Читать интересную книгу Тайна предсказания - Ванденберг Филипп

— Большинство людей считает астрологию бесполезным времяпрепровождением, — сказал Альбани. — Они придерживаются воззрения, что эта наука не слишком способствует спасению души человеческой. Многие даже всерьез задаются вопросом, какую пользу может иметь астрология после смерти, то есть в вечной жизни, где будущее и настоящее едины, где Бог знает орбиты светил лучше, чем все астрономы с астрологами вместе взятые. Папы называют нашу науку рассадником дьявола (во всяком случае, официально, хотя они с удовольствием пользуются нашими исследованиями).

— Вы отклонились, профессор. Я спрашивал о конце всего сущего, о Страшном суде или, если угодно, о finis mundi.[74]

— А я вам отвечаю, что рассчитать конец света вполне возможно, но до сих пор ни один астроном этим не занимался.

— Ни один?

— По крайней мере, еще ни один не признался в этом.

— А почему, мессер Альбани, как вы думаете?

— Представьте себе, что расчеты звездных орбит показали бы, что конец света близок и, возможно, произойдет уже в следующее воскресенье или через два года! Что случится, как вы думаете?

Альбани с серьезным видом оглядел общество.

— Люди были бы охвачены страхом. Хаос воцарился бы еще до Страшного суда, и все законы земли и неба перевернулись бы. Одно лишь знание о конце света превратило бы все писания пророков ad absurdum и лишило бы Церковь ее истин.

Кардинал согласно кивнул.

— Как он прав, наш профессор!

В дальнейшем разговоре он держал правую руку у рта, словно хотел, чтобы никто за пределами зала не понял его слов.

— По ночам на улицы часто выходят доминиканцы, они врываются в дома и квартиры астрологов, а на следующее утро эти люди пропадают навсегда.

— Я знаю о нескольких таких случаях, — подтвердил Альбани.

Лоренцо пожал плечами, словно хотел сказать: "Очень может быть". А Карвакки вставил:

— Быстрая инквизиция, как говорится.

Остальные кивнули.

Понятное дело, что сообщение кардинала задело Леберехта больше всех. Марта заметила беспокойные движения его рук, но не решилась задавать вопросы при гостях.

Обращаясь к кардиналу, Леберехт осведомился:

— Это касается астрономов, столь опасным образом возбудивших недоверие курии, или астрологов?

— Учитывая то, что толкование светил основывается на языческой науке…

Альбани перебил его:

— В том, что касается знаний, астрология и астрономия едины; различны лишь выводы, которые делают на основе своего знания астрономы и астрологи. Наука о светилах и теология не сразу стали враждебны друг другу. Порой астрономы являются даже слугами теологов. Папа Лев X привлекал и теологов, и астрономов для того, чтобы реформировать наш календарь.

Леберехт становился все беспокойнее, каков был результат? — спросил он.

Кардинал Лоренцо хихикнул и ответил за Альбани:

— До сих пор мы все еще считаем дни по тому календарю, который был создан во времена Юлия Цезаря. Во всяком случае, астрономы и теологи не нашли лучшего решения, поэтому Лев оставил проблему Адриану, Адриан — Клименту, Климент — Павлу, Павел — Юлию, Юлий — Марцеллу, а тот — моему дяде Павлу, а Павел — Пию. Но Пий IV больше интересовался лошадьми и литературой, Эпиктетом и стоиками, чем решением математических проблем. Ведь реформа календаря — величайшая задача в истории человечества. — И, обращаясь к Паоло Сончино, добавил: — Вы согласны со мной, уважаемый математик?

Сончино провел рукой по своим вьющимся волосам и ответил:

— Ну конечно, господин кардинал. Я предпочел бы второй раз просчитать чертежи собора Святого Петра, чем христианский календарь. В ходе последних полутора тысяч лет Пасха и дни святых так сдвинулись, что благочестивый христианин начинает спрашивать себя: вознесся ли наш Господь Иисус на небо до или после Рождества? В настоящее время к этой проблеме приступили две умные головы: Луиджи Лилио и Кристоф Клавий, молодой иезуит из Германии.

Леберехт насторожился:

— Как, вы сказали, имя немецкого иезуита?

— Клавий. Иезуит, невысокий, но с большой головой. Я встретил его пару лет назад в Болонье. Сейчас он преподает, насколько позволяет время, в Колледжио Романо.

Между тем и Марту охватило беспокойство. Она умоляюще взглянула на Леберехта, и у того мгновенно вылетел вопрос, как "аминь" после "патерностер":

— А вы знакомы с ним, этим Клавием? Я имею в виду, что Клавий — имя из латинских, какие охотно берут себе ученые. Если же перевести его буквально, то Клавий означает…

— Шлюссель, — сказал мессер Сончино.

— Шлюссель? — Карвакки посмотрел сначала на Леберехта, потом перевел взгляд на Марту.

Марта, побледнев от волнения, уставилась в пустую тарелку. Прошлое настигало ее с каждым мгновением. Она надеялась сбежать от него вместе с Леберехтом, начать новую жизнь. И теперь ей довелось узнать, что ее собственный сын, который смертельно враждовал с ее возлюбленным, живет в этом городе.

Для Карвакки все это не осталось незамеченным, но он счел, что в таком затруднительном положении лучше промолчать.

— Так выпьем же за то, чтобы конец света никогда не настал! — провозгласил он.

Глава IX

Гений и безумие

Осень в том году выдалась дождливая и холодная, но работы на строительстве собора Святого Петра шли безостановочно. Поскольку сумерки опускались на город уже при звуках "Ангелус", Карвакки приказывал зажигать костры и факелы, которые согревали людей и освещали строительную площадку, превращая ее в призрачную театральную сцену. Деньги за отпущение грехов, текущие из Германии, и пилигримы, оттуда же приходящие, так наполнили кассы Ватикана, что Пию IV, в отличие от своих предшественников, не пришлось заботиться о завершении грандиозного строительства.

Карвакки сделал Леберехта своей правой рукой — бригадиром каменотесов, что вызвало крайнее недовольство среди работников постарше, так как некоторые из них давно рассчитывали получить это место. К чести Карвакки, он не забыл о своем долге в сто гульденов, благодаря которым смог бежать из Германии, а затем обосноваться во Флоренции. Спустя несколько дней после прибытия Леберехта в Рим он выплатил эту сумму со всеми процентами.

С помощью мастера Леберехту удалось снять дом между Пантеоном и Сапиенцей, принадлежавший некогда дочери Папы Юлия II, того твердого как сталь понтифика, который был самым значительным и, наверное, самым щедрым меценатом. После его смерти сочтены были и дни его дочери в этом квартале, и с тех пор дом трижды или четырежды менял владельцев; в последний раз — при понтифике инквизиции Павле.

Марта и Леберехт не возражали, когда священник из церкви Сан Луиджи предложил очистить дом от зла и всех нечистот (пары мокриц и тараканов) с помощью камфары и ладана, а также благочестивых слов. В завершение своей благодатной миссии падре совершил крестное знамение над молодой парой и произнес на латыни: "Deus benedicat hunc mansionem. Libera nos, Domine, de morte aeterna in de ilia tremenda, quando coeli movendi sunt et terra".[75]

Последние слова заставили Леберехта вспомнить о книге Коперника. Между двумя стропилами под крышей дома он нашел укромное местечко для хранения книги, но и оно показалось ему недостаточно надежно защищенным от сыщиков инквизиции, так что нужно было подумать о другом тайнике.

Леберехт и Марта жили теперь как муж и жена, скорее уединенно, и их счастье было бы совершенным, если бы каждый из них не нес с собой свою собственную судьбу, которая его тяготила.

Что касается Марты, то женщину мучил вопрос: надо ли ей открыться своему сыну Кристофу, иезуиту Клавию, в судьбе которого в определенном смысле она была виновата? Но здесь крылась большая опасность, ведь этот шаг, более чем любой другой, мог загнать ее в силки инквизиции.