и ломик под головой. Живой, я думал, приподнял, положил поудобней на спину, а он уже холодный и голова в крови. Пешком я — в деревню, значит. Думаю сам себе: упал с комбайна и головой об лом. Перед деревней догоняет меня бригадир наш, конь весь в мыле, и кричит: «Ивана Латунова убили!» Тут я смекаю, а как на меня подумают, ну и молчал... Да вот слышал по радио нашему, кто что знает, мол, сообщите в прокуратуру. Думал, думал, неужто не разберутся, ну и пришел. — Кузин облегченно вздохнул и рукавом вытер со лба капли пота.
В кабинете прокурора трое. По их разгоряченным лицам и возбужденным голосам можно предполагать серьезный разговор, точки зрения в котором расходятся. Высокий седой мужчина с правильными чертами лица, сверкая черными выразительными глазами и размахивая руками, пружинистыми шагами ходит по кабинету.
— Если бы не такие странные обстоятельства, то можно сделать вывод, что потерпевший погиб от поражения электротоком.
Прокурор недоверчиво качает газовой, Стеблев же слушает с глубоким вниманием: к судмедэксперту Гончарову он относится с уважением, зная, что, в отличие от других экспертов, стремящихся сначала обязательно ознакомиться с материалами расследования, а потом уже давать заключение, Гончаров в первую очередь руководствуется своим огромным опытом и знаниями, а затем сверяет результаты заключения с материалами следствия. Стеблев не знал еще случая, чтобы заключение Гончарова противоречило обстоятельствам дела, но сейчас оно не соответствует обстановке, при которой погиб Латунов.
— Именно специфически выраженные асфиктические признаки говорят о том, что наиболее вероятной причиной смерти было поражение электротоком, — продолжает Гончаров.
— Даже если согласиться с вашими выводами, — скептически замечает прокурор, — то откуда же в данных условиях взялся ток?
— Вот это и необходимо установить, так как я продолжаю настаивать на своих выводах, полученных при вскрытии, и основной мой аргумент — это обнаружение точечных кровоизлияний в головном и спинном мозгу, не говоря уже о других признаках.
— Но где же тогда электрометки? — не сдается Романовский.
— Мы же знаем, что примерно в десяти процентах случаев смерти от поражения электротоком на теле и одежде погибшего не остается никаких следов.
В разговор вступает Стеблев:
— Между прочим, если представить место происшествия по показаниям Кузина, то невольно напрашивается вывод, что Латунов был брошен на землю какой-то силой...
— Вы бы лучше проверили этого старичка, — уже с ехидством перебивает его прокурор.
Стеблев не обижается. Он привык к этому, в сущности, доброму человеку и знает его маленькую слабость: когда не соглашаются с его мнением, он склонен к резким замечаниям по отношению к подчиненным, но, если сумеют доказать его неправоту, принимает это не как свое поражение в споре, а как общую победу.
— Взаимоотношения потерпевшего и Кузина мною исследованы, — спокойно отвечает Стеблев.
— Я все же считаю, что здесь убийство, так как никаких доказательств поражения электротоком больше нет. — Романовский поднимается с места, всем своим видом показывая, что разговор окончен.
Через полтора месяца Стеблев зашел в кабинет прокурора и положил перед ним заключение группы экспертов Всесоюзного научно-исследовательского института электромеханики. Бегло пробежав глазами описание экспериментов, Григорий Григорьевич остановился на выводах: «Длительными исследованиями установлено, что сельскохозяйственные машины на резиновых колесах, попадая в сильное электрическое поле под линиями высокого напряжения, накапливают заряды, которые могут вызвать опасный импульс тока при соединении массы машины с землей через любой проводник, в том числе через тело человека. В частности, потенциал комбайна, длительное время работающего вблизи линии электропередачи, достигает не менее 12 тысяч вольт с силой тока при заземлении корпуса свыше 40 миллиампер, что является смертельным для человека».
— Цепь доказательств сомкнулась, — резюмировал Романовский.
— Да, но пришлось их скрупулезно собирать.
— Хотя убийства и не было, но это одно из сложных дел, и я рад, что вы оказались правы. Но работа еще не закончена. Необходимо подготовить представление в соответствующие органы с целью разработки мер по технике безопасности.
— Я его уже готовлю...
5. Судья
Эта провинциальная история случилась почти тридцать лет назад, и поделилась со мною воспоминаниями народный судья нашего района.
Попробуем восстановить в документальном рассказе события того далекого времени и слегка приподнять занавес над внутренним миром и моралью людей, вольно или невольно оказавшихся участниками судебного процесса.
Проснулась Августа Васильевна Боровикова с каким-то неясным, едва осознанным, смутным чувством беспокойства. «С чего бы это? — подумалось невольно. — Иринка здорова, Виктор вчера звонил — сегодня должен вернуться домой». По голосу сразу же поняла, что он все завершил успешно, и не ошиблась.
— Гутя, я тебя люблю! — кричал Виктор в трубку.
Подумав о телефонистках, которые могли случайно или не случайно услышать разговор, она невольно покраснела и попыталась охладить Виктора, поэтому как можно спокойнее спросила:
— Как экзамены?
— К черту экзамены, все отлично... Соскучился я без вас, — понизил голос Виктор, словно состояние жены передалось ему по проводам. — Как вы там без меня?
— Нормально, ждем.
— Попроси Ивана Семеновича подослать в аэропорт машину.
— Хорошо.
Весь день после разговора Августа Васильевна находилась в каком-то приподнято-радостном настроении. Теплые слова любимого человека не оставят равнодушной ни одну женщину. Что из того, если даже эта женщина на таком серьезном заметном посту — народный судья, известный в районе человек, о справедливости которого наслышаны все от мала до велика.
Вчера все было хорошо, так почему же сегодня ее что-то гнетет, давит на душу? Ах да! Боровикова вспомнила другой телефонный звонок, прозвучавший уже в конце рабочего дня. Занятая делами, она забыла позвонить Ивану Семеновичу — начальнику Виктора, но он сам напомнил о себе.
— Поздравляю, поздравляю, дорогая Августа Васильевна! — Бас начальника районного управления сельского хозяйства рокотал уверенно, перекатывался, рвался из аппарата наружу, стремясь заполнить все свободное пространство небольшого кабинета.
Боровикова слегка отнесла трубку в сторону и поморщилась. Безапелляционность, с которой вел себя всегда Мещеряков, претила Августе Васильевне. Он считался умелым деловым руководителем, поговаривали, что его вот-вот заберут в область. Да и человек он был компанейский, неоднократно бывал в гостях у Боровиковых, по-товарищески относился к Виктору, хотя тот был моложе его на добрых два десятка лет. Бывая в доме, Мещеряков называл Августу Васильевну не иначе как «наш верховный судия». Но от этих слов и тона, которым они произносились, молодую женщину обдавало какой-то едва уловимой волной кичливости, фальши и фарисейства. Вот