Читать интересную книгу Престиж - Кристофер Прист

Приподнявшись с кресла, он протянул мне ключ и снова уселся на место, а я отомкнул замок.

Страницы были исписаны мельчайшим почерком; буквы складывались в ровные, прямые строчки, но на первый взгляд казались неразборчивыми.

Бегло просмотрев начало рукописи, я начал стремительно перелистывать книгу, словно полную колоду карт, скользя большим пальцем по золотому обрезу. Инстинкт профессионального фокусника заставлял меня держаться начеку: от Бордена можно было ожидать чего угодно. Наша многолетняя вражда ясно показала, сколь сильно в нем стремление любым способом опозорить меня или изувечить. Я остановился примерно на середине, но потом впал в глубокую задумчивость.

Вполне вероятно, что сейчас начиналась самая изощренная каверза Бордена, направленная против меня. Россказни про Оливию и про смерть Бордена в ее квартире, весьма своевременно обнаруженная рукопись, содержащая самые ценные профессиональные тайны Бордена, – все это наводило на мысль о подлоге.

Оставалось решить, можно ли верить Кенигу на слово. Допустим, меня ждет очередной подвох; что же тогда заключает в себе этот фолиант? Хитроумный лабиринт обманов, которые подтолкнут меня к опрометчивым действиям? Расставленный Оливией Свенсон капкан, который угрожает моему единственному оплоту незыблемого покоя – чудом возрожденному браку с Джулией?

Мне казалось, я навлекаю на себя опасность уже тем, что держу этот фолиант в руках.

Голос Кенига вывел меня из задумчивости:

– Позвольте предположить, милорд, что мне понятен ход ваших мыслей.

– Не позволю, – отрезал я.

– Вы мне не доверяете, – упорствовал Кениг. – Считаете, что Борден меня подкупил или как-то иначе заставил принести вам этот документ. Ведь так?

Я молчал, глядя на него в упор и не выпуская из рук полураскрытую книгу.

– Все мои сообщения можно проверить, – продолжал Кениг. – Слушание дела по иску владельца квартиры в Хорнси к мисс Уэнском состоялось месяц назад на сессии суда присяжных в Хэмпстеде. Если желаете – ознакомьтесь с протоколами. Имеется также регистрационная запись в Уиттингтонской лечебнице, куда был доставлен неопознанный труп мужчины, умершего от разрыва сердца как раз в тот день, который указывает мисс Уэнском; возраст и приметы Бордена и этого покойника совпадают. Есть еще акт о вывозе тела врачом муниципальной службы.

– Кениг, десять лет назад вы уже направили меня по ложному следу, – напомнил я.

– Да, вы правы. Мне до сих пор стыдно. Могу только повторить, что моя нынешняя приверженность вашим интересам объясняется желанием искупить ту ошибку. Даю слово, что документ подлинный, что обстоятельства его получения обрисованы мною точно и, наконец, что Борден, оставшийся в живых, отчаянно стремится вернуть его себе.

– Как случилось, что записи от него уплыли? – спросил я.

– Вероятно, мисс Уэнском догадалась, что эти мемуары будут иметь немалую цену – например, если найти для них издателя. Когда ей срочно понадобились деньги, она решила предложить рукопись вам, вернее, как она думала, вашей вдове. Естественно, бювар хранился у нее в надежном тайнике. Излишне говорить, что Борден не может обратиться к ней напрямую, но, по странному стечению обстоятельств, десять дней назад кто-то взломал дверь ее квартиры и все перевернул вверх дном, хотя ничего ценного не пропало. Рукопись, спрятанная где-то в другом месте, осталась в целости и сохранности.

Я открыл ту страницу, на которой задержалась моя рука, и поймал себя на том, что, проводя пальцем по золотому обрезу книги, повторял движение, используемое в одном из классических фокусов, когда неискушенному зрителю навязывается нужная карта. Эта мысль еще более укрепилась при взгляде на первую попавшуюся строчку в середине правой страницы: в ней читалась моя фамилия. Впору было подумать, что этот лист навязал мне сам Борден. Внимательно присмотревшись к затейливой вязи букв, я разобрал всю фразу целиком: «В том-то и кроется подлинная причина, по которой Энджер никогда не узнает всей тайны, если только я сам не подскажу ответ».

– Сколько, вы говорите, она запрашивает? Пятьсот фунтов?

– Да, милорд, именно так.

– Она их получит.

19 декабря 1903 года

Это посещение выжало из меня все соки. Когда Кениг ушел (унося с собою шестьсот фунтов – я добавил сотню сверху, чтобы он не остался внакладе, чтобы держал язык за зубами и чтобы больше здесь не показывался), я лег в постель и не вставал до самого вечера. Затем описал его визит, но в течение двух следующих дней был настолько слаб, что почти ничего не ел и только дремал.

Вчера я наконец-то смог прочесть несколько отрывков из фолианта Бордена. Как и предрекал Кениг, чтение оказалось весьма занимательным.

Некоторые выдержки я показал Джулии; она тоже сочла их интересными. Правда, ей больше, чем мне, претит самодовольный тон автора; она уговаривает меня не волноваться из-за старой вражды, чтобы не тратить драгоценные силы.

На самом деле я и не волнуюсь, хотя передергивание хорошо известных фактов кого угодно выведет из себя. Радует, что я получил наконец доказательства тайного сговора между близнецами, в результате которого миру явился Альфред Борден. Нигде в записках прямо об этом не сказано, однако ясно как день, что к их созданию приложили руку двое.

Каждый говорит о другом в первом лице единственного числа. Поначалу это сбивает с толку, но, скорее всего, так и было задумано. Впрочем, когда я поделился этим наблюдением с Джулией, она заметила, что записки, по всей видимости, не предназначались для посторонних глаз.

Такой прием наводит на мысль, что у обоих вошло в привычку называть другого «я», а это, в свою очередь, заставляет вспомнить о том, что привычка – вторая натура. Мне поневоле приходится читать между строк, и теперь я вижу, что каждое происшествие или событие в их жизни пополняло общую копилку жизненного опыта. Похоже, они с детства посвятили себя подготовке к иллюзиону, в котором каждый мог бы тайно заменять другого. Запорошили глаза и мне, и большей части зрителей, но в итоге не Борден ли остался в дураках?

Если две жизни слить в одну, то каждая из них будет ополовинена. Первый живет среди людей, второй – словно в преисподней, его как бы не существует, это смутная тень, копия, престиж.

Об остальном – завтра, если достанет сил.

25 декабря 1903 года

С Пеннинских гор вот уже двое суток метет пурга, которая отрезала от нас от мира. Но в доме хватит и дров, и провизии, чтобы переждать непогоду. Только что закончился рождественский ужин, дети играют с новыми подарками, а мы с Джулией наслаждаемся отдыхом.

Я еще не признался ей о новой напасти, терзающей мое измученное тело. На груди, плечах и бедрах появились багровые воспаления. Смазываю их антисептическим бальзамом, но они так и не заживают. Как только потеплеет, нужно будет снова вызвать врача.

31 декабря 1903 года

Доктор советует продолжать лечение антисептической мазью, которая мало-помалу начинает действовать. Уходя, он сказал Джулии, что эта неприятная и болезненная сыпь может быть симптомом более серьезного заболевания внутренних органов или крови. Каждый вечер, перед сном, Джулия осторожно обмывает мои болячки. Я продолжаю терять в весе, хотя в последние дни эта тенденция несколько замедлилась.

С Новым годом!

1 января 1904 года

Приход нового года встречаю в мрачных раздумьях, так как подозреваю, что не дотяну до его завершения.

Отвлечься от собственных тревог мне помогают записи Бордена. Я прочел их до конца и, должен сказать, увлекся. Правда, я постоянно делаю пометки там, где у меня возникают замечания по поводу его взглядов, методов, недомолвок, ошибок, самообмана и т. п.

При том, что я ненавижу и опасаюсь Бордена (у меня не идет из головы, что он жив-здоров и благополучно существует где-то во внешнем мире), его взгляды на магию кажутся мне довольно смелыми и вдохновляющими.

Я поделился этим наблюдением с Джулией, и она согласилась. Мне кажется, она (как и я) склоняется к идее – которую, правда, не высказывает вслух, – что и Борден, и я могли бы преуспеть куда больше, будь мы не противниками, а единомышленниками.

26 марта 1904 года

У меня серьезное заболевание. Было время, недели две-три, когда меня все чаще посещали мысли о близкой смерти. Симптомы болезни ужасны: постоянная тошнота и позывы к рвоте, нарывы по всему телу, паралич правой ноги, изъязвление рта и нестерпимая боль в пояснице. Излишне говорить, что меня то и дело отвозили в Шеффилд, чтобы поместить в частную клинику.

Но теперь впереди забрезжило чудо: мне явно стало лучше. Болячки и язвы сходят, не оставляя следов, появилась чувствительность в ноге, и я начинаю ею шевелить, уходит изматывающая боль, постепенно отступает угнетенное состояние. Вот уже неделя, как я дома. Сначала был прикован к постели, но день ото дня укрепляюсь духом, хотя телом все еще слаб.