гипноза?
– Можно спросить его, однако он не очень хорошо говорит по-английски. А ты умеешь гипнотизировать людей, Джейми?
– Нет, – признал тот. – Но, возможно, Цзян согласится погрузиться в медитацию достаточно глубоко, чтобы нам удалось достучаться до Исидро в шахте.
Лидия снова взглянула на мужа, открыла рот – но закрыла его обратно, и её глаза за толстыми стёклами очков наполнились слезами.
«И что дальше? – наверняка хотелось ей спросить. – Мы всё равно попросим Исидро помочь нам, притом что собираемся бросить его там? Запечатать в могиле – в могиле, полной ядовитого газа, с разъеденными глазами, сожжённой кожей, слепого, но остающегося в сознании, без всякой надежды когда-нибудь выбраться оттуда… на всю оставшуюся вечность?»
«Да, – ответил бы ей Эшер. – И на первый вопрос… и на второй».
«Это похоже на игру в шахматы, – подумал он устало. – Или даже проще – на раскладывание пасьянса, когда ты знаешь, что осталось всего пять ходов, и понимаешь, что уже не выиграешь, но сделать с этим ничего нельзя».
«Вспоминайте меня добрым словом…» – написал в своём письме Исидро.
Эшер сгрёб супругу в объятия. Лидия стащила очки, положила их на столик рядом с письмом вампира и, уткнувшись в плечо Джеймса лицом, задрожала, как будто от лютого холода.
– Голос во сне, – жрец Цзян провёл ладонью над лысеющим теменем, и его седые брови страдальчески изогнулись.
Лидия оставалась в домике Мизуками почти до зари; и Эшер проспал до самого полудня.
Жилище Мизуками располагалось в конце заросшей травой аллеи, в самом углу японского посольства, неподалёку от небольших служебных ворот – те выводили в переулок, примыкавший к улице Лагрене. Слуги военного атташе – и, неожиданно, его любовница (Эшер слышал её голос сквозь тонкие стены, но так ни разу и не увидел её саму) – оказались верными и не болтливыми. Они обращались с гостем так, словно он был одновременно невероятно уважаемым и абсолютно невидимым.
Так что потихоньку улизнуть из Посольского квартала, чтобы в два часа пополудни встретиться с Лидией в Шёлковом переулке, не составило никакого труда.
– Полагаю, нам следует как можно скорее восстановить твоё доброе имя, – заявила миссис Эшер, пока они с мужем торопливо шагали в сторону храма Бесконечной Гармонии. – Уверена, что кто-нибудь наверняка увидел, как я тайком покидала гостиницу в три часа ночи, и, конечно же, уже пошла молва о том, что у меня появился любовник – держу пари, Аннет Откёр приплачивает персоналу гостиницы за свежие сплетни… В общем, если кто-то увидит нас вместе, пока ты одет вот в это, люди точно решат, что мой любовник – китаец. После такого мне останется разве что переехать навеки в Париж или другое подобное место. Хотя китайский любовник – это даже по парижским меркам перебор…
– Я не осмелюсь приблизиться к вам ближе чем на три шага, сударыня, – елейно откликнулся Эшер и поплотнее замотал шарфы, закрывая лицо по самый нос. У Мизуками он наконец-то помылся – в полуразрушенном домишке в переулке Дракона-Свиньи было попросту слишком холодно для подобных процедур, к тому же граф снабдил его новеньким ципао, штанами и шапкой. – А ты разве не могла одолжить у миссис Пилли пальто? А у Эллен – юбку и шляпку?
– Разумеется, но этот трюк стар как мир – мадам Откёр и сама наверняка проворачивала его уже тысячу раз. Конечно, я могла бы всем рассказать, что ты провожал меня в опиумный притон, – добавила Лидия неожиданно весело, – и вот такой вариант общество сочло бы вполне приемлемым…
– Да разве кто-то считает такое приемлемым?!
– Ладно, может, не приемлемым, но, по крайней мере, куда более объяснимым, чем любовник-китаец, и меня наверняка бы начали расспрашивать о впечатлениях… Так что мне пришлось бы ознакомиться с предметом лично, чтобы никто не уличил меня во лжи…
Когда они добрались до храма, толстый священнослужитель сообщил, что Цзян отправился собирать подаяние – как полагалось всякому доброму жрецу – и не вернётся до самых сумерек. Таким образом, эксперимент с гипнозом удалось начать, лишь когда на дворе окончательно стемнело.
– Голос во снах, – повторил Цзян, проводя пальцами по лбу так же, как водил, разговаривая с Лидией в гостиной «Вэгонс-Литс».
Старомодные фонари в здании за Храмом покачивались от сквозняка – из пустыни в город снова налетел ветер, наполняя воздух пылью. Повсюду плясали тени, порой такие же огромные, как демоны-куэй в старых сказках, от сломанной кровати, от стойки со свитками, от груд книг, возвышавшихся в каждом углу. Тысячи бутылочек и пузырьков, корни женьшеня и пиона, панцирь черепахи, рог носорога, узловатый корень имбиря, кости и зубы мышей… Ряд ступок разного объёма, набор акупунктурных игл, похожий на какой-то странный, тонкий музыкальный инструмент…
А в углу поблёскивало лезвие алебарды-цзи.
– Вы говорите с «голосом»? – уточнил Эшер по-китайски.
Чёрные глаза жреца, блестящие как у белки, уставились на него.
– Иногда мне это удаётся, – ответил старик также на китайском. – Понимаете, я всю свою жизнь беседовал с духами, – он указал на свитки и на ряд планшетов – изрезанных письменами бамбуковых досок, которые висели на закопчённой стене. – Точно таким же даром обладала моя мать. Когда у семьи беда или ей нужен совет, мне порой удаётся дотянуться за грань миров и спросить у их предка, как лучше поступить. Или бывает, что приходит человек, преследуемый голодным призраком, не сумевшим обрести покой и потому вернувшимся, чтобы терзать живых. С такими духами часто удаётся разобраться, дать то, чего им не хватает, чтобы окончательно покинуть этот мир. Но это… это ледяное существо, являвшееся ко мне в часы сна… Это был не дух.
– Нет, – покачал головой Эшер. – Не дух.
– И при этом он – не живой человек.
Джеймс снова покачал головой.
Жрец задумчиво нахмурился, а затем встал и положил пару кусков угля в кирпичную печь, занимавшую один из углов комнатки. На вид этому человеку было за семьдесят, но на самом деле он мог оказаться гораздо старше. Его желтовато-белые волосы свисали ниже бёдер – обычно заплетённые в косичку, сейчас они были по-простому перехвачены шнуром. А узенькая бородка и усы доставали до самой груди. Остальные двое служителей храма – тот низкорослый толстяк и второй, повыше и помоложе, как будто слегка побаивались его, и эта боязнь заставляла Эшера улыбаться про себя.
Абсолютно все ученики ребе Соломона Карлебаха – и сам Джеймс в том числе – до ужаса боялись старого профессора.
– Возможно, он – бодхисаттва? – предположил Цзян. – Святой, достигший в своём просветлении уровня Будды, освободившийся из круга перерождений, но отчего-то задержавшийся в этом мире, чтобы помогать другим? Однако я никогда раньше не ощущал подобного холода. Когда душа человека разделяется в момент смерти, верхняя её часть уносится в небеса духом – Драконом мудрости, а нижняя