— Хорошо, Катон так Катон.
Юлия тихо пошла на ту сторону башни, что выходила на агору. По пути она с улыбкой обернулась, и Катон, подойдя, остановился рядом, сознавая ее близость и в то же время не осмеливаясь коснуться даже краешка ее одежд. Впервые он уловил и запах Юлии — свежий цитрус с загадочной сладкой ноткой — и теперь его исподтишка с упоением вдыхал, озирая вместе с ней ночную Пальмиру.
— Красиво как, — певуче-мечтательным голосом произнесла Юлия, — город ночью… Как в детстве, когда я сидела сверху на террасе нашего дома в Риме. Мы тогда жили на Яникуланском холме, а наши окна выходили на форум и императорский дворец. Ночью факелы и жаровни искрились, словно алмазы и янтарь, свет шел по всему городу. А лунными ночами можно было видеть все-превсе на целые мили, будто Рим — это драгоценная игрушка из голубого камня. Особенно когда над Тибром всходил туман.
— Я это помню, — улыбнулся Катон. — Словно завеса из тончайшего шелка. Такая мягкая, что хотелось протянуть руку и коснуться ее.
Юлия удивленно на него посмотрела:
— Как, ты тоже? Я думала, что только мне открывалось такое видение. А ты что, жил в Риме?
— Я рос при дворце. Мой отец был получившим свободу рабом. — Слова вырвались прежде, чем Катон успел спохватиться. Вот и попался: с самого начала разочаровал девушку своим низменным происхождением.
— Сын вольноотпущенника, ставший затем префектом когорты, — произнесла Юлия задумчиво. — Ведь это огромное достижение.
— Пока еще лишь временно назначенным, — сознался Катон. — Как только подыщется постоянный командир, меня вернут в ранг центуриона. Причем младшего.
Она моментально прозрела в нем ту самую склонность к умалению, сходящую за скромность.
— Само то, что тебя вообще избрали командовать, должно означать, что в тебе многое заложено, Катон.
— Приятно, если б так оно и было. А иначе мне служить и служить, пока наконец не переведут с повышением в какой-нибудь из легионов.
— Тебе бы этого хотелось?
— А какому солдату не хочется?
— Извини, Катон, но ты мне не кажешься типичным солдатом.
— Разве? — посмотрел он на нее.
— Нет, что ты: я уверена, ты превосходный офицер, и я знаю, что ты храбр, да еще и обладаешь даром слова, как сказал мне отец.
— Но?
— Не знаю, — пожала она плечами. — Правда. Есть в тебе некая чувствительность, которой я не встречала в других солдатах — из тех, что мне доводилось встречать.
— Видимо, виной тому дворцовое воспитание.
Юлия рассмеялась и снова стала смотреть на город. Между ними скрытно росла тишина, покуда не заговорил Катон:
— Ну а ты? Что сталось с молоденькой девушкой, проводившей вечера за созерцанием Рима?
Губы Юлии тронула улыбка. Плавно потирая себе запястье, она сказала:
— Как и многие девушки из хороших семей, я, как только мне исполнилось четырнадцать, была выдана замуж за человека втрое старше меня по возрасту — все это для установления родства между двумя семьями с завидной родословной. А муж меня лупцевал.
— С сожалением об этом слышу.
Она печально повела на него глазами.
— Я знаю, о чем ты думаешь. Все мужья таковы, время от времени поколачивают своих жен.
— Я не…
— Что ж, может, оно и правда. Только Юний Порцин бил меня чуть ли не каждый день. За все, что только могло взбрести ему в голову. Какое-то время я это сносила… Думала, так уж устроено любое супружество. Но когда я на протяжении двух лет, что ни утро, видела в зеркало свое лицо со следами побоев, я попросила у своего отца разрешения уйти от Порцина. А он, узнав о том, как оно все было, согласился. И вот с той поры я разъезжаю с ним по делам императора. Я как будто замещаю ему мою мать, которая умерла, рожая меня. — Юлия немного помолчала, а затем неловко улыбнулась: — Как глупо и эгоистично с моей стороны наводить на тебя скуку своими семейными россказнями, когда тебе нужно отдыхать…
— Вовсе нет, — возразил Катон. — В смысле, мне совершенно не скучно. Честно. Ты такая… открытая.
— Ты имеешь в виду нескромная?
Катон мотнул головой:
— Я хотел сказать: открытая, честная. Просто я к этому непривычен. Солдаты обычно предпочитают к своим чувствам никого не допускать. А это… Это так непохоже и очень отрадно.
— А я обычно совсем не такая откровенная. Только теперь, — Юлия поежилась, — жизнь может оказаться короче, чем я ожидала. И нет смысла утаивать то, что хочется сказать. Преддверие смерти по-своему раскрепощает.
— Вот с этим я полностью согласен, — усмехнулся Катон, вспоминая лихое веселье битвы — бездумную удаль, замешанную на чудовищном страхе.
Как ни странно, именно в такие моменты он ощущал себя живым как никогда. Печально, но это так. Было время, когда величайшим удовольствием для него было стремление к знанию. С той же поры как Катон стал солдатом, в нем обнаружилась еще одна ипостась, о какой он прежде и не догадывался. Хотя, может, именно в этом и состояло солдатское дарование: обретение самого себя. Четыре года назад он был робким юношей, полным сомнений насчет своей сути и предназначения. Все тогда казалось невозможным, неосуществимым. Теперь же Катон знал, на что именно способен, и в хорошем смысле, и в плохом. Достиг границ выносливости и отваги, которые некогда счел бы недосягаемыми.
Катон поймал себя на том, что уже какое-то время молчит, а Юлия чуть искоса на него смотрит.
— Иногда я жалею, что не родилась мужчиной, — тихонько поделилась она. — Ведь для женщины закрыто столько ощущений, столько возможностей… Но когда разразилось восстание, это сожаление во мне стало несколько спорным. Я теперь даже не упомню, сколько изувеченных тел прошло через лазарет. Быть солдатом — довольно жестокий жребий.
— Во многом это так, — согласился Катон. — Но это лишь часть ремесла. Мы ведь живем не одной жестокостью и не ради нее.
— Ты бы видел, что здесь творилось в тот день, когда вспыхнул мятеж. — Юлия дрогнула, как от озноба, и на секунду зажмурилась. — Умертвление началось — и все длилось, длилось нескончаемо. Солдаты убивали солдат, затем женщин и детей. Это даже не резня, а какое-то мясничество. Бойня. Я никогда не видела ничего более варварского.
— Может быть, — Катон потер себе щеку, — дело в том, что варвар обитает в каждом из нас. Нужна лишь соответствующая провокация или возможность, чтобы тот изъявился наружу, — и он уже тут как тут.
Юлия близко, пристально на него посмотрела:
— Ты в самом деле так думаешь?
— Я это знаю.
— И в тебе она тоже есть, эта способность на варварские деяния?
— Деяния здесь ни при чем. И дело не во мне и не в ком-либо. И даже не в тебе, Юлия. А в сопряженных с ними обстоятельствах.