Но не только, а точнее — не столько, мрачные мысли о собственном будущем угнетали меня в ту страшную ночь. В конце концов, вырываясь «за флажки», я отчетливо сознавал, чем может грозить лично мне конфронтация с могущественным аппаратом. Но я не мог не думать и о тех, кто, поверив в меня, активно включился в борьбу за перемены в шахматном мире. Вернись Карпов на престол, ростки нового будут безжалостно затоптаны, а сторонников реформ ожидает примерное наказание. События минувшего года одно за другим всплывали в моем сознании, а я все не мог понять, как, имея громадный опыт единоборств на высшем уровне и убедительно победив в двух последних матчах, я вновь, как и три года назад, оказался на краю пропасти…
Я до сих пор убежден, что моего шахматного превосходства перед севильским матчем было достаточно для победы. Однако реализовать его я не смог. Объяснение нужно искать вне шахмат, и в первую очередь — в моем тогдашнем психологическом состоянии. Победа в матч-реванше в какой-то степени разоружила меня. Выигрыш казался окончательным, а следующий матч с Карповым — не столь уж очевидным: ему предстояло еще играть с Соколовым. Кроме того, промежуток между матчами составлял почти год.
К сожалению, отпущенное время мне не удалось использовать плодотворно для шахматной подготовки. Пожалуй, на сегодня я могу считать тот год самым безликим в творческом отношении.
Помимо борьбы со спортивной бюрократией была масса других важных и интересных дел: работа в детской шахматной школе, попытка организации совместного советско-английского шахматного издательства и шахматного журнала, содействие компьютеризации в нашей стране — например, создание Московского детского клуба «Компьютер», президентом которого я являюсь и где все работают исключительно на общественных началах. Только за первые два года деятельности клуба в нем прошли обучение более 500 детей в возрасте от шести до шестнадцати лет. Из каждой зарубежной поездки я привожу ребятам программы и дискеты; регулярно подписываю клуб на иностранные компьютерные журналы. Кстати, именно отсюда по телекоммуникационным линиям связи передавались ходы первого в истории сеанса «Звездных шахмат» (с центром в городе Канн), в котором я играл одновременно с десятью городами планеты.
Кто мог предположить, что даже детский клуб Госкомспорт умудрится превратить в арену борьбы со мной! Началось все с рекламного контракта, который я заключил в 1986 году с фирмой «Atari». Весь гонорар фирма по условию выплатила компьютерами. Так вот, из полусотни полученных восьмиразрядных персональных компьютеров комитет упорно пытался половину присвоить себе. Поскольку контракт был заключен через Госкомспорт, то, формально являясь грузополучателем, он в продолжение двух лет не оформлял документы на передачу компьютеров клубу. А так как сами компьютеры уже находились в клубе и забрать их у детей без скандала было невозможно, то в Госкомспорте просто не подписывали чисто формальный приказ о передаче. Это покажется смешным, но с просьбами решить этот вопрос к руководству Госкомспорта обращались вице-президент АН СССР Е. Велихов, первый секретарь ЦК ВЛКСМ В.Мироненко, директор Экономико-математического института В. Макаров. Никому из них не отказывали, просто не подписывали приказ — и все.
Вопрос решился в пользу детей только после окончания матча в Севилье…
Многочисленные проблемы не позволяли сосредоточиться на главном — подготовке к матчу с Карповым. Как-то очень далек был предстоящий поединок от моего сознания, и невольно хотелось от него отрешиться. Это чувство будет сопутствовать мне и на протяжении всего севильского матча. Зачем играть еще? Уже доказано превосходство, уже завоевано и затем подтверждено звание чемпиона, и все это в течение двух лет. Повторяю, мне очень не хотелось играть матч, все мое существо противилось самой мысли о том, что надо снова (в который раз!) мобилизовывать себя на битву. Хотя я понимал: на этот раз на карту поставлено гораздо больше, чем в предыдущих матчах. Мое поражение выходило бы далеко за рамки единоборства с Карповым и касалось бы всего дела обновления шахматной жизни. Уже по возвращении из Севильи мне передали слова одного из ответственных работников Госкомспорта: «Если Гарик проиграет — реставрация будет «кровавой»!»
Как я уже упоминал, отвлекала от подготовки к матчу и работа над книгой «Дитя перемен», начавшаяся в конце 1986 года. По ходу создания книги трудно было избавиться от ощущения, что основная борьба за звание чемпиона мира уже позади.
Нелегкой была также проблема с командой, которая должна была поехать на матч, так как с уходом Владимирова и Тимощенко в ней осталось только два человека из тех, с кем мы начинали борьбу: Никитин и Дорфман. И даже одного из них постарались вывести из игры. В июне 1987 года, за четыре месяца до матча, ко мне в Баку пожаловал неожиданный визитер — звали его Александр Фельдман. Без всяких околичностей он объявил о своей обиде на неблагодарного Карпова и о желании отомстить ему. Поэтому он решил выдать сверхважную тайну: оказывается, не Владимиров, а Дорфман был источником информации о наших дебютных разработках.
Пикантность ситуации заключалась в том, что в 1985 году, во время второго матча в Москве, именно через Фельдмана предлагались Дорфману 100 тысяч рублей и прописка в Москве в обмен на информацию из моего лагеря. Поэтому нетрудно было понять, что главной целью откровений Фельдмана было скомпрометировать Дорфмана и лишить меня еще одного помощника. Однако закулисные стратеги переоценили мою «подозрительность» (кстати, интересно отметить, что сам факт утечки информации не отрицался, просто, по словам Фельдмана, этим занимался не Владимиров).
В марте я провел переговоры с молодым грузинским мастером Зурабом Азмайпарашвили (ныне гроссмейстером), который сразу согласился принять участие в подготовительной работе. Все же в команде недоставало еще одного сильного гроссмейстера. За месяц до матча я обратился к Сергею Долматову, хотя понимал, что столкнусь с серьезной проблемой: дело в том, что он — близкий друг и помощник Артура Юсупова, одного из претендентов на высший шахматный титул. Но, на мое счастье, Долматов согласился: в этом я вижу и добрую волю самого Юсупова, который понимал всю важность севильского матча не только для меня, но и для шахмат вообще.
Не могу согласиться с утверждениями, будто моя предматчевая подготовка была недостаточной. На самом деле было найдено много новых идей, но, увы, игра не соответствовала уровню подготовки. Уже начало матча показало, что моя нервная система была не готова к той перегрузке, какой является матч на первенство мира. Если опыт и интуиция подсказывали подчас верное решение, то какая-то общая заторможенность организма, вялость мысли, а главное — полное отсутствие вдохновения делали игру тяжеловесной и невнятной, заставляли меня вновь и вновь перепроверять варианты и попадать в цейтноты. Пожалуй, первые восемь партий были самыми удручающими. Две из них — 2-я (после отлично проведенного дебюта) и 5-я (где мне удалось найти сильное возражение на новинку Карпова и получить большой перевес) — были проиграны именно в цейтноте, так как на два хода в этих партиях я затратил два с половиной часа! Такая задумчивость, конечно, непозволительна, и она лучше всего характеризовала мое состояние, ту странную апатию, с которой я подошел к матчу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});