн Томас».
«Интересно, — думает сейчас Родион, — что у этой Кэролайн сказано об образованиях в позвоночнике? — Он усмехается. — Нет, американцев я обманул. С сердцем у меня полный порядок. Никакой недостаточности».
Родион включает приемник. По «Маяку» — информация.
«Ликвидировать неотложные дела, — думает он, — затем придумать, допустим, срочную командировку с выездом на место преступления... На Камчатку или куда-нибудь еще. Кстати, оттуда действительно пришло письмо с просьбой принять на себя защиту матери-одиночки — водителя автобуса, которая сбила шестидесятилетнего мужчину. Экспертиза установила, что выпила грамм сто. При сорока градусах на дворе не прогреешься — не поедешь... Ух ты, — замечает Родион длинную фигуру Олега, вылезающего из машины, — на такси прикатил!»
Родион наблюдает, как ловко высокий Олег выбирается из машины, как спортивно пружинит его походка, не соответствуя хмурому выражению лица, и в очередной раз ругает себя за то, что втянул друга в свои заботы. Отпуск его погорел теперь начисто.
— Давай побыстрее, — говорит Родион, открывая дверцу машины. — Опаздываю в суд из-за тебя. Ты сам-то располагаешь временем?
Олег кивает.
— Моя речь не будет длинной, думаю, и Мокроусова тоже. Часам к четырем освободимся.
— Ладно паясничать, — морщится Олег. — Наталья в курсе?
— Это еще зачем?
— Так, для сведения. Думал...
— Так вот. Чтобы ты лишнего не д у м а л, я тебе разъясню. Я не собираюсь устраивать спектакль из своей болезни, ясно? И полагаю, что она не составит предмета для обсуждения с родственниками и сослуживцами. Тоже ясно? Я просто в ы б ы в а ю месяца на полтора-два. И все. Никому я не обязан давать отчета, куда я выбываю: к тебе в деревню или в командировку для участия в процессе...
Олег слышит знакомый голос Родиона, агрессивно-запальчивые нотки, протест против кого-то или чего-то и не может заставить себя вникать в суть. Известие, которое Линденбратен обрушил на него, слишком серьезно. Даже не столько сама операция опасна, сколько последствия, которые потребуют многолетних терпеливых забот о себе, к которым Родион абсолютно не готов. Олег договорился с Линденбратеном о консультации со специалистами-смежниками сегодня же в шесть часов. Рентгенологи, хирурги. Обязательно ли оперативное вмешательство? И нельзя ли обойтись вытяжением позвонков, лекарственной терапией и прочими мерами? В любом случае необходима госпитализация. Предстояло решить, куда именно класть Родиона и зачем. Болтовня его о командировках, деревне и прочем не имела сейчас ни малейшего смысла. Ставка была только на жизнеспособность пораженного организма, его энергию, выносливость. Олег был врачом и стремился прежде всего к ясности. Консилиум, как он предполагал, может дать более полную картину заболевания.
— К шести мне в клинику, — говорит он.
— Пожалуйста, — пожимает плечами Родион, — думаю, к пяти уже будешь свободен. Как волк в поле.
Наташа шла по извилистой улочке мимо трех вокзалов. Она знала, что ждет ее сегодня. Выступят прокурор, общественный обвинитель, потом Родион и другие адвокаты. И все с Тихонькиным к обеду будет решено.
Она шла, пытаясь разобраться в себе, понять, почему сейчас, когда все так прекрасно ладилось в ее жизни, ей так страшно.
Конечно, и это. Звонок Толи. Все эти дни она отводила от себя мысль о Щербаковке, где он живет с мамой, где ее ждут. Она чувствовала себя старшей по отношению к этим двум существам — сыну и матери, но с ними ей было проще, чем с Родионом. Она знала: кончатся эти столь важные для него два процесса — и наступит реакция. Обычная для него. Можно назвать это депрессией или чем-то другим. От этого ничего не меняется. Через пару дней Наташа почувствует, как он раздражен, мрачен, как мечется из угла в угол. Окружающее будет ему отвратительно, погода покажется мерзкой, работа бесполезной. И выхода не будет.
Что она ни предпримет — все будет впустую. Если пытаться его развлечь или переключить на что-нибудь другое, он огрызнется, станет грубить, оскорбит ее тоном и безразличием. Если она сделает вид, что все нормально, — он вдобавок еще и обидится. Значит, останется просто ждать, терпеть, молчать. Или погрузиться по уши в неотложные дела, пока он не придет в норму.
Она села на троллейбус, проехала одну остановку до метро, затем долго стояла на перекрестке, пережидая поток встречного транспорта. Но мысли неотступно следовали за ней — по улице, в троллейбусе, на Каланчевской площади.
Может быть, она уже привыкла жить без этих перепадов его настроения, в легкой свободе поступков и ощущений, когда не надо ни приспосабливаться, ни подстраиваться? Сейчас она должна была в последний раз во всем этом разобраться, все взвесить — и решить главное.
XVII
В городском суде ремонт кончился, помещение протопили. Олег не сразу понял, что находится в том самом коридоре, где несколько дней назад сидел с Ириной в ожидании вызова по делу Рахманинова.
Он видел, как Родион прошел в судейскую комнату, все уже было готово, но подсудимых еще не привезли. Новый секретарь — бледнолицая, прыщавая, с густой косой женщина средних лет — раскладывала бумаги.
Олег пристроился в дальнем конце зала, и сразу же рядом очутилась Наташа. Ее ему меньше всего хотелось бы сейчас видеть. Счастье, казалось, светившееся в ее взгляде, останавливало Олега, мешая поговорить с ней откровенно. И собственные его переживания — тяга к Ирине, тоска, надежда, неуверенность, сменявшие друг друга последние дни, — тоже заглохли, притаились, уступив чувству всепоглощающей тревоги.
— Хорошо, что вы не были на эксперименте, — слышит он Наташин голос, — вам повезло...
— Повезло? — удивился Олег.
— Да, это было ужасно... — Она вдруг замолкает.
— Выйдем минут на пять? — решается Олег, не зная еще, как поступит.
В коридоре, у окна, он разглядывает Наташу в полный рост. Узость бедер подчеркнута бежевой юбкой на ремешке, темно-зеленый свитер оттеняет пышность смоляных волос.
— Почему же мне повезло? — хмуро переспрашивает он, упорно решая вопрос: подготовлена ли эта женщина для понимания того, что предстоит Родиону? Пройдет всего несколько недель — и все, чем она недовольна сейчас, чем озабочена, отодвинется на сто лет...
— Трудно было вынести это.
— Но цель-то достигнута? — машинально продолжает Олег.
— Да, конечно.
— Тогда что же вас тревожит?
Она мнется.
— Не знаю. Может быть, по закону все будет правильно. Родион вывел наружу обман Тихонькина, и теперь засудят Кеменова и Кабакова... Но в одних ли статьях кодекса дело? Есть какой-то иной счет.
— Какой же?
— Сама не понимаю. В этом еще надо разобраться... В том, чья вина здесь не обозначена.
Публика хлынула в зал. Привезли подсудимых.
Олег и Наташа пробираются внутрь зала, поближе к столу суда, и оказываются с той стороны, где сидит Родион. Олег разглядывает Родиона. Сосредоточенное, упрямое лицо, недвижно лежащие на столе руки.
- Смешные и печальные истории из жизни любителей ружейной охоты и ужения рыбы - Адександр Можаров - Советская классическая проза
- Двум смертям не бывать[сборник 1974] - Ольга Константиновна Кожухова - Советская классическая проза
- Под брезентовым небом - Александр Бартэн - Советская классическая проза
- И прочая, и прочая, и прочая - Александра Бруштейн - Советская классическая проза
- Свет моих очей... - Александра Бруштейн - Советская классическая проза