Можно сказать, что тела китов и дельфинов испещрены следами их древней истории так же, как карта Британии прорезана римскими дорогами, скрытыми под идеально прямыми проселками. У китов, например, нет задних конечностей, но есть небольшие кости, представляющие собой остатки тазового пояса и конечностей давно вымерших сухопутных предков. То же верно и в отношении сирен (я упоминал их несколько раз: ламантины, дюгони и семиметровые стеллеровы коровы, перебитые человеком). Хотя сирены сильно отличаются от китов и дельфинов, они представляют собой единственную, кроме китообразных, группу млекопитающих, которая никогда не выходит на сушу. Дельфины — быстрые, активные и сообразительные хищники. Сирены — медленные, сонные и мечтательные травоядные. Единственный раз, когда музыка из динамиков не привела меня в бешенство, случился в ламантиновом аквариуме в Западной Флориде. Играла сонная музыка, которая прекрасно соответствовала неторопливым задумчивым существам за стеклом, так что даже я не возражал. Ламантины и дюгони безо всяких усилий дрейфуют в толще воды, находясь в гидростатическом равновесии. Плавательный пузырь, в отличие от рыб, им не нужен: они плавают благодаря тому, что тяжелые кости уравновешиваются толстой жировой оболочкой с положительной плавучестью. Таким образом, плотность тела ламантина близка к плотности воды, что позволяет ему управлять положением в воде при помощи незначительных изменений объема грудной клетки. Дополнительную точность контроля над положением в воде дает наличие двух диафрагм — по одной у каждого легкого.
Дельфины и киты, дюгони и ламантины — все они живородящи, как, впрочем, и все млекопитающие. Замечу, что эта особенность не уникальна: живородящи многие рыбы. Однако они делают это совсем иначе, вернее — множеством удивительных способов, безо всякого сомнения открытых независимо. Плацента дельфинов обладает всеми характерными для млекопитающих признаками. Они выкармливают детенышей молоком. Мозг дельфина, вне всякого сомнения, является мозгом млекопитающего — и, замечу, высокоразвитого. Кора больших полушарий млекопитающих — покрышка из серого вещества на внешней поверхности мозга. Увеличение интеллектуальных способностей связано с ростом площади этой покрышки. Этого можно достигнуть двумя способами, первый из которых — увеличение общего размера мозга и, следовательно, черепа. Но иметь большой череп неприятно, прежде всего потому, что существам с большим черепом очень неудобно рожать и рождаться. Поэтому мозговитые млекопитающие склонны увеличивать размер коры, не увеличивая объем черепной коробки, путем максимального изгибания коры в складки и морщины. Вот почему мозг человека выглядит, как высохший грецкий орех. При этом мозг китов и дельфинов — единственный, который может по морщинистости сравниться с нашим, обезьяньим, мозгом. Мозг рыб, например, вовсе лишен складок. Ничего удивительного: он не имеет коры, да и сам гораздо меньше человеческого или дельфиньего. Итак, дельфина как млекопитающего выдают: складчатая поверхность мозга, плацента, молоко, четырехкамерное сердце, нижняя челюсть из одной кости, а также теплокровность.
Мозг человека, дельфина и кумжи. Масштаб не соблюден
Мы называем млекопитающих и птиц теплокровными животными, однако по сути они обладают способностью поддерживать температуру тела постоянной вне зависимости от внешних условий. Это отличная идея, поскольку можно оптимизировать все протекающие в клетках химические реакции под определенную температуру. Холоднокровные животные на самом деле вовсе не обязательно холодные. Так, например, температура крови у ящерицы окажется выше, чем у млекопитающего, перенесись они оба под полуденное солнце Сахары. Если же они окажутся в снегу, температура крови у ящерицы будет ниже. Температура крови млекопитающего всегда постоянна. Замечу, что поддерживать ее на одном уровне при помощи одних только внутренних механизмов очень непросто. Ящерицы пользуются для управления температурой тела внешними механизмами, перемещаясь на солнце, если им нужно согреться, и в тень, если они хотят остыть. Млекопитающие, в их числе дельфины, регулируют температуру тела с большей точностью. И снова мы видим, что история их жизни записана в их телах — даже после того, как они переселились в море, в котором постоянную температуру тела не поддерживает почти никто.
Некогда гордые крылья
Мы так легко замечаем следы истории в телах китов и сирен потому, что они живут в принципиально другой среде обитания по сравнению со своими предками. Примерно то же можно наблюдать у птиц, которые утеряли привычку к полету и, как следствие, оснащение для него. Страусы и эму — прекрасные бегуны, которые никогда не летают. Однако и у них есть небольшие остатки крыльев, доставшиеся в наследство. Более того, остатки крыльев у страусов не полностью утратили функциональность. Слишком маленькие для полета, они, тем не менее, пригодны в качестве балансира и руля при беге, а также участвуют в социальном и половом поведении. Крылья птицы киви настолько малы, что незаметны за густыми перьями, однако все кости крыльев на месте.
Моа совершенно лишились крыльев. Их родина, Новая Зеландия, вообще богата нелетающими птицами, вероятно потому, что отсутствие млекопитающих оставило свободными множество экологических ниш, которые можно было занять, если долететь в Новую Зеландию. Но первопоселенцы, добравшиеся на острова по воздуху и заменившие там наземных млекопитающих, утратили способность к полету. Моа, однако, это не касается — их предки не летали еще до раскола Гондваны. Среди ее обломков была Новая Зеландия, которой досталась своя порция гондванской фауны. Сказанное в полной мере относится к какапо, нелетающим новозеландским попугаям. Их летающие предки жили так недавно, что какапо до сих пор пытаются летать. Но уже не могут: они утратили крылья. Бессмертный Дуглас Адамс в «Последнем шансе увидеть» отметил:
Это чрезвычайно толстая птица. Взрослая особь нормального размера весит два или три килограмма, а крылья имеют размер, подходящий для того, чтобы перебраться через что-нибудь не очень высокое. Вопрос о полете даже не стоит. Тем не менее, к сожалению, какапо не просто забыли, как летать, но и забыли, что они забыли, как летать. Испуганный какапо взбегает по дереву и прыгает с него, после чего летит вниз как кирпич и немилосердно шлепается на землю.
Страусы, нанду и эму — прекрасные бегуны, а пингвины и галапагосские нелетающие бакланы — великолепные пловцы. Мне повезло поплавать с нелетающим бакланом среди скал острова Изабелла, и я был восхищен скоростью и сноровкой, с которыми птица передвигалась от расщелины к расщелине, задерживая дыхание на чрезвычайно долгое время (у меня было эволюционное преимущество в виде маски). В отличие от пингвинов, которые «летают» под водой, делая гребки короткими, но сильными крыльями, бакланы передвигаются при помощи очень сильных ног с перепончатыми лапами, а крылья используют только как стабилизаторы. Однако все нелетающие птицы, даже страусы, которые очень давно потеряли крылья, происходят от предков, которые использовали крылья для полета. Ни один разумный наблюдатель не станет спорить с этим, а значит, не поставит под сомнение факт эволюции.
Несколько разных групп насекомых также утеряли или существенно сократили крылья. В отличие от примитивных бескрылых насекомых вроде чешуйниц, блохи и вши утратили крылья, которые когда-то были у их далеких предков. Летательные мускулы самок непарного шелкопряда недоразвиты, и они неспособны летать. В этом нет необходимости, поскольку самцы сами прилетают к самкам, привлекаемые издалека запахом химической приманки. Более того, если бы самки летали, система бы не работала: к тому моменту, как самец прилетел бы к источнику медленно распространяющегося градиента приманки, источник давно улетел бы!
Мухи, как подсказывает нам их латинское название Diptera, имеют, в отличие от других насекомых, два крыла, а не четыре. Вторая пара крыльев редуцировалась, превратившись в жужжальца. Они вращаются наподобие крошечных булав и работают как гироскопы. Откуда мы знаем, что жужжальца происходят от крыльев, спросите вы? Во-первых, они занимают в точности то же место на третьем сегменте груди, что летательное крыло занимает на втором (и на третьем у всех прочих насекомых).
Они двигаются по той же восьмерке, что и крылья. Эмбриология их такая же, как у крыльев; в целом, если взглянуть на промежуточные стадии, очевидно, что это укороченные крылья, явно видоизмененные (если вы не отрицаете эволюцию, конечно). Более того, встречаются мутантные дрозофилы (так называемые гомеозисные мутанты), эмбриогенез которых нарушен. У них нет жужжалец: вместо них формируется вторая пара крыльев, как у пчелы или любого другого насекомого.