Бой возобновился. Монгольские конники устремились вперед, но, встреченные градом стрел, отступили, чтобы перестроиться для новой атаки. Она должна была вот-вот увенчаться успехом, но тут Джелаладдин приказал трубачу трубить. По этому сигналу иранские кавалеристы вскочили на коней и с громкими криками помчались навстречу монголам, растягивая свою цепь с намерением взять их в окружение. «Шиги-хутуху велел своим ратникам не терять из виду его конехвостого туга, но те, боясь оказаться в кольце, предпочли беспорядочное бегство, и, поскольку долина была перерезана оврагами, куда попадали их кони, все погибли от сабель воинов Джелаладдина… так что большая часть монгольской армии оказалась истребленной».
Победители подкрепили свой триумф зверствами еще более гнусными, чем те, в которых принято упрекать Чингисово воинство. Так, например, многие из них потешили себя тем, что загоняли монголам в уши железные гвозди.
Итак, Перван стал свидетелем бегства «непобедимых» монголов.
Узнав о разгроме своего ближайшего соратника, Чингисхан продемонстрировал то самообладание, которое являлось тайной его гения. «Он спокойно заявил, что избалованному победами Шиги-хутуху следует из поражения извлечь урок». С ответным ударом Есугаев сын не замедлил. «Он спешил в Газни так сильно, что двое суток его воины не имели времени приготовить себе горячей пищи. Прибыв на перванский театр боевых действий, он потребовал от Шиги-хутуху доложить о дислокации обеих армий. Ему не понравились принятые меры, а также выбор места для битвы и, несмотря на любовь к Шиги-хутуху, объявил его виновником поражения».
В Газни Чингисхан Джелаладцина не обнаружил. Дело в том, что, одержав неожиданную победу над монголами, войско принца разбрелось кто куда из-за несогласия между афганцами и тюрками. Джелаладдин, видя себя неспособным далее защищать Газни от монгольских полчищ, направился к афгано-индийской границе, надеясь укрыться в Пенджабе. Бросившийся за ним вслед Чингисхан настиг его на берегу Инда ночью 24 марта 1221 года.
«Крошечная армия Джелаладдина была тут же взята в клещи монгольскими ратниками, построенными в несколько линий, и прижата к реке. На рассвете прозвучал сигнал к атаке. Монголы набросились на иранское войско, прорвали его боевые порядки и уничтожили оба его крыла. Джелаладдин находился в центре с семьюстами воинами и отчаянно отбивался. Полукруг монгольских ратников сжимался; вот что интересно: они не выпустили в принца ни одной стрелы, видимо, потому, что Завоеватель хотел получить его живым. Сопротивление Мухаммедова сына кончилось в полдень. Поняв, что пробиться сквозь ряды врагов не удастся, он вспрыгнул на свежую лошадь и сделал последнюю, но яростную попытку вырваться из окружения. Монголы отпрянули, на что принц и рассчитывал. Развернув коня, он во все поводья поскакал к Инду и бросился в него с высоты двадцати футов, не покидая седла, со щитом на спине и со знаменем в руке. Прошло какое-то время, и Джелаладдин появился на противоположном берегу. Видя все это, Чингисхан побежал к реке и остановил своих воинов, готовых было кинуться за беглецом вплавь. Указав на принца рукой, хан велел им брать с него пример».
Проявление царского великодушия, а точнее, рыцарского восхищения доблестью противника, оказавшего ему достойное сопротивление, не помешало Есугаеву сыну во всем прочем оставаться свирепым монголом. По его приказу были расстреляны из луков те воины Джелаладцина, которые следом за ним попрыгали в воду, а также все, не успевшие этого сделать. Попавшие в руки монголов сыновья венценосного беглеца были тоже умерщвлены.
От уничтожения городов к постижению городской цивилизации
Преследовать наследника хорезмшаха на индийской земле Чингисхан не стал. Правда, на другой год монгольский отряд под командованием Бала-нойона (из племени джалаиров) совершил набег на восточный берег Инда, со стороны Мултана. Но то был простой разведовательный рейд, не имевший сколь-нибудь серьезного военного значения. Жара пенджабского лета, к которой обитатели монгольских степей и сибирской тайги приспособлены не были, оказалась достаточной для того, чтобы принудить их снять осаду с Мултана, и они успокоили свои сердца тем, что разграбили окрестные земли, а также провинцию Лахор, после чего возвратились в Афганистан, где соединились с Чингисовой армией.
Сам Завоеватель предпринял ряд карательных экспедиций, объектом которых стали афганские и хорасанские города, в той или иной степени поддержавшие попытку реванша Джелаладдина.
Осенью 1222 года Угэдэй нанес удар по Газни, который мог послужить плацдармом для ответного наступления принца-изгнанника. Монгол выгнал газнийцев из города, якобы для пересчета, и всех их умертвил, за вычетом нескольких сотен лучших ремесленников, которых, как обычно, отправил работать в Монголию. Город же подвергся полному уничтожению.
Далее монголы заняли Герат. Прослышав о победе Джелаладдина под Перваном, гератцы подняли антимонгольское восстание. Чингисхан бросил на них армию Элжидая, усиленную пятьдесятью тысячами ополченцев, пригнанных из соседних районов. Осажденные, зная безжалостность монголов, поначалу отважно отбивались, но силы были неравны, и 14 июня 1222 года Элжидай овладел городом. Всех его жителей монголы предали смерти. «На протяжении недели они только и делали, что убивали, грабили, жгли и разрушали». Когда враги ушли, немногие горожане, спасшиеся тем, что сумели спрятаться в соседних ущельях и пещерах, возвратились на родные пепелища. Элжидай эту возможность предвидел и послал в Герат конный отряд с заданием их истребить.
А что же происходило в тылах у монголов? Несмотря на бесчинства Толуевой рати, некоторые кварталы Мерва сохранились. Более того: долина Мургаба была столь плодородна, что после ухода врагов город возродился довольно быстро. Весть о Перванской битве вызвала взрыв радости у мервцев, решивших, что час реванша пробил. С помощью бывших военачальников Джелаладдина они наскоро отстроили городскую стену, а заодно и мургабскую плотину, обеспечивавшую водоснабжение города. Префект (некий перс), оставленный монголами в Мерве, естественно, был умерщвлен. Но мстительность монголов не заставила себя долго ждать. Корпус их войск силой до пяти тысяч сабель, предводительствуемый Дорбаем, докончил истребление горожан и вместе с ними уцелевших кварталов.
Жертвой повторного и еще более разрушительного нападения стал город Балх, а его обыватели — объектом нового и еще более безжалостного истребления.
Так Афганистан и Хорасан окончательно лишились способности к антимонгольскому сопротивлению. Их города были разрушены до основания, как если бы пережили катастрофическое землетрясение, равно как и плотины вместе с водоотводными каналами, превратившимися в застойные канавы; зернохранилища сгорели, исчезли с лица земли фруктовые сады и лесозащитные посадки, сотни лет заслонявшие собой поля от песков. Тысячелетние нивы превратились в степь, беззащитные огороды остались один на один с песчаными бурями, налетавшими из пустыни. В эти оазисы с певучими названиями, где поднялись города «Тысячи и одной ночи», цвет утонченной арабо-персидской цивилизации, во все эти чудные творения Востока пришла степь, которая при сочувственном попустительстве кочевников подчинила себе все. От этой «смерти земли» Восточный Иран уже никогда не оправился.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});