— Что такое? — спрашивает Леонов, заметив мою заминку.
— Я не готова. Не могу, — качаю головой и пытаюсь проморгаться, чтобы удержать слезы.
— Если не готова, не пойдем.
Он в несколько шагов преодолевает расстояние между нами, обхватывает подбородок пальцами, заглядывает мне в глаза.
— Только не плачь, хорошо? Лучше на меня кричи, хочешь злись, но не плачь. Я в последний месяц столько твоих слез видел, что сердце разрывается.
Я киваю, прикусывая изнутри щеку, чтобы боль отвлекла от всех других мыслей. Слова Давида не оставляют меня равнодушной.
— Не плачу, честно. Просто… просто мне кажется, что если увижу его могилу, то все взаправду станет. А так я могу думать, что отец в командировку уехал, например. Или что мы все еще не общаемся, как в последние три года. Понимаешь?
— Понимаю. Но это нужно принять. Принять и идти дальше, сохранив лишь хорошие воспоминания.
— Да, ты прав. Но не сегодня. В следующий раз. Обещаю. Я не такая смелая, как все вокруг считают.
— Хорошо, Лер. Куда ты хочешь поехать?
— В мастерскую. Нужно убедиться, что все на месте. Потом хочу в отеле номер снять и туда перевезти свои вещи, — произношу я, отворачиваясь от Давида. Иду в направлении ворот, желая как можно быстрее оказаться подальше места, которое насквозь пропиталось смертью, болью, одиночеством.
— Это не безопасно. Я хотел бы настоять чтобы ты осталась у меня, но если тебе так сильно неприятно быть со мной в одной квартире, я отвезу тебя в свое новое жилье. Но рядом с дверью будет круглосуточно стоять охрана, и сама ты тоже не сможешь никуда ходить. Надеюсь, это понятно? — излишне строго произносит он, опасаясь моего протеста. Но его не следует.
— Да, — покорно киваю, понимая что он прав. Не время с ним спорить. — А ты чем займешься?
— У меня дел накопилось немало, поверь. Но буду приезжать к тебе каждый день, и если что-то надо сразу же звони или пиши. К Максу тоже отвозить буду я. Особо нигде не светись и никому не говори где живешь. Хорошо?
— Угу.
Обратная дорога кажется долгой, то приподнятое настроение, что образовалось после встречи с Максимом, испарилось. Не сразу понимаю что мы уже не едем. Стоим напротив здания, где расположена арендованная мной студия.
— Я с тобой пойду, не против?
— Конечно.
Мы поднимаемся по ступенькам, у меня ощущение, словно я здесь была в последний раз целую вечность назад. Прошу у администратора ключ, делаю глубокий вдох, прежде чем открыть дверь.
В помещении тихо, эхо наших шагов отлетает от стен. Здесь пусто. Лишь стул и небольшой шкаф. А у стены накрытое белой тканью полотно.
Давид остается у двери. Я же медленно подхожу к картине. Тяну за край ткани и сердце замирает при виде натуралистичного лица Дамира. Ощущение, словно он сейчас оживет и начнет говорить.
— Хорошо получилось, — я вздрагиваю, совсем не заметила когда ко мне приблизился Давид.
— Да. Одна из моих лучших работ. Хотя, возможно это потому что у Дамира весьма интересное лицо.
— Сколько он заплатил тебе за нее?
— Много.
— А я смогу себе позволить заказать портрет у такого талантливого мастера, как ты?
Уголки моих губ поднимаются вверх, он спрашивает вроде как бы и в шутку, но и в то же время с издевкой и горечью. Лучше ему не знать сколько листов испорчено было с того дня как я впервые его увидела. Сколько его портретов нарисовала, частей тела.
— Если хочешь, это может быть моим тебе подарком. У нас еще есть время, чтобы я успела написать ее.
— Надеюсь, не прощальным?
Я не отвечаю. Иду к шкафу, открываю дверцы.
— Поможешь мне ее упаковать? — спрашиваю у Давида и получаю утвердительный кивок головой. — Я ведь могу позвонить Дамиру? Сообщить о своем воскрешении и договориться о встрече? — спрашиваю между делом.
— Да. Дамир точно не представляет угрозы. По крайней мере тебе. Но если тебе интересно мое мнение, я бы не хотел чтобы ты с ним виделась. Просто отправь эту чертовую картину курьером, — Давид кривится, смотря на портрет Железнова. Он его на дух не переносит, это я точно знаю. Соперника в нем чувствует и я не спешу его разубеждать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Когда все принадлежности собраны, а картина упакована, я в последний раз обвожу взглядом студию. Подхожу к окну, поднимаю взгляд в небо. Мечтаю о том, чтобы к следующему лету одеть коротенькое платье. У глупой девочки — глупые мечты.
Чувствую прикосновения Давида к пояснице. Потом он обнимает меня со спины, к крепкой груди прижимает, в макушку целует. Я прикрываю глаза. Дышу полной грудью. Все тревоги вмиг исчезают. Хорошо становится.
- Хочу тебя, — хрипло выдыхает мне на ухо, вызывая по всему телу дрожь.
Тихий стон из моего горла в пустом помещение подобен крику. Давид ведет ладонями по моему телу, накрывает грудь поверх одежды. Я судорожно цепляюсь пальцами в его руки.
— Не здесь же, — говорю взволнованно, не отталкиваю, но и не приглашаю к большему.
— А я здесь хочу. На подоконнике. С того момента как тебя здесь с кистями увидел. Ты улыбалась ему, разрешала прикасаться к себе, а то что я наблюдаю за вами даже не заметила, — с жаром отвечает он.
Я сглатываю. Это… неожиданно.
— Ревность — не лучшее чувство для мужчины твоей профессии, — иронично заявляю я, отсчитывая удары сердца.
Давид хмыкает.
— Ревность вообще не то чувство, к которому я привык. — А потом резко разворачивает меня, приподнимает над полом и опускает задницей на подоконник.
Я вскрикиваю от неожиданности. Давид же вклинивается между моих ног, на себя дергает, чтобы через одежду могла почувствовать что не соврал насчет «хочу».
— У меня есть предложение, — говорю я уверенно, он же смотрит на меня потемневшим взглядом, а я вся растворяюсь в нем. В который раз поражаюсь тому, как легко ему сломить мою защиту.
— Внимательно тебя слушаю, — а сам по бедрам ладонями водит, об меня пахом трется, вызывая жар внизу живота.
— Я знаю как правильно применить твою несдержанность.
— М? — тянется к моей шее. Языком ведет, оставляя мокрый след.
— Нарисовать. Будешь моим натурщиком, выставлю в галерее картину, получу славу благодаря твоему возбуждению, — в моем голосе проскальзывает дрожь.
— Хитрая, — он берет в захват мою нижнюю губу, играет с ней, посасывает, кусает, пока его руки бесстыже мнут набухшую грудь. — Я против того, чтобы мой член стал общим достоянием. Он только для тебя создан.
— Ой ли, — последнее что произношу, прежде чем меня захватывает в водоворот чувств.
Но Давид не идет до конца. Он помнит мое состояние, видит что полностью забыться не могу. Поэтому немного отвлекает ласками, а потом все же отстраняется, тяжело дыша.
Поправляет ширинку, отходит на несколько шагов назад. Я все так же сижу на подоконнике с раздвинутыми ногами. Смотрим друг на друга, взглядом пожираем.
— Пойдем, а то и в самом деле возьму тебя на этом подоконнике. А с улицы все видно.
Я краснею. Оборачиваюсь, замечая что нас хорошо видно по ту сторону стекла. Достаточно голову вверх поднять.
Спрыгиваю на пол, беру картину, Давид же сумки мои забирает. Он запирает дверь, отдает ключ администратору и вместо меня рассчитывается за аренду студии.
— Давай в багажник поставлю, — забирает у меня картину, но я не отдаю.
— На заднем сидении с ней поеду, — смотрю на него с подозрением. С Давида станется испортить ее и сделать вид, что это случайно.
Леонов хмуро смотрит на меня, недовольно губы поджимает.
— Когда ты с ним встречаешься? — не нужно уточнять кого именно он имеет ввиду.
— Еще не договорились, — пожимаю плечами, стараясь казаться легкомысленной. Сама же до сих пор не решилась написать Дамиру. Стыдно перед ним. Неправильно все как-то получилось.
— Договорись, — с нажимом произносит Давид, больше на приказ похоже, открывает передо мной дверцу автомобиля, помогает устроиться с картиной на руках. Молча едем к нему домой, молча поднимаемся по ступенькам, молча расходимся по квартире.