Она кивнула на прощание и ушла.
Элизабет опустилась на диван и дала волю слезам.
Можно ли и вправду обрести мир и покой?
Вероятно, но в эти минуты она не чувствовала, что на нее снизошли спокойствие и безмятежность. Не ощущала великого душевного покоя. Только огромную печаль и глубокое раскаяние.
Было, разумеется, некое утешение в том, что Чарлз обрел свою великую любовь, радость и счастье, которых не узнал с ней.
Может, и ей удастся обрести свое счастье благодаря тем волшебным чарам, которые витают в воздухе в это особое время года.
В Рождество возможно все.
Глава 18
Эффингтон-Хаус принял тот праздничный вид, какой принимал всегда в это время года. Ветвями падуба, плюща и лавра были украшены все балюстрады, все притолоки и оконные рамы. Ни один уголок не был забыт. А гости рождественского бала украсили себя не менее тщательно и в своем радостном, праздничном настроении прекрасно сочетались с рождественским убранством дома.
Элизабет, охваченная тревожными предчувствиями, тем не менее ощущала обаяние смешанного аромата вечнозеленой листвы и пряников с имбирем, которым полон был весь дом. Это дух нынешних Святок, сомнений быть не может.
Кристофер и Адам вместе со своими двоюродными братьями и сестрами, а также со старшими родственниками провели первую половину дня, украшая Эффингтон-Хаус, как это всегда делалось двадцать четвертого декабря с незапамятных времен. Элизабет, понятно, помнила это с детских лет.
По традиции утро началось с того, что довольно большая компания во главе с Джонатоном отправилась на ковент-гарденский рынок, чтобы выбрать там три самые большие и пушистые елки, которые потом доставлялись домой, в Эффингтон-Хаус. Две из них, украшенные стеклянными елочными игрушками и ленточками, устанавливали по обеим сторонам широкой двери, ведущей в бальный зал. Третью, точно так же украшенную, помещали в одной из гостиных и складывали под нее подарки, которые члены семьи делали друг другу. Герцогиня каждый год неизменно выражала недовольство тем, что елки не такие высокие, как ей хотелось бы, и неизменно оповещала о своем намерении послать на будущее Рождество за елями в Эффингтон-Парк. То ли исполнение этого ежегодного обета откладывалось по чисто практическим соображениям, то ли герцогиня с течением времени о нем просто забывала — этого никто не знал, да и не интересовался узнать. Это опять-таки превратилось в семейную традицию.
Элизабет не оставалась сегодня равнодушной к волшебству чудесного праздника; веселый смех ее детей и прочих отпрысков обширного семейства Эффингтон отвлекал ее от мыслей о Николасе хотя бы ненадолго.
За сутки, прошедшие с того времени, как она услышала рассказ Тедди о «пьесе», Элизабет пришла к некоторым умозаключениям. Одним из самых важных она считала следующее: Николас прав, она не обрела мира, точнее сказать, не обрела мира и покоя, связанных с Чарлзом. Она придумала ему оправдание, это скорее была надежда на то, что он нашел свою истинную и большую любовь. Она пережила то, что Чарлз отдал свое сердце другой женщине; пережила и его смерть. И теперь поняла как нельзя более ясно, что потерю Николаса она не переживет.
И не намеревалась его терять.
Нынче ночью они оба, Элизабет и Николас, завершат круг. Жюль права: это самая подходящая из всех ночей, чтобы начать заново то, что они когда-то едва не утратили окончательно. Канун Рождества — это возрождение надежд, обретение радости, воплощение любви. Разве не так?
К наступлению Рождества Николас Коллингсуорт, сэр Николас, будущий граф Торнкрофт будет принадлежать ей навсегда. А она будет принадлежать ему.
Именно так оно должно быть.
Все, что ей следует сделать, это найти Николаса немедленно; однако найти его оказалось не так просто. Элизабет переходила из комнаты в комнату, ее поздравляли с наступающим праздником, она отвечала; она видела, что граф Торнкрофт здесь… Николаса нигде не было. Но ведь он обещал ее матери непременно появиться в Эффингтон-Хаусе на балу, и если он был вправе нарушить обещание, данное Элизабет, то обманывать ожидания герцогини он просто не посмеет.
Джонатон может знать, появился ли Николас. Элизабет обошла бальный зал, но брата не заметила. Он-то куда запропастился? Элизабет проложила путь сквозь толпу гостей, покинула бальный зал и направилась в библиотеку. Джонатону пора бы подумать о женитьбе. Как только она и Николас решат свои дела, надо будет найти подходящую пару для брата, найти во что бы то ни стало, хочет он того или нет.
Элизабет отворила дверь в библиотеку и едва не столкнулась с Джонатоном, явно чем-то обеспокоенным.
— Скажи, пожалуйста, ты не видела… не встретила ли ты… — забормотал он, вытягивая шею и заглядывая сестре за спину.
— Кого я могла встретить? Ты имеешь в виду женщину? Очень хорошенькую? И немного расстроенную?
— Да, — ответил Джонатон с неожиданной горячностью, что само по себе было любопытно.
—Нет.
Сказать по правде, она по пути сюда встретила не меньше дюжины женщин, каждая из которых предположительно могла бы выйти из библиотеки, но Элизабет была настолько сосредоточена на своей заботе, что даже не останавливалась поболтать с кем-то из них и ограничивалась коротким приветствием и дежурной улыбкой.
— Понятно, — протянул Джонатон с самым убитым видом, который показывал, что для него нынешний вечер не просто еще один канун Рождества, а нечто большее. Попозже надо будет в этом разобраться, а сейчас ей не до того.
— Ты видел Николаса?
— Николаса? — переспросил Джонатон с отсутствующим видом, по-прежнему устремив взгляд куда-то в конец коридора.
— Да, — подтвердила она громко и нетерпеливо; ей было уж точно не до амурных делишек братца. — Николаса Коллингсуорта? Сэра Николаса? Твоего дорогого друга?
— Разумеется. — Джонатон бросил последний взгляд в конец коридора, потом поспешил спрятать в карман жилета какой-то предмет, который до этого сжимал в руке. В другое время это, несомненно, возбудило бы любопытство Лиззи, но не теперь. Джонатон наконец повернулся лицом к сестре.
— Ну? Так ты его видел?
— Недолго. С полчаса назад в этой самой комнате. — Джонатон прищурился. — Полагаю, вы с ним поговорили.
— Можно и так сказать. Но это было не сегодня, а я надеялась, вернее, я намерена поговорить с ним нынче вечером.
Джонатон с минуту пристально смотрел на нее.
— Он, понимаешь ли, собирается уезжать, — сообщил он наконец.
— Что? — в полном ужасе воскликнула она. — Что это значит? Он уезжает из Лондона?
Джонатон кивнул:
— Ну да. Он спрашивал о расписании поездов.