Читать интересную книгу Цена весны (ЛП) - Абрахам Дэниел М. Л. Н. Гановер

Ота засмеялся, и ему показалось, что темнота вокруг Идаан задвигалась, словно она улыбнулась.

— Жаль, что у меня не было возможности узнать ее, — сказала Идаан. — Она, похоже, была хорошей женщиной.

— Да, — ответил Ота. — Мне ее очень не хватает.

— Да, знаю, — сказала Идаан. — И сейчас Ана-тя тоже это знает.

— А это имеет значение? — сказал Ота. — Все мои надежды на союз Гальта и Хайема лежат прахом под моими ногами. Мы охотимся за девицей, которая в состоянии уничтожить мир. То, что она сделала гальтам, она может сделать и нам. Или всему миру, если захочет. Как можем мы планировать брак Даната и Аны, если, скорее всего, ослепнем и умрем с голода до Ночи свечей?

— Мы все родились, чтобы умереть, высочайший, — сказала Идаан, титул прозвучал как ласка. — Каждая любовь заканчивается разлукой или смертью. Каждая нация умирает и каждая империя. Каждый ребенок рождается, чтобы умереть, в свое время. Если бы обреченности на уничтожение было бы достаточно, чтобы не получать радость от жизни, мы бы убивали детей, только что вышедших из матки. Но мы так не делаем. Мы завертываем их в теплую материю, поем им песни и кормим их молоком, словно они будут жить вечно.

— Ты говоришь так, словно рассказываешь о том, что сделала, — сказал Ота.

Идаан издала звук, который он не смог интерпретировать — частично ворчание, частично всхлип.

— Что это? — спросил он темноту.

Молчание длилось на протяжении пяти долгих вздохов. Наконец она заговорила, тихим смущенным голосом.

— Ягнята, — сказала она.

— Ягнята?

— Обычно я обертываю новорожденных ягнят и держу их в доме. Я даже попросила Семая сделать колыбельку, чтобы я могла их укачивать. Через несколько лет мы переключились на коз. Я просто не могла убить ни одного ягненка. В конце концов, как мне кажется, у нас их набралось около шестидесяти.

Ота не знал, засмеяться ли ему или обнять сестру. Мысль о том, что хладнокровная убийца его отца и братьев нянчит ягненка казалась такой же абсурдной, как и печальной.

— Неужели каждая женщина так чувствует? — тихо сказал он. — И страдает? Неужели им так сильно надо о ком-нибудь заботиться?

— Сильно? Когда тебя ударяет, да. Но каждая? Нет, — сказала Идаан. — Конечно нет. Так получилось, что меня это ударило. И, как мне кажется, все студентки Маати почувствовали это настолько сильно, что согласились рискнуть жизнью. Но не всякой женщине нужен ребенок, и, спасибо богам, иногда это безумие проходит мимо. Как у меня.

— Значит ты не хочешь быть матерью? Если бы это стало возможно, ты бы не захотела?

— Боги, конечно не захотела бы. Я была бы ужасной матерью. Но я скучаю по ним. По моим маленьким ягнятам. И это приводит нас обратно к Ане-тя, верно?

Ота принял позу, просившую объяснения.

— Кто я такая, — спросила Идаан, — чтобы смеяться над любовью только потому, что она обречена?

Глава 22

За недели, проведенные в школе, Маати забыл, как мир расширяется во время путешествия, и как он сужается, если путешествуешь в компании. Жизнь в тех же самых стенах, в тех же самых садах, и окружение из тех же самых знакомых лиц начали раздражать его, но там можно было найти способ остаться наедине с тем, с кем хочешь. В дороге, когда они все ехали вместе, такая драгоценная возможность представлялась крайне редко.

С тех пор, как андат заговорил, ему не удавалось остаться наедине с Эей, или, по меньшей мере, настолько далеко от остальных, чтобы можно было рискнуть и поговорить. Он не хотел, чтобы обе Кае или Ирит знали о том, что произошло. Он боялся, что они что-нибудь такое ляпнут там, где Ванджит их услышит. Он боялся, что Ванджит узнает о словах андата и, испугавшись, сделает что-нибудь ужасное, якобы для защиты.

Он боялся, потому что боялся, и был наполовину уверен, что Ванжит об этом знает.

Они оказались в окрестностях реки раньше, чем он бы хотел; хотя он провел долгие дни и ночи в дороге в непосредственной близости с остальными, дни на лодке будут еще хуже. Ему нужно поговорить с Эей до этого, и все сокращающее время заставляло его беспокоиться.

Холод и снег еще не добрались до долины, ведущей к реке. Словно во время путешествия они вернулись в прошлое. К веткам деревьев, все еще пытавшихся сбросить с себя последние намеки на зелень, льнули листья — золотые, красные и желтые. Чем ближе путешественники приближались к воде, тем чаще попадались фермы и предместья. Дороги и тропинки начали идти вдоль ирригационных каналов, и стали появляться другие путники — по большей части местные, но попадались и жители больших городов. Маати сидел на передке повозки, натянув одежду потуже; он глядел строго вперед и пытался не смотреть туда, где андат мог бы поймать его взгляд.

Он настолько погрузился в политику и опасности их маленькой команды, что не видел гальтов до тех пор, пока его лошади почти не наступили на них.

Трое мужчин, ни один не старше тридцати зим, сидели на обочине дороги.

Они носили грязные халаты, которые когда-то были красными или оранжевыми. У самого высокого на плече висела кожаная сумка. При звуке колес они отошли на несколько футов от обочины и поднимались из высокой травы словно приведения из детской сказки. Синие глаза с серыми зрачками. Последнее время никто из них не брился. Изнеможенные лица по привычке повернулись к дороге. На них не было никакого выражения, даже голода. Маати не осознавал, что сдержал лошадей, пока не услышал голос Эи из кровати, устроенной на задке повозки. Он тут же остановился. Большая Кае и Ирит, ехавшие на лошадях, натянули поводья. Ванджит и Маленькая Кае подошли к краю повозки. Маати рискнул и бросил взгляд на Ясность-Зрения, но тот сидел молча и неподвижно.

— Кто вы? — спросила Эя на их языке. — Как вас зовут?

Гальтские приведения задвигались, их пустые глаза сконфуженно мигнули. Первым пришел в себя высокий с сумкой.

— Я — Джайс Ханин, — сказал он, говоря слишком громко. — А это мои братья. Мы не больны чумой. Что бы не забрало наши глаза, это не чума. Мы не опасны.

Эя пробормотала что-то, что Маати не смог разобрать, и сдвинула ящик в задке повозки. Когда он повернулся посмотреть, она уже прицепила на бедро сумку целителя и собиралась спрыгнуть на дорогу. Ванджит, которая тоже увидела это, схватила Эю за рукав.

— Не ходи, — сказалa Ванджит. Словa прозвучали как приказ, а не как просьба.

— Со мной ничего не случится, — сказала Эя. Ванджит крепче схватила ее за одежду, их глаза встретились.

— Ванджит-тя, — сказал Маати. — Все в порядке. Отпусти ее.

Поэт посмотрела на него гневным взглядом, но сделала так, как он сказал. Эя соскользнула на землю и пошла к удивленным гальтам.

— Вы далеко от любого населенного места, — сказала Эя.

— Мы были в предместьях, — сказал высокий. — Что-то произошло. Мы пытаемся вернуться в Сарайкет. Видите ли, там наша мама. Только, кажется, мы выбрали неправильную дорогу или у нас крали так же часто, как помогали.

Он попытался изобразить то, что раньше было обаятельной улыбкой. Маати привязал поводья к повозке и тоже сошел на дорогу.

— Ваша мать? — спросила Эя.

— Да, мисс, — сказал гальт.

— Хорошо, — сказала она ледяным голосом. — По меньшей мере вы не из банды очаровательных лжецов, которые продавали обещание привести женщин в предместья. Что в сумке?

На лице гальта появилось выражение огорчения и отчаяния, но он не стал лгать:

— Имена мужчин, мисс. Тех, кто хотел жен из Гальта.

— Я так и думала, — сказала Эя.

— Не помогай им, — сказала Ванджит. Она вскарабкалась на передок повозки, но еще не взяла в руки поводья. Маати решил, что, судя по ее телу, она это сделает через несколько минут. Он увидел, что черные глаза андата уставились на него, и отвернулся. Эя, скорее всего, ее не услышала.

— Мы собирались все сделать правильно, мисс, — сказал высокий мужчина. — В Актоне есть человек, который записывает всех женщин, хотящих приехать сюда. Мы заключили с ним соглашение. У нас забрали все деньги, но мы сохранили списки. Клянусь богом, мы выполним свою часть сделки, если вернемся в Сарайкет.