Коренев. Вот осел! Тебе же говорят, что там нет проходу!
Студент. А что же вы не присядете, Зоя Николаевна?
Надя. Зоя, иди рядышком. Садись.
Зоя. Тут негде.
Мацнев (хочет встать). Вот место!
Зоя. Нет, сидите, сидите, пожалуйста, я устроилась. (Садится между ним и Надей.)
Котельников. Нечаев, отнимите у Василь Василича вашу гитару, он с ума всех свел. Василь Василич, да перестаньте, Христа ради!
Нечаев и студент стоят перед Зоей; оба гимназиста стоят на полотне.
Зоя. Вы отчего не пошли с нами? Было так красиво.
Нечаев. Да и здесь хорошо.
Надя. Корней Иваныч, я загадала, сколько мне прожить еще — знаете, сколько вышло? Еще сто двадцать!
Катя (издали кричит). А мне всего-то три годочка — на четвертом так с рельсы и сверзилась!
Студент. Но Зоя Николаевна сегодня в очень грустном настроении.
Зоя (сухо). Вам показалось. — Всеволод Николаевич, куда же вы? Я вас тесню?
Мацнев. Нет, я так. Засиделся.
Зоя. Посидите с нами!
Мацнев, не отвечая, как будто не слыхал, отходит в сторону, некоторое время стоит один, потом один же садится на откосе. Студент отходит к тем, где Катя.
Коренев (кричит). Надя! А мы послезавтра все на дачу!
Надя. И дядя?
Коренев. Он будет приезжать на праздники. Приезжайте с Севой.
Зоя (Нечаеву). У вас сегодня необыкновенное лицо… Отчего вы молчите и смотрите на меня? — Теперь вас не видно. — Вы молчите?
Нечаев. Это луна-с. Луна строит миражи и рожи.
Зоя. А какая я?
Нечаев. Вы? (Помолчав.) Вы — мираж. Сейчас вы есть, вас делает луна, а когда запоют петухи, вы рассыпетесь.
Зоя. Все рассыпется, когда запоют петухи.
Нечаев. Нет — не все!
Гимназист (Кореневу). А ты можешь подпустить поезд на три шага и только тогда отскочить?
Коренев. Могу. Сделаем?
Катя. А если вздумаете, я вам уши надеру!
Гимназист. Какая строгость!
Катя. А вот и строгость. Надечка, ты поезда боишься?
Надя. Нет, чего его бояться. А ты?
Катя. Ужасно, моченьки моей нет. Василь Василич, зачем вы мучаете бедное животное? Смехота!
Василь Василич. Виноват, я не понял.
Катя. Гитару.
Смех и разговор.
Надя. Зоечка, можно мне поспать у тебя на коленях? (Кладет голову ей на колени.)
Зоя. Поспи, дружочек. — Да, мне грустно, вы правы. — Корней Иваныч, я не хотела говорить этому навязчивому господину, но вам могу сказать. Сегодня утром, когда я сидела у себя в саду, я услышала сзади голос: Зоя! Оглянулась — и нет никого. Но весь день мне чудится этот незнакомый и странный голос, иду, а сзади все время кто-то зовет: Зоя!
Нечаев. Печальный голос?
Зоя. Нет, совсем простой. И я не знаю, отчего, но все во мне так волнуется. Почему все так красиво? Вот я смотрю на луну — почему она такая красивая и такая страшная? Нет, не страшная, но, вероятно, я скоро умру.
Надя (не поднимая головы). Зойка, не говори глупостей.
Нечаев. Зоя Николаевна, послушайте: есть еще один человек, который говорит — зачем эта луна?
Надя (так же). Глупый человек.
Зоя. Постой, Надечка! Кто так говорит: вы или другой?
Нечаев. Другой, но я был почти согласен с ним. А теперь смотрю я на вас и думаю: может быть, луна нужна только затем, чтобы вот освещать ваши глаза и чтобы они — вот так — блестели. Зоя Николаевна, вы знаете: я сегодня безумно, бессовестно счастливый человек!
Зоя. Да?
Нечаев. Да. Сегодня я как какой-нибудь древний царь, которому принадлежит вся земля. Смотрите, сегодня все мое: и луна эта… и ваши глаза…
Надя (сонным голосом). Он совсем с ума сошел!
Нечаев. Там, далеко, в неведомой стране чьи-то прекрасные глаза смотрят на другие прекрасные глаза — и это все мое! И никто не отнимет у меня моего царства, сама смерть не смеет коснуться моей короны! Вот. Важно, а?
Катя (кричит). Корней Иваныч, что же это, голубчик, смеетесь вы над нами? Обещал всю дорогу петь, а хоть бы кошка замяукала! Знала б это, лучше бы дома спала, чем по ночам шататься.
Коренев. А Василь Василич пел — это не кошка?
Гимназист. Это не кот наплакал?
Нечаев. Я готов, Катенька. Что прикажете?
Котельников. Отдайте гитару, Василь Василич.
Василь Василич. Нате.
Катя. Что же мне вам приказать? (Поднимается.) Ой, ногу отсидела! Ой, голубчики, помираю! Столярова, держи меня! Пойте что хотите… ой, ой, колет!.. «Андалузскую ночь»… ой! Нет, отходит.
Нечаев. Слушаю-с. Все, что прикажете.
Настраивает гитару, переданную ему Котельниковым. Все собрались около, кроме Мацнева.
Зоя. Надечка, заснула? Пусти, девочка. Корней Иваныч, садитесь на мое место.
Надя. Заснула. Фух — какая луна! Нечаев (садится и чувствительно поет).
Кончил. Молчание.
Катя. Господи! А как хорошо в Андалузии! Испанчики, испаночки, и глазки у всех черненькие. И луна там какая, не нашей чета. Что у нас за луна: раз всего в месяц, и разгуляться-то некогда!
Котельников. Космография!
Катя. Не в космографии дело, эх, идолы вы каменные! Голубчики, а что-то и мне захотелось попеть. Иван Алексеич, давайте-ка грянем «Ночи безумные», где наша не пропадала!
Котельников. Давайте. Корней Иваныч, помогайте.
Под аккомпанемент Нечаева тихо спеваются.
Надя. Зоечка, а где же Сева?
Зоя. Он все один, Надя. Вон он. Ты бы прошла к нему.
Гимназист. На мосту звонили, сейчас поезд пойдет!
Катя. Ох, батюшки, а успеем?
Нечаев. Успеем.
Катя. Нет, я уж лучше тут стану, а то запоешься, да и не заметишь, как голову оттяпало. Ну?
Поют «Ночи безумные». В середине пения начинает, в перерывы, слышаться гул подходящего поезда — далекий свисток.
(Поет.) «…В прошлом ответа ищу невозможного». — Коренев, сходите с полотна! Я вам!.. — «Вкрадчивым шепотом вы заглушаете звуки дневные, несносные, шумные…»
Надя подходит к Всеволоду, что-то говорит, но тот не отвечает; Надя осторожно заглядывает в опущенное лицо и возвращается к Зое.
Катя и Котельников (поют). «…ночи бессонные, но-о-чи безу-у-мные».
Кончили. Сильнее гул поезда. Свисток.
Надя (с испугом). Зоечка, кажется, Сева плачет. Пойди к нему.
Зоя. Да что ты!
Надя. Я боюсь. Пойди к нему. Что с ним?
Идут к Всеволоду.
Гимназист. Господа, с полотна! Идет.
Катя. Сами уходите!
Коренев. Пассажирский, три фонаря! Скорее! Надя (подойдя). Всеволод! Севочка! Зоя (наклоняясь). Дорогой… Всеволод Николаевич, что с вами? Голубчик, голубчик, Всеволод Николаевич!
Молчание.
Мацнев (как бы отталкивая ее рукой). Оставьте меня! Оставьте.
Грохот поезда заглушает все разговоры; на рельсы ложится желтоватый свет фонарей.
Третье действие
Первая картина
Небольшая столовая в доме Мацневых, за нею маленькая проходная комната с угловым диваном и запертая дверь в спальню, где лежит умирающий Мацнев. Душная июньская ночь, оба окна в столовой открыты. Беспорядок. Тихо. В столовой сидит с какой-то книгой, но не читает, Надя; одета простенько, по-домашнему, лицо бледное, глаза заплаканы и припухли. В угловой комнате, не освещенной, молча сидит Александра Петровна; о ее присутствии в первую минуту не догадываешься.
Из спальни, осторожно приоткрывая и закрывая за собою дверь, выходит тетя Настя, идет тяжело, согнувшись; на минуту останавливается перед золовкой. Надя испуганно прислушивается, отстраняя волосы с уха.
Тетя. Саша, а Саша, ты прилегла бы. И чего ты сидишь? А?
Молчание.
Иван Акимыч сказал, что до утра никаких перемен не может быть. Надя?
Не дождавшись ответа, тою же тяжелой походкой, согнувшись, проходит в столовую; при свете видно, что лицо ее также испугано и глаза заплаканы.