но разговор срочный.
— Я не сомневаюсь, — почтительно, без тени иронии ответил Ринер. — Чем могу помочь?
Вадерион прошелся по комнате: Советник явно не скупился, обставляя свои покои, но в этом был весь Ринер — он всегда брал от жизни все, и ему всегда было этого мало. Вадерион опустился в кресло, как на трон, и смерил внимательным взглядом стоящего напротив свалга. Тот тоже сел, хотя нервничать не перестал.
— Ответь мне, Ринер, из каких соображений ты отправил Элиэн на Последний суд, когда я отдал четкий приказ — на время моего отсутствия не проводить его?
Свалг мгновенно подобрался, превращаясь из товарища в Советника.
— Мне жаль, что это произошло, и я признаю свою вину, — начал каяться Ринер. Если бы Вадериону сейчас могло бы быть смешно, он бы рассмеялся, потому что если у Тейнола напрочь отсутствовала гибкость в личных вопросах, то у Ринера — совесть во всем остальном. — Мне следовало выполнять твой приказ, а не приказ Императрицы, но она пригрозила мне, а я не знал, насколько сильна ее власть над тобой.
— Власть? Надо мной? Пригрозила? Ты рассказываешь удивительные вещи, Ринер.
— Жизнь часто бывает непредсказуема, — философски заметил тот, поправляя манжеты рубашки. — Однако Императрица сама захотела провести Последний суд. Я был резко против…
— Но она тебе пригрозила, — язвительно закончил за свалга Вадерион. — Серьезно?
— Да, и я оказался прав, ведь сейчас ты веришь ей, а не мне.
— Конечно, ведь она раздвинула ножки.
Ринер шумно втянул воздух.
— Она врет тебе.
Вадерион резко поднялся и мгновенно оказался рядом, нависая над Ринером.
— Я бы убил тебя только за то, что ты посмел так подумать о моей супруге. Но ты пошел дальше и решил потрепать языком. Об Императрице. Думал, я оставлю это безнаказанным?
— Ты променяешь старого друга на светлую эльфийку? Как бы хороша она не была, она чужачка и всего лишь женщина. Их у тебя всегда было много, они приходят и уходят, а я был с тобой всегда, с самого начала. И что же, ты поверишь ей? Только потому, что она хороша в постели⁈
— Заткнись, — бросил Вадерион, и Ринер тряпичной куклой рухнул обратно в кресло. В его глазах смешалась злость и страх. Он играл хорошо, а Элиэн плохо — поэтому легко было понять, кто лжет. С другой стороны, в чем-то план Ринера был неплох, ведь если бы Вадерион не сблизился с женой, он бы не узнал, какая она и на что способна. А еще…
…Он пришел тогда поздно ночью, это был первый Последний суд после окончания войны. За пять лет Вадерион успел подзабыть, какая это мерзость. Легко в бою, сложнее — на военном совете, очень сложно — на казни и совсем невыносимо — на судилище. Решать, кому жить, а кому умереть. И хоть Вадерион уже восемь сотен лет нес ответственность за жизни тысяч и тысяч подданных, но Последний суд оставался одной из самых тяжелых обязанностей Императора. У него не было настроения ни спать, ни тем более развлекаться с собственной женой, но ноги все равно принесли его к ее покоям. Элиэн не спала — читала очередной любовный роман, — а когда он молча лег рядом, закрыла книгу, погасила свечу и обняла его. В тот момент он очень ясно осознал, что сейчас она его понимает. Она тоже проходила через это, и она каким-то неведомым (женским?) чутьем определила, что у него так гадко на душе. И тяжело. Как ей это удалось? Ответ прост: она тоже это пережила. А ведь большинство дорвавшихся до власти существ не испытывают муки совести, убивая себе подобных.
С тех пор он стал доверять ей еще больше, с каждым днем убеждаясь, что жена видит его насквозь, но почему-то не испытывая никакого дискомфорта. Перед ней не было стыдно за свои чувства, остальные бы не поняли совестливого Темного Императора…
…— Знаешь, Ринер, ты хорошо лжешь, но недостаточно.
Свалг неожиданно улыбнулся.
— Я догадывался, что все этим закончится. Признаться, впервые мой план провалился.
— Как печально.
— Ты всегда с иронией относился к моим идеям.
— Еще скажи, что они были гениальны.
— Иногда да.
— И ты обиделся? — насмешливо поинтересовался Вадерион, мастерски скрывая свой гнев, и сел обратно в кресло. Ринер остался абсолютно невозмутим, словно не понимал, что его ждет. Или наоборот — слишком хорошо понимал.
— Нет. Все ведь привыкли служить своему Императору. И я служил тебе, а потом появилась она. Все дело в ней, не в неповиновении тебе…
— Пробуешь лесть?
— Нет, она уже бесполезна. Эта светлая дрянь уже завладела тобой. Вадерион, смешно сказать, мне казалось, что ты сухое бревно, не способное на чувства. Ты ведь даже не умеешь проявлять участие к тем, кто готов за тебя сдохнуть! — Лицо его перекосилось от злости. Он копил ее слишком, слишком давно. — А тут появилась эта девчонка, ты ее даже не замечал, ломая, как и всех вокруг. Мне оставалось лишь ждать, когда она сдохнет, не выдержав такой жизни. А потом она просто ворвалась к тебе в кабинет, выкинув нас… Знаешь, я ведь первый понял, что ты ею заинтересовался, я первый это увидел. Даже твоя ненаглядная Стефалия не сразу поняла, а я все видел. Такая невзрачная, молчаливая светлая эльфийка, а смогла соблазнить Темного Императора! — он рассмеялся. Это был смех на грани истерики.
— Так все это борьба за мое внимание? — удивление пробилось даже через гнев. — Ринер, ты разочаровываешь меня все больше.
— Ты думаешь, я ревную? Вадерион, борьба за твое внимание надоела мне еще столетий семь назад. Когда-то ты был для меня старшим товарищем и другом, но потом я понял, что ты — всего лишь кукла Тьмы. Напыщенный и властолюбивый. И все же я остался рядом, а ты никогда не замечал никого вокруг себя. Потом я стал ненавидеть тебя, но потом… потом я успокоился. Я понял, что нужно использовать свой шанс. Когда-нибудь ты умер, и я бы занял твое место. Я! Твой ближайший, доверенный темный! Твой Советник! А тут появляется эта дрянь. Признаться, я действительно испугался, что ты можешь увлечься ею слишком сильно. Для этого и нужен был Последний суд. Думал, девчонка полезет в петлю от крови и растекающихся мозгов, а она начала скалиться… Тварь!
— Выговорился? — холодно поинтересовался Вадерион.
Ринер неожиданно расслабился, облокотился о спинку кресла и со смешком, словно они, как раньше, под бутылку вина у костра обсуждали темных эльфиек, промолвил:
— Почему ты не умер на войне? Ты слишком долго правишь, Вадерион.
— И проправлю еще достаточно. А