— Подержи. Не потеряй только, ладно?
Негде приземлиться! Ну и к черту. Полетел домой. Я потом с тобой свяжусь…
Лети в Тауларм, мы идем туда. Долетишь?
Наглая баба! Я тебе что — воробей?
Пеликан. И все равно спасибо, милый. Хочешь, альбатросом назову?
Чайки — мерзкие птицы, чтоб ты знала. Включая альбатроса. До встречи.
По мановению Лениного мизинца эльфы мгновенно собрали вещи и упаковали единственную палатку. Гарвин порассматривал пришельцев, склонив набок голову, потом неторопливо приблизился к Лене и так поддал ей ладонью по мягкому месту, что она взвизгнула. Маркус одобрительно кивнул, да и Март с Апрелем не кинулись защищать. Вновьприбывшие этакого кощунства и не заметили. Так и таращили глаза. Гарвин хмыкнул, открыл проход прямо в собственные апартаменты, они же кабинет Лиасса. Кстати, занятый хозяином. Он сидел за большим столом, обложенный бумагами и толстенными амбарными книгами. Дебет и кредит сводил. Очень интересное занятие.
Эльф шмякнулся сначала на колени, а потом чуть не ниц пал, но вовремя спохватился, прижал к груди ладонь с растопыренными пальцами и возопил:
— Владыка!
— Да? — рассеянно отозвался Лиасс, весьма увлеченный бухгалтерской деятельностью, но уже приходящий в себя. — Лена? Что-то случилось? Отчего такое спешное появ… Кармин? Кармин, это ты?
Кармин никак не реагировал на святое имя. Ну да, легенда древняя и малоинтересная настолько, что Книгу Лены Лиасс не счет достойной внимания и оставил в Ларме. Лене подумалось, что не просто оставил, а лично поджег великую библиотеку древнего города. Чтоб дикарям не осталась. Владыка отшвырнул стул, врезавшийся в раскладную кровать Гарвина, стоявшую как раз у стены позади стола, сделал пару шагов и вдруг повернулся и поддал Лене тем же и по тому же месту. Лена заорала. Силушки не пожалел ни тот, ни другой, а силушки у них было многовато для женской попы. Маркус застенчиво уставился в потолок, искренне полагая, что и ему может прилететь, близнецы и вовсе носы повесили, хотя какие претензии — Март был с ней! Шут удовлетворенно кивнул. Ну да, раз у самого рука не поднимается.
— Не хнычь, — посоветовал Гарвин. — Подумаешь, постоишь денек-другой. Зато запомнишь. Я исцелять не стану и Ариане не дам. Совсем ополоумела — в Проклятый мир идти?
Что на Лену нашло, она не знала. Полыхнуло в голове, аж искры из глаз полетели, все на секунду застлало каким-то туманом. Она выпрямилась и отчеканила:
— Я Странница, Гарвин, и не тебе решать, куда и когда мне идти.
Тихо так стало, что даже жужжавшая у открытого окна муха робко присела на подоконник и сложила крылышки. Первым на колени опустился Маркус, следом за ним — шут и близнецы, а там и Гарвин и, что было просто убийственно, и Владыка.
— Прости, Аиллена, — тихо произнес Гарвин, и впервые Лена услышала в его голосе искренность. Он и раньше прощения просил, но явно формально. А тут дошло, видно…
— Прости, Аиллена, — с той же искренностью повторил Лиасс. Ух ты, неужели вспомнил собственную формулу «над тобой нет ни королей, ни магов»…
А что ж я такого наделала-то, дура, опилками набитая? Кого на колени ставлю? А Родага еще критиковала? Подумайте, гордость Светлую ущемили, по заднице поддали, так ведь не из вредности, а только потому, что волновались за нее больше, чем за кого-то другого… Лена испугалась до икоты. В прямом смысле. Икнув два раза, она схватила со стола кружку и выдула ее махом, и слава богу, что в кружке был всего лишь остывший чай из мяты и остролиста… Ага, у Владыки, похоже, голова болит, а это никак не хорошо, потому что он вообще-то здоров до полного безобразия.
Лена встала на колени между Гарвином и Лиассом и попыталась обнять их обоих, дотянувшись только до их шей, и эльфы покорно склонили головы и на коленках переползли к ней поближе. Сцена более чем идиотская. Раскомандовалась, кретинка.
Она поцеловала обоих.
— Простите. Я знаю, что вы беспокоитесь за меня. Но как бы вы ни беспокоились… Понимаете, если я чувствую, что должна что-то сделать, то я… я должна.
— Хорошо хоть бывает этот приступ чувства долга нечасто, — проворчал Гарвин, и Лиасс плеснул на него такой синий огонь, что Гарвин стушевался, опустил голову еще ниже и пробормотал: — Прости, Аиллена. И давай-ка исцелю… а то и правда сидеть будет больно.
— А я б не стал, — невнятно буркнул позади шут. Лена почувствовала наконец страшенную слабость и села на пол. И ойкнула. Гарвин одной рукой приподнял ее, а второй поводил в окрестностях мягкого места — зрелище то еще, особенно для новичков. Конечно, боль прошла почти немедленно.
— Прости, — в третий раз повторил Гарвин, — я не должен был этого делать.
— Да прощаю, конечно, — пробормотала Лена, снова садясь на пол. Кружилась голова.
— Сходила в Проклятый мир, — прокомментировал Гарвин, садясь с ней рядом. — Не помнишь, как мы уже попадали в такой? Нельзя там находиться долго. Видишь, тебе плохо стало. И Маркусу станет. И… кто из черных был с тобой?
— И не сметь ругать близнецов! — слабо вскинулась Лена. — Они как раз… Лиасс, они твои, конечно, только…
— Они твои, — поднимаясь с колен, возразил Лиасс, — потому что сами так решили. Если ты считаешь, что они выполнили свой долг, как я могу их ругать. Здравствуй, Кармин.
Он вздернул эльфа за плечи и обнял его, как брата. Но братьев у Владыки никогда не было, Он и тыщу лет назад был единственным ребенком у родителей. И с друзьями у него было напряженно, разве что Кавен с натяжкой мог считаться другом Владыки. С очень большой натяжкой.
Гарвин осторожно массировал ей висок кончиком пальца, и, была это магия или просто лечебная процедура, становилось легче, исчезали разноцветные пятна перед глазами. Шут и Маркус как-то незаметно перетекли поближе, и Маркус имел чрезвычайно виноватый вид, хотя именно Маркус сделал то, что она хотела. Гару лизнул ее в щеку. Он обижался: исчезла, а его с собой не взяла, нехорошо это, собак бросать, кто защитит-то, эти двуногие? А у них зубы для защиты неподходящие! Близнецы застыли у двери, ни дать ни взять статуи или рыцарские доспехи, разве что не железные, а суконные, черные, эффектные, с прямыми длинными светло-светло-русыми волосами… Волосатые доспехи. Дура.
Человек из Трехмирья, навидавшийся всяческих ужасов за годы войны и годы Проклятия, ошарашенно смотрел на них, грязный, волосатый и бородатый, оборванный и пахнущий вовсе не французским одеколоном. Лена решительно встала (голова крутанулась, но вернулась на место), остальные последовали ее примеру. Господи, что я натворила, сейчас ведь каждый взгляд или жест будут воспринимать как приказ, а приказывать друзьям — последнее дело.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});