праздников плодородия. Жертвенный козел – по-гречески «трагос». Деревенские приапические празднества выкристаллизовались в комическую драму. А возьмем архитектуру… – захлебывался Тристрам.
– Ничего мы не возьмем. – Уилтшир остановился, снял руку с плеч Тристрама и помахал у него перед глазами указательным пальцем, словно разгоняя застилавший их дым. – Ничего такого мы больше делать не будем, правда ведь, дорогой Тристрам? Пожалуйста, очень вас прошу, ведите себя осторожно. Ведь все вас так любят, вы же знаете.
– Я не совсем понимаю, какое это имеет отношение к…
– Это ко всему имеет отношение. Так вот, будьте просто хорошим мальчиком (Уилтшир был по крайней мере на семь лет младше Тристрама) и твердо придерживайтесь программы. Вы не зайдете слишком далеко по неверному пути, если так и будете делать.
Тристрам ничего не ответил, сдержав себя, хотя внутри у него все кипело. Войдя в насыщенную запахами столовую, он умышленно отстал от Уилтшира и принялся разыскивать стол, за которым сидели Виссер, Адэр, Бутчер (название весьма древней профессии), Фрити и Хейзкелл-Спротт. Это были безобидные люди, преподававшие безопасные предметы, обучавшие простейшим навыкам, в которые не могли закрасться противоречия.
– Ты выглядишь совершенно больным, – приветствовал Тристрама Адэр, поблескивая монгольскими глазами.
– А я и чувствую себя совершенно больным, – ответил Тристрам.
Хейзкелл-Спротт, сидевший во главе стола, зачерпнул ложкой жидкого овощного рагу и проворчал:
– От этого тебе станет еще хуже.
– … Эти маленькие ублюдки стали вести себя гораздо приличней, с тех пор как нам разрешили быть с ними построже,
– продолжал начатый разговор Виссер. Он изобразил серию яростных ударов. – Скажем, Милдред-младший. (Кстати, потешное имя: Милдред – девчоночье имя, хотя это, конечно, его фамилия, ну да ладно, возьмем его.) Опять сегодня опоздал! И как вы думаете, что я делаю? Я позволяю «крутым» с ним разобраться. Ну, вы знаете: Брискер, Коучмен – вся эта компания. Они его прелесть как отделали. Две минуты – и готово. Он даже с пола не мог подняться.
– Вы должны поддерживать дисциплину, – одобрительно промычал Бутчер с полным ртом.
– Я серьезно, – проговорил Адэр. – Ты действительно выглядишь совсем больным.
– Ну, до сих пор его не тошнило по утрам, – язвительно бросил шутник Фрити.
Тристрам положил ложку.
– Что ты сказал?
– Это я пошутил, – смутился Фрити. – Я не хотел тебя обидеть.
– Ты что-то сказал о тошноте по утрам.
– Забудь. Это я шутки ради.
– Но это невозможно, – проговорил Тристрам. – Этого не может быть.
– На твоем месте я бы пошел домой и лег в постель, – посоветовал Адэр. – Ты выглядишь не лучшим образом.
– Совершенно невозможно, – твердил Тристрам.
– Если ты не хочешь рагу, – исходя голодной слюной, проговорил Фрити, – я буду тебе очень обязан, – и быстро придвинул к себе тарелку Тристрама.
– Нечестно! – упрекнул Фрити Бутчер. – Надо разделить поровну. А так это натуральное чревоугодничество.
Они принялись перетягивать тарелку, расплескивая рагу по столу.
– Я думаю, мне лучше пойти домой, – сказал Тристрам.
– Давай, – поддержал его Адэр. – Ты, видимо, заболеваешь. Подцепил что-то.
Тристрам встал из-за стола и неверной походкой пошел отпрашиваться у Уилтшира.
В схватке за рагу верх взял Бутчер, и теперь с победным видом шумно втягивал его в себя прямо через край тарелки.
– Обжорство, вот как это называется, – рассудительно проговорил Хейзкелл-Спротт.
Глава 4
– Но как это могло получиться? – кричал Тристрам. – Как? Как? Как?!
Два шага до окна, два обратно, до стены, руки нервно сцеплены за спиной.
– Никакое средство не дает стопроцентной гарантии, – проговорила Беатриса-Джоанна, спокойно сидевшая в кресле. – А может быть, была диверсия на заводе контрацептивов.
– Чушь какая! Абсолютная и совершенная чушь собачья! Вот такая твоя легкомысленная фраза – она типична, она полностью характеризует твое отношение к происшедшему! – кричал Тристрам, повернувшись к Беатрисе-Джоанне.
– А ты уверен, – спросила Беатриса-Джоанна, – что действительно принял таблетки в тот памятный день?
– Конечно. Совершенно уверен. Мне бы никогда в голову не пришло так рисковать.
– Да, верно. Тебе бы не пришло. – Беатриса-Джоанна покрутила головой, промурлыкав: «Примите таблетку, не нужно рисковать». Потом она улыбнулась Тристраму: – Из этой строчки можно сделать неплохой лозунг, не правда ли? Ах да, теперь нас не лозунгами воспитывают. Теперь у нас Большая Дубинка.
– Это совершенно в голове не укладывается, – взволнованно говорил Тристрам. – Если только…
Он наклонился к Беатрисе-Джоанне.
– Но ведь ты этого не сделала, ведь не сделала?! Ты не могла быть настолько испорченной, безнравственной, злой, чтобы сделать это!
Слова августинской эпохи. Тристрам схватил жену за руку.
– У тебя есть кто-нибудь еще? – выпалил он. – Говори правду! Обещаю тебе, что не буду сердиться! – прокричал Тристрам сердито.
– О, не будь глупцом, – проговорила Беатриса-Джоанна совершенно спокойно. – Даже если бы я захотела изменить тебе, с кем бы я могла это сделать? Мы никуда не ходим, ни с кем не дружим. И я решительно возражаю, – продолжала она с сердцем, – против того, чтобы ты говорил такое. Даже думал. Я была верна тебе со дня женитьбы, и вот какую признательность и благодарность я получила за свою верность!
– Я должен был принять таблетки, – проговорил Тристрам, напрягая память. – Я помню, когда это было. Это было в тот день, когда бедный малыш Роджер…
– Да, да, да!
– Я только что поужинал, и я помню точно, что ты предложила…
– Нет, Тристрам, нет. Это не я предложила. Это точно не я предложила.
– … и я хорошо помню, как я опустил аптечку с потолка, и что я…
– Ты был пьян, Тристрам. От тебя просто несло алком. Тристрам потупился.
– Ты уверен, что принял те таблетки? Я же не проверяла. Ты ведь все всегда лучше знаешь, дорогой, – разве нет? – Ее натуральные зубы блеснули в саркастической улыбке. – Во всяком случае, мы имеем то, что имеем. Вероятно, это был неожиданный приступ «вожделения отцовства».
– Где ты подцепила это выражение? – сверкнув глазами, спросил Тристрам. – Кто это тебя научил?
– Ты, – вздохнула Беатриса-Джоанна. – Ты иногда употребляешь это выражение.
Тристрам смотрел на нее с изумлением.
– В тебе, должно быть, много чего есть от еретика. В твоем подсознании, во всяком случае. Ты говоришь во сне, ты это знаешь? Я просыпаюсь от твоего храпа, а ты, будучи уверен, что стоишь перед аудиторией, говоришь. Ты испорчен не меньше меня, но по-своему.
– Вот как…
Тристрам рассеянно окинул взглядом комнату, ища, куда бы сесть. Беатриса-Джоанна нажала кнопку, и второй стул с урчанием выполз из стены.
– Спасибо, – механически поблагодарил Тристрам. – Как бы это ни случилось, – проговорил он, усаживаясь, – ты должна избавиться от ребенка. Придется тебе попить какое– нибудь лекарство. Не вздумай тянуть до тех пор, когда уже придется обращаться в Центр Абортов.