— Ну, разве что в Заполярье, на самом севере страны, где морозы доходят до пятидесяти градусов, — пожала она плечами. — Там жители занимаются разведением оленей и в зимнюю стужу носят одежду из оленьих шкур; я об этом читала. Случается, что едят и сырое мясо; только оно мерзлое и называется строганиной. А чтоб у нас на Кубани — такого нет.
— А как отнеслись у вас на Кубани к немецкой оккупации? — спросила Ирма.
— Сказать, что плохо — всё равно, что не сказать ничего… Большинство тех, кого я знаю, с оккупацией не смирились и надеются, что это временно. Но есть и такие, кто ждал прихода ваших с нетерпением: это — бывшие богачи, которых советская власть раскулачила, то есть отобрала имущество как несправедливо нажитое. Эти охотно прислуживают новым властям и из желания угодить и выслужиться бывают более жестоки в обращении со своими же земляками, чем ваши… Кроме, конечно, гестапо.
— Откуда ты всё это знаешь? — удивилась хозяйка. — Вы ведь, в сущности, ещё дети. А рассуждаешь, как взрослая!
— Нас война повзрослила досрочно, — ответила она строчкой из стихотворения. — Ну а откуда — конечно, от взрослых, от мамы.
— А твой папа ещё жив? — поинтересовалась Грета.
— Этого я не знаю… Его задолго до войны наше правительство заслало к вам разведчиком. Так мне сказала мама — конечно, под большим секретом.
— А вот этого и тебе не следовало бы говорить, — заметил Курт.
— Я учту ваш совет, — пообещала допрашиваемая.
— Скажи, повзрослевшая досрочно… я вижу, ты довольно эрудированный ребёнок, — что говорят у вас об исходе этой войны?
— Я уже говорила, дядя Курт: большинство из тех, кого я знаю, надеются на победу Красной Армии. И когда мы были у партизан, то слышали, будто под Сталинградом ваши уже встретили решительное сопротивление. И что отсюда начнется перелом в ходе войны.
Часы давно уже отзвенели полночь, и хозяйки принялись убирать со стола; Марте так и не удалось прояснить что-либо на свой счет. Грета, в комнате которой постелили и ей и с которой побеседовала она перед сном, не смогла ничего сказать конкретного. По её словам, живут они в этом городе недавно; о том, что брату поручено формировать какие-то группы из русских ребят, слышит впервые. Обещала поинтересоваться специально и, если что-то узнает, то поделится и с ними.
Наутро, ещё к спящим, к ним зашла Ирма, одетая по-рабочему, то есть в военной форме; присела к изголовью Марты.
— Вчера мы задержались допоздна, — сказала она, — и я не успела поблагодарить тебя за всё, о чём ты нам поведала. Дорогая моя девочка, вы сделали так много для моего отца, что было бы верхом неблагодарности с нашей стороны не ответить вам тем же. Хочу тебя заверить: не тревожьтесь и не переживайте: всё будет хорошо. Твоего Андрэ мы пристроим к надёжным знакомым под видом работника; ему у них плохо не будет. Ты при желании можешь жить с нами. Вот пока и всё, что я хотела тебе сообщить. Мне пора на службу, остальное обсудим в другой раз.
Накинув халат, Марта поспешила поделиться услышанным с Андреем, спавшим в комнате Максика. С её приходом он проснулся и подвинулся к краю кровати. Она прилегла поверх одеяла, обхватила его лицо ладошками и поцеловала «по-взрослому».
— Ты чё это? — шёпотом, чтоб не разбудить малыша, удивился он.
— Сегодня такой день, что имею право поцеловать, как хочу. За вчера, — уточнила. — Я же тебя так люблю!
— Еще успеем нацеловаться. Сперва надо бы подрасти…
— Целоваться можно и в двенадцать лет, а мне уже пятнадцатый.
— Ты только за этим и пришла? — спросил он, позволив ещё раз доказать степень влюблённости.
— Нет, конечно. Пришла сообщить тебе нечто приятное. Только что ко мне подходила Ирма. Поблагодарила за отца и заверила, что сделает для нас всё, что в её возможностях.
— А если поточней?
— Мне предложила жить с ними, а тебя определят к надёжным людям. Под видом работника, но тебе там будет хорошо.
— А как насчёт твоих одноклассников, что будет с ними?
— Пока не знаю. Она спешила, сказала — об остальном поговорим другим разом.
— Договариваешься с ними ты, поэтому хочу посоветовать.
— Посоветуй. Я сделаю всё, как ты скажешь. Ты же мой хозяин, а я твоя раба.
— Ну-ну, хватит лизаться, — попытался он уклониться от дальнейшей ласки. — Скажешь так: мне не нужна хорошая житуха, если что-то нехорошее готовят нашим соотечественникам. Надо бы узнать, для чего их отобрали. Может, хочут… ну хорошо, хотят, — учел он её замечание, — хотят сделать из них карателей или шпионов. Ты этого хочешь? И я нет. Нехай лучше буду делить с ними лишения и всё что угодно, но зато мы останемся русскими — верными Родине и советской власти. Так и скажи, когда будет разговор обо мне, поняла?
— Конечно! Так и скажу. А как быть мне?
— Ты можешь жить у них. Видеться нам, может, и не придется часто, но переписываться разрешат. А может, вы с Гретой когда проведаете или…
Видимо, шёпот стал слишком громким, а может, время пришло, но Максик проснулся, вскочил со своей кроватки и тоже пожаловал к онкель Андрэ, помешав продолжить беседу.
— Ну и как, обрадовала своего любимого братика? — улыбнулась ей Грета, сделав паузу перед последним словом и пристально посмотрев на её губы, заметно порозовевшие; она успела уже заправить постели. — Максика не разбудили?
— Говорили шёпотом, но он всё-таки под конец проснулся; и сразу к нему. А что до обрадовала, то я бы не сказала… Нет, он, конечно, благодарен за обещание покровительства. Но, говорит, не для того мы рисковали потерять родину, чтоб теперь искать лёгкой жизни только для себя. Иначе говоря, Андрэ будет проситься к нашим ребятам, чтобы разделить их судьбу.
— Странный, однако, у тебя дружок… Я его не совсем понимаю. А ты уверена, что он тебя любит?
— Конечно! Мы друг без друга жизни себе не представляем — я говорю не только за себя.
— Но если его включат в эту команду и ушлют в какую-нибудь школу в другом городе — вы же не сможете видеться.
— Ну и что ж… Нас устроит и переписка.
— Удивительные вы люди, русские… — заключила для себя Грета. — Жертвовать своим счастьем ради других — это же глупо…
— Хочу тебя попросить: при случае скажи брату, что если он желает сделать для нас добро, то пусть лучше сделает немного, но и для моих земляков! Ирму я сама об этом попрошу, а его неудобно…
— Передам обязательно. И такую же просьбу выскажу от себя лично.
— Спасибо, Гретхен, ты так добра! — обняла её Марта. — Не знаю, как тебя и благодарить…
О решении Андрея отказаться от личного благополучия и его желании присоединиться к землякам Ирма узнала в тот же вечер.