Эльсона распахнула глаза. О чём они говорят? Ливьеры столько лет вели наблюдение за крупными лабораториями в Роттербурге, Ельне и даже на острове Линчева, собираясь однажды захватить генератор, – а он всё это время был во Флоре?!
– А можно я скажу наконец? – рявкнула Ляля Бимбикен. И все замолчали, даже Алишер.
– Да, действительно, эти ребята обнаружили генератор. Судя по всему, один из патрульных увидел горящую башню… и протаранил её – скорее всего, намеренно. Самолёт разбился, и башня в руинах. Генератора пространственных переходов больше нет, друзья мои! Мы отрезаны от Поверхностного мира на неизвестный срок. Может быть, если повезёт, навсегда.
Эльсона, весь день старавшаяся оставаться безучастной, чуть не задохнулась от восторга. Впервые за столько лет их мир снова свободен! Новость была несоизмерима с потерей наследницы, и всё же это была ложка мёда – щедрая ложка очень густого, сладкого мёда.
Её улыбка погасла, когда Эльсона взглянула на Алишера. Он побледнел и явно не собирался продолжать спор. Вскинув ладони, он прижал их к лицу, как будто сдерживал крик.
γ
Вероника не знала, куда податься. Она чувствовала себя лишней у ложа, где тело Кассандры готовили к похоронной церемонии, не могла заставить себя приблизиться к Ремко и Мари, хотя ей так этого хотелось, боялась обратиться к Ляле Бимбикен. Алишер тоже куда-то пропал. Веронике казалось, она всех подвела. И что ещё хуже – теперь, отыграв свою роль, она стала никому не нужна.
Забравшись на открытую всем ветрам террасу на крыше двухэтажного дома, Вероника опустилась на пол у самого края. Перила ограждения давно разрушились, и ничто не отделяло девушку от бесконечного неба её Флориендейла… Но ведь это теперь не её – это Кассандры, принцессы Амейн. А кто же тогда она, Вероника? Зачем она здесь? Как так вышло?! Ника крепко зажмурилась, стараясь подавить рыдания, но не выдержала.
Она плакала долго, даже с каким-то болезненным наслаждением. Захлёбывалась слезами, утиралась рукавом, корчилась в судорогах под палящим солнцем. Вероника не знала, сколько прошло времени. Какая разница? Лишь когда внизу послышался рокот мотора, она вскинула голову. У ливьер не было машин.
Осторожно выглянув во двор, Вероника не поверила своим глазам. Она поспешно смахнула слёзы, чтобы рассмотреть номер. В самом деле: внизу стоял автомобиль Холланда, за которым она столько раз, столько лет своей жизни наблюдала из окон тюрьмы. Уильям Холланд выбрался с пассажирского сиденья, открыл заднюю дверь… и протянул руку седеющей женщине. Веронике хотелось кричать во всё горло, но она смогла выдавить лишь слабый писк.
– Всего на час, Эстель, – разобрала она слова Холланда. – Я говорю, это очень, очень опасно. Ты меня слышишь? Слышишь?
– Я поняла! – отмахнулась Эстель. Она стремилась в дом, прямо сейчас, немедленно, но Холланд по-прежнему держал её за руку.
– Ровно через час мы уезжаем, – повторил Уильям. – Пока Роттер не прознал. Я буду здесь тебя ждать. Если не выйдешь сама, уведу силой.
Она ответила, но так тихо, что Вероника не расслышала, а потом мягко высвободилась и поспешила к дверям. Холланд, прикрыв глаза от солнца, поглядел по сторонам. Наверняка от него не укрылось, что дюжина ливьер держали его под прицелом искры. Сверху Веронике это было отлично видно. Передёрнув плечами, Холланд сел обратно, и водитель вырулил со двора.
Вся дрожа, Вероника поднялась, вытерла лицо, поправила волосы и бросилась к лестнице. Она догадывалась, куда направилась Эстель.
* * *
Они стояли друг против друга – Эстель и Альфа, – когда Вероника ворвалась в комнату, где собирались провожать Кассандру. Кажется, все слова уже были сказаны, а может, они понимали друг друга без слов? Вероника скользнула взглядом по присутствующим и остановилась на маме… Нет! На королеве Флориендейла!
Эта мысль поразила девушку и она застыла всего в одном шаге от Эстель. Но Эстель сама подалась ей навстречу. Она мягко дотронулась до обрезанных волос Вероники, до синяка на её плече, улыбнулась так грустно и понимающе… и перевела взгляд за спину – туда, где лежала та, другая. Её настоящая дочь. Вероника видела, как погасла улыбка и изменился взгляд. В этом новом взгляде не было жалости. В нём были только страдание и любовь. Любовь!.. Вероника смотрела сквозь огромную рваную рану прямо в душу Эстель.
Эстель обошла вокруг Вероники и упала на колени перед ложем Кассандры. Она провела ладонью по её закрытым векам, волосам, рукам с такой нежностью, что глядеть на это было невозможно. Вероника торопливо отвернулась, чувствуя, как что-то тёмное засасывает её в пучину; она туда не хотела. На воздух! Не оборачиваясь, она прошла мимо Альфы, мимо ливьер и Алишера, которого даже не заметила, к выходу.
* * *
Час – это вроде бы немного, но ей он показался вечностью. Вероника считала минуты, наворачивая круги по площади. Жизнь потеряла всякий смысл. Если смысл вообще был. На самом деле – нет, конечно же нет… Неужели она возомнила, что в пожизненном прозябании в алилутской тюрьме мог быть смысл? Смешно, право слово.
Наконец раздался долгожданный звук – шорох шин по гравию, и автомобиль выкатил из-за угла. Холланд, казалось, не ожидал увидеть здесь Веронику. Она подбежала вплотную к двери, не давая ему выйти из машины. Ей вовсе не хотелось стоять с ним рядом и смотреть снизу вверх в его обеспокоенное – но такое самодовольное! – сморщенное лицо. Вопрос был срочным, и, чтобы задать его, можно было обойтись без рукопожатий, реверансов и обмена любезностями.
– Что вчера случилось с патрульными? С пилотами из Роттербурга? – выпалила Вероника.
Холланд вскинул брови.
– И тебе здравствуй… – пробормотал он. – Кого-то взяли, кто-то погиб. А ты чего ожидала?
– Взяли? – растерялась Вероника.
– Ну конечно, за диверсию. Неповиновение приказам, измена Федерации. Полный набор. Они генератор… – он прикусил язык.
– А сколько погибло? Кто?!
– Я не могу сказать тебе кто, у меня-то откуда эти списки? Двое вроде. Их всего пятеро было, если не ошибаюсь.
Двое из пяти… Промычав нечто далёкое от выражения благодарности, Вероника отошла от машины и тяжело опустилась на камень в тени. Сорок процентов вероятности, что Кенжел погиб из-за неё. Шестьдесят процентов, что ещё не погиб, но будет приговорён и убит – в смертной казни за измену она даже не сомневалась. А всё ради чего? Ради бредовой мечты одной дуры, вся жизнь которой была ложью! И пусть она тогда об этом не догадывалась, всё равно это её вина, её крест, навсегда!
Ремко увидел, как девочка на камне плачет и чуть ли не рвёт на себе волосы от горя. Он подошёл ближе, чтобы утешить её. Им всем сейчас плохо, и в такие моменты нужно помогать друг другу. Несмотря ни на что.
– Ну, ты чего? – он присел перед ней на корточки, заглянул в лицо и вздрогнул.
Надо было быть идиотом, слепцом, чтобы не заметить сходства между ней и Мари. Не говоря ни слова, Ремко прижал ничего не понимающую, потерянную девочку к груди и сказал ей: «Всё пройдёт».
– И это тоже? – всхлипнула Вероника. – Это никогда не пройдёт! Никогда!
– Всё пройдёт, – повторил Ремко. – Но если ты хочешь плакать, то плачь. Станет легче.
Из дверей вылетела Мари и застыла, увидев Ремко. Он поманил её к себе одной рукой. Дочь подошла, взъерошенная, как воробей. Глаза Мари были сухие, но лицо перекошено от боли.
– Они ссорятся из-за Кассандры! Я не выдержу этого! – крикнула она. – Пойди скажи им, что они все… Да они ничего о ней не знают! О боже, – Мари вздрогнула, когда Вероника обернулась. – Это ты!
– Вы можете помочь друг другу, – едва сдерживая дрожь в голосе, сказал Ремко, оставил своих детей и направился к зданию.
δ
Ляля Бимбикен давно не испытывала такого обжигающе горького отчаяния, как сегодня. Она знала, что без наследницы Флориендейл не вернуть. Только настоящая Амейн несла в себе искру ангельской силы. Только с ней возможно было возродить стихии и выдавить Роттера обратно на Поверхность.