К приезду взрослых хозяев, появившихся, по словам Греты, раньше обычного, ужин был готов, и разговор на интересовавшую всех тему начался прямо за столом.
— Ну, давай, расскажи нам пообстоятельней, где и как вы познакомились с нашим отцом, — начал Курт тоном, в котором отчётливо сквозили нотки недоверия, если не сказать больше. — Но учти: без лжи и фантазий! Это может обернуться для вас неприятностями…
— Курт, зачем ты так!.. — упрекнула супруга. — Уж не заподозрил ли ты в них большевистских шпионов?
— Извини, Ирма, но очень уж всё это выглядит подозрительно…
— Ты же ещё ничего…
— Как-то странно получается, — не дал он ей договорить: — ехали в Германию на заработки — так, по крайней мере, считали их родители — и при этом снабдили такой суммой в марках… Или сестра сказала мне неправду?
— Я объясню, откуда у нас эти деньги, — отвечала Марта без тени растерянности. — Позвольте рассказать всё по порядку.
Хозяин промолчал, и не только, видимо, потому, что как раз отправил в рот кусок бифштекса; а она продолжила:
— Начну с ответа на «где». Случилось это недалеко от города Краснодара. Слыхали о таком?
— Разумеется. Продолжай.
— К середине августа мы оказались в оккупации. А через месяц на железнодорожной станции, вблизи которой мы с ним, — кивнула в сторону Андрея, без стеснения уплетавшего всё, что подсовывала ему Грета, — тогда жили, ваши сформировали состав из десятка вагонов, груженных зерном, картофелем и ещё не знаю чем. Как узнали мы позже от вашего папы, продовольствие предназначалось для нужд армии в тех местах; мы же сперва думали, что для отправки в Германию.
— Вы — это кто: ты и твой брат? — потребовал уточнить Курт.
— Не только: в вагоне нас было около тридцати человек.
— Ты что-нибудь понимаешь? — бросив взгляд на жену, Курт нервно отложил вилку и нож, с помощью которых управлялся с бифштексом.
— Да, я, извините, немного забежала вперёд, — спокойно поправилась рассказчица. — Сейчас поясню. Но сперва хочу снять грех с души… Я вам, — посмотрела в глаза Ирме, — сказала, что мы с Андрэ брат и сестра, но это не так… Просто мы с ним были соседи и давно дружим. И так получилось, что последнее время он остался жить на хуторе — это небольшое, в несколько десятков дворов поселение — а мы с мамой и дедушкой переехали в большую деревню, километров за семь. Четырнадцатого сентября он пришёл к нам, чтобы поздравить меня с днём ангела. А на другой день, когда я пошла его проводить, мы попали в облаву, устроенную властями, чтобы набрать подростков. Нас и ещё около трёх десятков мальчиков и девочек взяли на рынке, отвезли на железнодорожную станцию и там заперли в пустом вагоне. Затем этот вагон поставили впереди паровоза, а с боков метровыми буквами написали слова «ДЕТИ». Теперь понятно?
— Продолжай, — кивнул Курт.
— Сделали это для того, чтобы обезопасить состав от партизан: командование было уверено, что из-за детей партизаны — я слышала это своими ушами — не пустят его под откос…
Словом, Марта подробно и правдиво, как того и требовал хозяин, рассказала то, что известно читателю по первой части романа. Опустила лишь случившееся с тремя девочками: язык не повернулся говорить о таких постыдных вещах.
Вслух не реагируя на услышанное, Курт больше «каверзных» вопросов не задавал, и у неё скаладывалось впечатление, что удастся развеять его сомнения и недоверие. Умела сдерживать эмоции и Ирма; не умела делать этого только Грета. По натуре впечатлительная и справедливая, она то гневно отзывалась о своих соотечественниках, то ругала партизан, то тут же их хвалила или оправдывала действия; брат к этому относился спокойно, по крайней мере, внешне.
Гуманный поступок деда, напоившего заложников водой и поделившегося хлебом, она горячо одобрила, добавив:
— Наш дедушка — добрейшей души человек! За это и бережёт его бог в этой вашей страшной России.
Услышав, что в свинцовом ливне за каких-нибудь пару минут от партизанских пуль полегло столько народу, большинство которых — ровесники деда, она, всхлипывая, пожалела:
— Бедные!.. За что, спрашивается?..
Убийство по приказу комиссара тяжелораненых вызвало гнев:
— Негодяй! Разве ж это по-человечески?..
Гнев вскоре уступил место уважению — после того, как он и его подчинённые обошлись с дедом более гуманно:
— Не такие уж они и звери, как нам тут внушают!
Подробно остановилась Марта и на допросе в каптёрке, где Отто рассказал о своём коммунистическом прошлом. Для неё важно было выяснить, действительно ли зять исполняет свои гестаповские обязанности только в силу необходимости подчиняться сложившимся обстоятельствам. Но Курт свои чувства не афишировал. Лишь однажды, услышав, что Отто сообщил о его принадлежности к гестапо, заметил:
— Этого можно было и не говорить.
— А вы знаете, так же сказал и комиссар мне. И даже велел предупредить — правда, не от своего имени — чтобы он таких подробностей избегал в дальнейшем. Иначе, сказал, знание русского может и не понадобиться. На что Грета, хорошо, видимо, зная родного брата, заметила:
— Мой братик поступил бы так же!
Старинные часы мелодичным звоном уже несколько раз напоминали, что время позднее, однако интерес к мартиному повествованию не иссякал. Разве что у Максика: он и в начале, поужинав, предпочел играть с «дядей» в прятки, но потом и это ему надоело. Начал капризничать, и Андрей, не участвовавший в беседе, видя что и мать, и нянька забыли про режим, предложил свои услуги и с разрешения родительницы увёл его в детскую.
К этому времени Марта успела рассказать всё наиболее важное, касающееся отца и деда хозяев, создав у них твёрдую уверенность, что опасность ему больше не грозит. Не забыла упомянуть и о деньгах, так настороживших Курта в самом начале.
— Мы видели у партизан во-от такой ящик с трофейными марками, — сказала она. — Им, мне кажется, эти бумажки не очень-то и нужны. Вот и отвалили нам с Андрэ целых две тысячи на мелкие расходы.
Закончить хотела объяснением того, каким образом оказались они в вагоне с завербованными краснодарцами, четверо из которых — её школьные товарищи. Очень хотелось выяснить, что ждет их с Андреем и тех ребят, что отобраны Ирмой для какой-то особой надобности. Но вынуждена была отвечать на их вопросы, теперь уже не связанные с Отто.
— Это правда, — спросила, в частности, Грета на полном серьёзе, — что у вас в России половина людей всё ещё ходит в звериных шкурах и едят сырое мясо?
— Ну, разве что в Заполярье, на самом севере страны, где морозы доходят до пятидесяти градусов, — пожала она плечами. — Там жители занимаются разведением оленей и в зимнюю стужу носят одежду из оленьих шкур; я об этом читала. Случается, что едят и сырое мясо; только оно мерзлое и называется строганиной. А чтоб у нас на Кубани — такого нет.