— За раз мы его не съедим.
— Возьмем с собой, — сказал Буйвол.
— А не испортится?
— Два-три дня ничего с ним не случится.
— А с нами?
— Перестань, — недовольно сказал Буйвол. — Займись лучше делом. За печкой найдешь посуду, сходи на реку, принеси воды и поставь кипятить.
— Мы что, уже никуда не торопимся?
— Не знаю, как ты, а я хочу есть. И плесневелый сыр мне давно надоел.
— Я тоже от него не в восторге, — сказал Малыш. — Впрочем, мне мало что здесь нравится… Собственно, ничего мне тут не нравится.
— Ты не любишь лес?
— Эту глухомань? Мне давно уже кажется, что мы заблудились и никогда отсюда не выберемся.
— Если я не ошибаюсь, мы скоро выйдем к людям.
— К ведьме?
— И к ней тоже.
Малыш подпрыгнул, уцепился за сук дерева, повис, болтая ногами. Потом несколько раз подтянулся.
— Одного понять не могу, — взбодрившись, сказал он и соскочил на землю. — Я-то зачем иду с тобой?
Буйвол не ответил. Для него этот вопрос был риторическим. Впрочем, для Малыша тоже. Друзья всегда были вместе. Много лет назад они встретились на перекрестке дорог — два молодых человека, два простолюдина, решившие, что оружием можно неплохо зарабатывать. Сын лесоруба и сын ткача — оба в одно время лишившиеся семей, оба ничего не имеющие за душой. У них было так много общего, что они не могли пройти мимо друг друга. А потом закрутилось — драки, схватки, бои, дороги, деревни, города, степи, горы, леса… То, что их различало, делало дружбу крепче. И уже невозможно было представить Малыша без Буйвола и Буйвола без Малыша.
Уж так получилось — однажды они встретились на перекрестке, и теперь у них один общий путь, одна дорога на двоих.
Это судьба…
— Может быть, нам стоит разойтись? — прошептал Буйвол. — Может, тогда…
Малыш не слышал товарища, он, что-то насвистывая, направлялся к реке за водой.
Над лесом поднималось солнце. Деревья стряхивали с листьев росу. Пели лесные птицы. До поры до времени прятались где-то орды кровожадных комаров.
— Надо признать, — негромко сказал Малыш, уверенный, что Буйвол его не услышит, — что и в лесу порой бывает неплохо.
Теолот так долго сидел в засаде, что заскучал.
Нет, не любил он охотиться. Никогда не любил! И почему только родитель решил оставить ему эти никчемные охотничьи угодья? Посмеялся? Отомстил за какую-то нечаянную обиду?
Что за удовольствие носиться по лесу за зверьми, рискуя свернуть шею или налететь на стрелу товарища? Погибнуть на охоте — это ли не глупость? И ведь гибнут!
Теолот, скрестив ноги, сидел на помосте, сколоченном в развилке дуба еще в дедовские времена. Земля была далеко внизу — так просто не спрыгнешь, разве только сперва повиснешь на краю, а потом отцепишься. И свалишься кулем, когда земля ударит по пяткам.
Раньше с этого помоста били кабанов — они приходили сюда жрать желуди. Но потом животные, видно, поняли, что это место таит смерть, и перестали здесь появляться. В лесах дубов хватает…
Теолот держал в руках взведенный арбалет. Еще два точно таких же арбалета лежали рядом, готовые к стрельбе — на охоте перезаряжать оружие некогда.
Где загонщики? Куда подевались? Даже собак не слышно.
Тишина…
Теолот напряженно вслушивался в лесные шорохи.
Про него словно забыли. Оставили одного в засаде, пообещав, что кабаны, волки и олени побегут мимо дуба целыми стадами, только успевай стрелять, а сами куда-то пропали.
Чу!
Теолот приподнялся, свободной рукой отвел ветку, закрывающую обзор.
Кто-то вроде идет. Но почему-то совсем в другой стороне. Голоса. Неразборчивые, но громкие. Хозяйские. Кто бы это?..
Теолот взял арбалет обеими руками, подался вперед, отыскивая наиболее удобное положение для стрельбы.
Треснула сухая ветка. Взвизгнув, выпорхнула из кустов лещины вспугнутая сойка.
На поляну вышли два человека. Один здоровый — рослый, широкоплечий, — пожалуй, не многим меньше Кроста. Второй — невысокий, худощавый, стремительный в каждом движении. На плечах они несли жердь с привязанной тушкой поросенка. Браконьеры! Разбойники!
Теолот стиснул зубы, медленно поднял арбалет, упер прикладом в плечо. Нацелился в здоровяка, но заметил, что тот вооружен одним мечом, а значит, менее опасен, чем его товарищ. И перевел прицел на лучника.
— Я же говорил, — сказал здоровяк, — что скоро выйдем к людям. Смотри, совсем недавно здесь кто-то был.
Они остановились около дуба, почти под самым навесом. Теолот затаил дыхание, держа палец на спусковом крючке арбалета.
Если чужаки посмотрят вверх, они увидят лицо в обрамлении дубовых листьев и оголовок стрелы. Это последнее, что они успеют увидеть…
— Значит, и ведьма живет где-то неподалеку. — Голос здоровяка походил на бычий рев. — Мимо не пройдем.
— Уверен? — спросил второй, маленький…
Теолот, затаившись, медлил, жадно вслушиваясь в чужой разговор.
Браконьеры говорили о ведьме! Они направлялись к ней! Они хотели о чем-то ее спросить!
“…долго ли еще им так жить. Сколько еще мучиться…”
— Ладно, хватит стоять, — прогудел здоровяк. — Если повезет, будем сегодня спать по-человечески…
Если стрелять, то сейчас!
Воры! Разбойники!
Теолот стиснул деревянное ложе арбалета. Выгнутые стальные рога готовы метнуть тяжелую стрелу, способную остановить атакующего медведя. Надо лишь нажать рычаг.
— Я буду спать по-человечески, только когда выйду из леса…
Теолот медленно опустил арбалет. Втянул голову в плечи, съежился, спрятался в густой листве.
Они идут к ведьме. Ладно, пусть себе идут. Пусть спрашивают, что хотят. Пускай скалят зубы, пусть желают ему смерти.
У ведьмы они и останутся. Навсегда…
Чужаки уходили. Теолот смотрел, как мелькают в лесу среди деревьев их спины. В его лесу!
Он тяжело дышал, раздувая ноздри, кривя рот, скаля зубы.
Оказывается, бывает такая охота, что по-настоящему волнует кровь, тревожит.
Одно только предчувствие охоты…
Налетел ветер. Принес обрывки собачьего лая, вплел их в шорох листвы.
Припозднившиеся охотники, растянувшись широким фронтом, возвращались, выгоняли к засаде лесное зверье.
Теолот отложил арбалет, размял руки, помассировал затекшие ноги. Потом вновь взялся за оружие. Ему уже не было скучно.
Он с нетерпением ждал.
В деревне жили охотники, это было ясно с первого взгляда. На жердях изгородей торчали выбеленные звериные черепа — волчьи, рысьи, медвежьи — видно, что почти все старые.
В тени под навесами сушились растянутые на рамках заячьи и беличьи шкурки, вялилось мясо, нанизанное на нитки. К стене крайнего дома кто-то прислонил навостренную рогатину. Здесь же под окном висела гроздь ржавых капканов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});