от страсти.
— Я не могу на это ответить.
— Можешь.
— Нет, не могу, — он застонал, глядя, как краска медленно сочится сквозь мои пальцы.
Плюх.
Плюх.
Плю…
Гил просунул свою руку под мою, ловя голубые капли, его взгляд не оставлял меня.
— Я не люблю расточительство, О.
Такое простое, отрывистое предложение, но оно обжигало чем-то мощным и страстным.
Я задрожала, когда намеренно опрокинула свою ладонь, посылая густую реку голубого цвета в его ладонь.
— И мне не нравится, когда меня оставляют в неведении.
Он посмотрел на краску в своей руке. Его челюсть работала. Его глаза вспыхнули.
— У тебя нет выбора.
В нашем споре было что-то опасное.
Мой взгляд остановился на его красивом, измученном лице, приглашение хрипло звучало в моем голосе.
— Я выбираю не потерять тебя во второй раз.
В мгновение ока Гил потянулся к моему горлу, его кожа была скользкой и холодной от синевы.
Я задохнулась, когда его пальцы сомкнулись вокруг меня, вдавливая пигмент в мою плоть. Он тек между нами, густой и насыщенный, стекая по моей груди и попадая в декольте.
Гил следил за каждым движением, его взгляд был гипнотическим и затуманенным.
— Ты не можешь потерять то, чего у тебя нет.
Мои соски запульсировали; время остановилось.
— Ты всегда был у меня.
Одышка мучила меня, когда его пальцы отцепились от моей шеи и тяжело и властно опустились на мою грудь. Гил обхватил мою грудь, испортив блузку сапфировыми полосами.
— Это то, во что ты веришь? — Его нос коснулся моего. — Что я принадлежу тебе?
— Да. — Мое сердце ударилось о ребра. — Так же, как я принадлежу тебе.
Тьма прочертила когтями по его лицу.
— Я не могу владеть тем, что мне не принадлежит. — Его большой палец прошелся по моему пульсу, его губы истончились, когда учащенное сердцебиение показало, насколько я развязана.
Моя голова потяжелела, тело покачивалось под его прикосновениями.
— Я стала твоей в первый же день нашего разговора.
Его пальцы сжимали мою грудь, даже когда он качал головой.
— Я только одолжил тебя… Я не претендовал на тебя.
Я прикусила губу, когда его большой палец обвел мой затвердевший сосок, рисуя вокруг него полумесяц. Я не могла отвести взгляд ни от размазанного граффити, ни от того, как челюсть Гила сжималась от ярости.
Желание не просто шепталось между нами.
Оно прямо-таки поджигало нас.
Фейерверк потребности.
Взрывы похоти.
— Мы семья, Гил. — Мои глаза закрылись. — Семья — это не временно. Это навсегда.
— Остановись. — Его пальцы скользнули по моему горлу, вдавливая меня в металлические полки позади меня. — Пожалуйста, блядь, остановись. — Облако ярости и восторга исказило его голос — два противоположных цвета, смешанных острым ножом для палитры.
Мой позвоночник затрещал, когда Гил прижал меня к множеству бутылок и аппаратов позади меня.
То, что скрывал Гил, не было обычными, простыми секретами. Они бросали тень на все. Зловещий скрывающийся демон, который притворялся, что его не существует. Они пожирали его изнутри. Они оставили в нем призрак того мальчика, которым он когда-то был.
Но стоя здесь, когда его пальцы вцепились в меня, владея мной, его краска на мне, и наша грудь поднималась в одном и том же ритме, вместо сложности была простота.
— Остановиться? — Я выгнулась дугой в его руках, больше не заботясь о секретах и безопасности. Я больше не была достаточно храброй, чтобы бороться за ответы.
Это было важно.
Это было необходимо.
Он.
Я.
Мы.
— Ты уверен? — прошептала я.
Все его тело вздрогнуло. На мгновение я понадеялась, что Гил все расскажет. Все это было там, в его взгляде. Ужасные, мрачные вещи, которые он пережил, не сказав мне. Тяжелые, болезненные вещи, которые он похоронил глубоко, глубоко внутри. Но потом он разорвал зрительный контакт и застыл, как лед, которым овладел.
— Я не могу сделать это снова.
Я прильнула к нему, прижимаясь к его шее. Я хотела прижаться к нему, потереться о его щеку, как кошка.
— Здесь только мы, Гил. Больше никого.
От его стона по мне побежали мурашки.
— Всегда есть кто-то еще. Что-то еще.
— Это не обязательно так.
Гил крепче прижал меня к полкам.
— Я уже подверг тебя достаточной опасности. — Его сила и жар накатывали волнами. Его бедра сжимали мои, заставляя подчиняться. Жесткий жар в его джинсах говорил о том, что не только я распаляюсь, хотя он и сопротивлялся этому. — Я не могу больше прикасаться к тебе.
Его слова и тело были противниками. Его тело вибрировало от сексуального голода; его голос выражал отрицание.
Он боролся со мной.
Боролся с нами.
Я стала мокрой и яростной.
— Ты уже трогал меня. — Я пристально посмотрела на свою грудь, измазанную синевой, его пальцы не давали моему подбородку отклониться слишком далеко. — Твоя рука на мне, слушает мой пульс, знает, как сильно я хочу тебя.
Его лоб нахмурился. Его пальцы разжались на моей шее.
Капля за каплей, вдох за вдохом, Гил делал все возможное, чтобы контролировать себя.
Я не могла позволить этому случиться.
Не могла позволить ему снова отгородиться от меня.
Вслепую потянувшись за спину, я выхватила еще одну бутылку с краской. Сорвав крышку, не глядя на цвет, я прикусила губу, чтобы не допустить больших последствий, и опрокинула все это на его голову.
Секунды с визгом остановились.
Гил превратился в камень.
Счастливый, ярко-желтый цвет зализал его беспорядочные волосы, скользнул к вискам и каскадом струился по щекам. Контраст солнечного пигмента, венчающего его депрессивный мрак, расколол то, что осталось от моего сердца.
Гил не двигался, пока желтые струйки стекали по его лбу, танцевали в левой брови и стекали с ресниц.
Капля солнечного света упала на мою блузку, размазавшись по голубому цвету. Я потерла ее кончиком пальца, смешивая два цвета вместе, пока не получился ярко-зеленый.
Зеленый.
Как глаза Гила.
Зеленый.
Как школьное поле, по которому мы ходили.
Зеленый.
Как деревья, под которыми мы гуляли.
Он втянул воздух, когда я подняла голову. Мое тело больше не предлагало ему взять то, что он хотел, оно расплывалось, как краска, подстраиваясь под него, нагреваясь об него, меняя свои молекулы, чем дольше он смотрел.
Я была чистым голодом.
Неразбавленным желанием.
Гил молчал, его зубы вонзились в нижнюю губу.
Мое сердце забилось, когда он подошел ко мне сзади. Выбрав бутылку, он открутил крышку и, не говоря ни слова, опрокинул щедрую порцию на мою грудь.
Холодная.
Розовая.
Насыщенный цвет фуксии, светящийся женственностью и весельем.
Бросив бутылку на землю, он стал рвать мою блузку, пока пуговицы не оторвались и