Насыпав на полку пороха, Адония взвела курок, осмотрела кремень.
– Теперь, – сказала она почти ласково, – делай, как я сказала, охотник.
– Уверяю вас, я не охотник!
– Тем более. Беги домой!
«Не охотник» вознамерился что-то сказать, но, взглянув в глаза молодой амазонке, осёкся и побежал, треща ветвями, сквозь заросли.
Оставьте мне лошадь, – сказала Адония, – и идите по дороге вперёд. Я догоню вас.
– Ты хочешь дождаться их здесь? – С напряжением в голосе спросил Доминик. – Может, не нужно так рисковать?
– Нужно, – твёрдо сказала Адония. – Нужно. Я теперь не за тебя только, а за вас обоих в ответе. Когда положу одного из этих, второй скроется в лесу, опасаясь нового выстрела. Я вас догоню – и тогда можно будет спокойно добраться до Эксетера. Идите!
Эсперанса, согласно кивнув, тронула Доминика за руку.
– Теперь следует довериться ей, – сказала она закусившему губу художнику. – Идём!
Оставшись одна, Адония привязала лошадь к ветке крайнего дерева и немного прошла вперёд, вернувшись к месту, где дорога делала поворот. И вовремя: за поворотом послышались тяжёлые шаги размеренного бега. Встав на колено, Адония подняла мушкет, вывела ствол на уровень груди взрослого человека. И, как только бегущий показался на кромке дороги, она спустила курок. Выстрел как будто перешиб человека пополам. Перегнувшись в поясе, он упал. Адония выхватила из медных держалок шомпол, развернулась, и, громко стуча шомполом в пустой ствол, бросилась бежать к лошади. Добежав, она забросила мушкет в кусты, вскочила в седло и поскакала.
Довольно быстро догнав Доминика и Эсперансу, она сообщила:
– Стэйк бежал первым. Какая жалость. Филипп, самый опасный, остался.
К вечеру они добрались до Эксетера.
– Куда теперь? – спросил, оглядывая притихшие улицы, Доминик.
– Здесь живёт моя дальняя родственница, – сказала Эсперанса. – У которой всегда, привозя продавать сено, останавливается мой муж! На ночь, думаю, она нас приютит. Особенно, если дать ей денег…
– Деньги ещё есть, – сказала Адония, заглядывая в кошелёк Доминика. – Босх стоит дорого.
– Что? – Переспросила её Эсперанса.
– Не хотелось бы снимать комнату в таверне, – вместо ответа задумчиво сказала Адония. – Да, видно, придётся. Вот тебе четыре гинеи, Эсперанса, бери и не возражай. И ступай к родственнице. А утром купи другое платье, купи парик, и уезжай. Спрячься на какое-то время.
– Мы с мужем на эти деньги откроем пекарню в Эксетере!
– О нет, только не в Эксетере. Если Филипп будет искать наш след, он будет искать его здесь. И, если увидит тебя, он не пройдёт мимо, поверь.
Адония и Эсперанса обнялись. Волчица, отстранившись, долго смотрела в глаза спасительницы пристальным взглядом.
– Таких, как ты – на Земле просто нет, – сказала она тихим, изменившимся голосом. – И тебя не было бы, будь ты просто земной женщиной. Но ты ведь не человек, верно?
– А кто же я? – покраснев, но не отводя взгляда, спросила смущённая Эсперанса.
– Ты – ангел, – без интонации, как о вполне заурядном, сообщила Адония. – Когда эти приключения закончатся, мы сделаем всё, чтобы ещё раз увидеть тебя.
Доминик, шагнув, поцеловал спасительнице руку и произнёс единственное, но наполненное затаённой, горячей силой слово:
– Спасибо…
Эсперанса, уводя в поводу усталую лошадь, ушла к дому своей родственницы, а Доминик и Адония направились к местной таверне.
– Ты должен войти один, – негромко проговорила Адония, – и снять комнату. Лучше на втором этаже. Скоро стемнеет, и никто не увидит, как я влезу в окно. Спустишь мне пару связанных простыней. Один, понимаешь? Если Филипп будет расспрашивать местных людей, а он обязательно будет, – завтра, с утра, когда отсидится в лесу, – то никто не упомянет о молодой семейной паре. А скажут, если он дойдёт сюда прежде, чем мы покинем Эксетер, что поселился один путник, но мало ли селится в тавернах одиноких мужчин!
– Может быть, он оставит нас в покое и вернётся к патеру? – неуверенно спросил Доминик.
– Нет, – со вздохом ответила Адония. – Я – предательница, но патер очень, очень мной дорожит. Предполагаю – патер надеется, что, если Филипп убьёт тебя, я вернусь к ним.
Без особых хлопот Доминик снял комнату. Раскрыл окно, воткнул в подоконник шпагу, повесил на её рукоять свою шляпу. Мерно вышагивающая по дороге, идущей мимо таверны Адония, увидев, что комната снята на первом этаже, грустно вздохнула.
Доминик вздрогнул, когда мимо него пролетела и шлёпнулась на кровать шляпа, а затем, с вытащенной из подоконника шпагой в руке, спрыгнула на пол Адония.
– Ты говорила, чтоб на втором, – извиняющимся тоном проговорил Доминик, – но я не захотел, чтобы ты карабкалась по простыням. Это так трудно!
– Для меня – не трудней, чем подняться по лестнице, – сказала ему Адония. – А опасности было бы меньше… Хотя – ничего страшного. Утром вместе уйдём через окно, незаметно. Давай скорей спать. У меня всё тело вопит от боли, и я представляю себе, что должен чувствовать ты!
– Но ты разве не хочешь поужинать? – спросил Доминик. – Вот, я купил у повара колбасы, хлеба и бутылку вина.
Они наскоро поели, отпили из бутылки по паре глотков. Адония, стянув с кровати на пол тюфяк, сняла ботфорты и, не раздеваясь, легла. Доминик, прикрыв окно, также сбросил лишь верхнюю одежду, лёг и обнял Адонию.
– Я люблю тебя, – уже сонным шёпотом сообщила она.
– Я люблю тебя, – эхом откликнулся он.
На Эксетер опускалась тихая тёплая ночь.
Крик кота
Проснулись, когда уже начало рассветать. Кривясь от боли в стёртых ногах, натянули ботфорты. Адония подошла к окну, распахнула створки, посмотрела в синеющее небо.
– Ещё четверть часа – и было бы поздно! – вполголоса сообщила она. – Пора уходить! Позавтракаем в дороге.
Доминик, согласно кивнув, стал укладывать в шляпу колбасу и хлеб. Адония, подойдя к двери, чтобы ещё раз проверить, надёжно ли она заперта, проговорила:
– На постоялый двор заходить не будем. Конечно, легче всего там взять лошадей, но именно там нас и караулит Филипп. Нет, мы проберёмся к окраине, выйдем за город и остановим любую идущую из города карету.
За её спиной раздался короткий глухой удар. «Доминик уронил колбасу» – подумала она, быстро оборачиваясь. Но нет, колбаса оставалась в руках Доминика. Сам он стоял спиной к окну, и на лице его ярко, отчётливо выступило желание в чём-то её успокоить. В ту же секунду за окном гнусаво, протяжно проорал кот.
– Филипп здесь! – каким-то чужим голосом протянула Адония. – Доминик, надо бежать…
Но Доминик вдруг шумно рухнул на колени. Из рук его выпала шляпа. Он всё тянулся успокаивающим взглядом к Адонии, и она, не понимая в чём дело, повторила хрипло и невесомо: