тревожная мысль: не догадался ли он? Но последующий надёжный контроль через «Львовянку» успокоил: у «Я» изменений в поведении не проявлялось. Можно было приступить к проведению завершающих мероприятий по реализации дела на него: осуществить почерковую графическую экспертизу, закрепив собственноручно написанную «Я» для «Саши» вербовочную подписку как вещественное доказательство его преступной деятельности. В этих же целях провести негласный обыск на квартире «Я», приурочив его ко времени, когда «Я» будет на службе, а жена надолго отлучится в госпиталь и это время надёжно проконтролируется «Львовянкой». После оформления этих и других доказательств, в том числе нескольких свидетельских показаний, выехал в Москву, где все материалы на «Я» были доложены начальнику 2-го отдела, а совместно с ним – начальнику 3-го Главного Управления военной контрразведки генерал-лейтенанту Дмитрию Сергеевичу Леонову, вместе с подготовленным запросом Министру Обороны Маршалу Советского Союза Г. К. Жукову о его согласии с арестом «Я». В нашем присутствии Д. С. Леонов позвонил Георгию Константиновичу и, обратившись по имени и отчеству, сказал, что возникла необходимость ареста полковника в Прикарпатском военном округе. Пропуск к Вам направляемых мною полковника и капитана на сегодня заказан, когда Вы сможете их принять для согласования этого ареста. Поступил ответ: «Пусть приезжают». При нашем появлении в большем кабинете маршал встал, протянул руку, мы подошли поздоровались и по его знаку, поданному взмахом руки, присели за приставным столиком. Прочитав запрос на одной странице с изложением состава преступлений, совершенных «Я» и какими доказательствами это подтверждено, министр написал: «Согласен». Крепко пожал нам руки, не задав нам ни одного вопроса. Меня начальник 2-го отдела брал специально для того, чтобы при возникновении уточнений каких-то деталей я мог дать нужное разъяснение. Но этого не потребовалось, у меня осталось твердое убеждение, что Д. С. Леонов пользовался у Министра – маршала ранее заслуженным доверием, возможно даже в бытность на политработе, с которой он пришел на занимаемую должность в июле 1953 года по решению ЦК КПСС.
При докладе материалов Главному военному прокурору он спросил у меня: «Вы уверенны, что во время ареста «Я» и при проведении обыска на квартире вы обнаружите все те доказательства, которые зафиксированы при негласном обыске?». На мой утвердительный ответ учредил санкционирующую арест подпись, подал мне постановление и совершенно непонятно почему-то намекнул: «Ну смотри капитан, не найдешь на квартире доказательств, слетит твоя кучерявая голова». Прибыв во Львов и доложив подробности пребывания в Москве, согласовав состав оперативной группы для проведения ареста «Я», назначенного на 7.30 следующего дня. Ранее это уже всё было согласовано и мне следовало бы удалится от Николая Григорьевича с вероятными пожеланиями успеха, но черт меня дернул вспомнить и воспроизвести намёк Главного военного прокурора: «слетит кучерявая голова» Николай Григорьевич бурно среагировал на это, заявив: «Если Вы не дорожите своей головой, то подумайте о моей».
Проведение ареста отменил, пока не будет подтверждения о сохранности вещественных доказательств на квартире. Пришлось поехать домой, переодеться в гражданский костюм, взять с собой только студенческий билет и в первом часу ночи отправиться для проведения явки с «Львовянкой». Скрипнув пальцем по окну кухни, такой сигнал был заранее обусловлен, через несколько минут провел с ней на улице минутную встречу, получил нужное подтверждение, доложил об этом Н. Г. Кравченко и получил разрешения на проведение ареста в соответствии с прежним планом. Приглашенный дворник позвонила в квартиру и жена «Я», опознав ее, открыла дверь. Не вступая ни в какие объяснения, я мгновенно вбежал в спальню и застал «Я» в момент, когда он правой рукой намеревался достать из-под подушки пистолет. Впоследствии, находясь в КПЗ, он внутрикамерному агенту заявил, что жена подвела, открыла дверь, а так бы он при попытке силового проникновения в квартиру перестрелял бы чекистов в порядке вынужденной самообороны. Обыск в квартире прошел спокойно, с участием понятых в процессуальном порядке были зафиксированы его результаты. Будучи включена в качестве понятой, «Львовянка» от подписи протокола обыска отказалась, сославшись на то, что, проживая в квартире вместе с хозяевами, она не видела включенных в него вещественных доказательств. «Я» понравилась ее принципиальность, когда были разрешены свидания, он жене похвально отозвался о «Львовянке», давшей на него положительные показания, что только ей можно верить, а остальные негодяи, упомянув при этом даже сына и дочь, в протоколах допросов которых получили отражения признания, косвенно подтверждавшие предъявленные ему объявления. Следствие по делу вел опытный следователь капитан Левашов, постоянно участвовал в нем заместитель Прокурора округа по особо важным делам подполковник Свистулин. Срыв проявился только в одном эпизоде, по изъятому при обыске почерковому материалу была объявлена в розыск одна из его возможных соучастниц преступной деятельности, однако, начальник особого отдела 38-й армии полковник М. А. Белоусов доложил: в местах пребывания «Я» при командировках в Ивано-Франковскую область разыскиваемая не выявлена. Материалы на нее были выделены в отдельное производство. И когда дело на «Я» было закончено и он осужден Военным трибуналом на 8 лет ИТЛ, мне было предложено выехать к Михаилу Артемовичу и проанализировать материалы розыска соучастницы. Разобравшись в них, сделал предположение о наиболее вероятном ее нахождении в одном из городов области, где в последнее время «Я» несколько раз бывал в командировке. Выехал в этот город, разместился к гостинице и вечером зашел в кабинет к начальнице, чтоб выяснить, как часто останавливаются у нее военнослужащие и ее мнение о них. На столе лежал журнал учёта проживающих в номерах лиц. Взглянув на него, я остолбенел от неожиданности: сделанные в нем записи имели полное почерковое сходство с почерком разыскиваемой соучастницы. Доложив с телефона дислоцированной в городе воинской части об этом М. А. Белоусову, с трудом убедил его поверить в случившиеся чудо и срочно прислать следователя для фотографирования почеркового материала, которого было полным-полно во всех ящиках стола, чтобы официально экспертизой закрепить, что подозреваемой соучастницей является директор гостиницы. Все материалы на нее были пересланы в УКГБ области. С полным окончанием работы по делу «Я», по нему была составлена в двух экземплярах учебная разработка, полностью воспроизводившая все значимые материалы о планированных мероприятиях, отработанных легендах и линях поведения агентуры, работавшей по нему, полученных результатах и их закреплении процессуальными доказательствами. Оно было в значительной мере очищено от ненужных бумаг, которые ранее в течение двух лет собирались, не внося ясности в возникшие подозрения. Оставлено из прошлого периода только то, что давало основание для проведения последующей активной работы и полного ее завершения за период чуть более чем полгода. Учебные дела – формуляры были направлены в Высшую школу КГБ СССР и в Новосибирскую 311-ю школу подготовки и переподготовки оперсостава военной контрразведки.
Осенью 1962