В Центральной Европе снова началась война. Но союзница Австрии Франция была занята войной с англичанами, а Екатерина не спешила поддержать Фридриха. В результате ни австрийская, ни прусская армия не решались дать генерального сражения и ограничились вялой перестрелкой. Солдаты перезимовали, питаясь мерзлой картошкой с богемских полей, отчего инцидент и получил свое название.
Тем временем в Крыму свергли Шагин-Гйрея. Потемкин приказал войскам, стоявшим на полуострове, восстановить власть хана. Турки, желавшие возвращения Крыма под их покровительство, ничего не могли поделать без европейской поддержки. Австрийская и прусская армии собирали урожай на богемских полях, а Франция готовилась отстаивать независимость Северо-Амери-канских штатов.
И Потемкин, и Панин согласились с Екатериной, что России, хотя и связанной союзным договором с Пруссией, не стоит вступать в европейскую войну. Франция также не хотела серьезной войны, ее единственной целью было не позволить Англии обзавестись союзником на континенте, и она занялась миротворчеством в обоих конфликтах. Россия предложила выступить вместе с Францией посредницей между Австрией и Пруссией, а Франция за обязательство Екатерины не помогать Пруссии обещала помочь ей в переговорах с Портой.
Посредники убедили Австрию отступить. Не прекращая ссор об отношениях друг с другом, о ее фаворитах и его племянницах, Екатерина II Потемкин напряженно сотрудничали. «Батя, — писала она ему, — план операции из рук Ваших с охотою прийму [...] Пеняю, сударь, на тебя, для чего в притчах со мною говорить изволишь». Потемкин приказал корпусу Репнина выступить на запад, на подмогу Пруссии. Говорили, что обе стороны конфликта в Германии предложили Потемкину крупные взятки: австрийский канцлер Кауниц — большую сумму денег, а Фридрих — герцогство Курляндское. «Если бы я согласился принять Курляндию, — якобы заявлял позднее Потемкин, — мне ничего не стоило бы добавить к ней и польскую корону: императрица заставила бы короля отречься в мою пользу».[375] Тем не менее нет никаких доказательств тому, что взятки предлагались или принимались, особенно если вспомнить скупость Фридриха, вошедшую в пословицу{56}.
В марте 1779 года в Айналикаваке была заключена русско-турецкая конвенция, подтверждавшая независимость Крыма под управлением Шагин-Гирея. 2/13 мая было подписано Тешенское мирное соглашение; Россия выступала гарантом статуса-кво в Священной Римской империи. Оба эти соглашения еще больше упрочили престиж Екатерины в Европе.
В 1778 году светлейший в Петербург снова прибыл прусский принц Генрих, чтобы подтвердить пошатнувшийся русско-прусский альянс. Генрих изо всех сил старался подольститься к Потемкину: «Я польщен оказанными мне знаками благорасположения императрицы, дружбой великого князя и вашим вниманием, князь», — писал он ему.[376] К тому времени принц Генрих уже хорошо знал Потемкина. Остается только гадать, было ли ему смешно, когда Потемкин спустил с поводка свою обезьяну во время деловой беседы с Екатериной, которая начала с ней играть и не скрывала своего удовольствия по поводу изумления Генриха. Понимал то Принц или нет, эти шутки означали, что союз с Пруссией Потемкина больше не интересует. Он искал средства подорвать линию Панина и внедрить собственную стратегию.
В конце концов Потемкин получил неожиданного — и невольного — помощника. В качестве полномочного министра и экстраординарного посланника сент-джеймсского двора в Петербург прибыл сэр Джеймс Харрис. Этот обходительный и высокообразованный 32-летний джентльмен представлял собой Обвеем иной тип англичанина, чем прежние знакомцы Потемкина Семпл и Кингстон. Инструкции, полученные Харрисом от министра по делам Северной Европы графа Саффолка, предписывали ему вести переговоры о «наступательном и оборонительном союзе» с Россией, которая, как предполагалось, могла помочь Англии на море в войне против американцев и французов. Сначала Харрис обратился к главе иностранной коллегии — Панину, но, получив холодный прием, решил подружиться со светлейшим.[377]
28 июня 1779 года Харрис, собрав всю свою смелость, подошел к князю в передней апартаментов императрицы и обратился с дерзкой лестью, которая должна была понравиться адресату. «Я заявил ему, что настал момент для России играть главную роль в Европе и что он один способен возглавить эту политику», Харрис уже заметил возрастающий интерес Потемкина к международным делам и восхищался его «проницательностью и безграничным честолюбием».[378]
Во все время своей службы в Петербурге сэр Джеймс Харрис полагал, что борьба между Англией и Францией занимает Россию гораздо больше, чем конфликт с Турцией. Потемкин обратил анг-лоцентризм прирожденного вига себе на полВзу. Соперничество между западными державами и вынашивание тайных планов Екатерины и Потемкина шли одновременно и параллельно. По-Настоящему Потемкина объединяли с Харрисом только любовь к Англии и враждебное отношение к Панину.
Довольный смелой вылазкой Харриса, светлейший тут же пригласил его на обед в загородном доме одного из своих племянников. Если поначалу Харрис ворчал по поводу вольных нравов Екатерины и «рассеянности» Потемкина, то теперь он почти влюбился в Непосредственность человека, которого стал отныне называть «своим другом». Харрис умолял Потемкина организовать морскую экспедицию в помощь Англии в обмен на пока неопределенные блага, чтобы восстановить баланс сил и упрочить международное влияние России. Князь, которого, по словам Харриса, привлекла эта идея, отвечал: «Кому же поручить составление декларации и подготовку экспедиции? Граф Панин не сможет и не захочет [...] он пруссак, и ничего более; граф Чернышев [морской министр] бездельник и не выполнит ни одного приказа».[379]
Одновременно за Потемкиным ухаживали французский поверенный в делах Корберон и новый прусский посланник Герц. В турнире иноземцев победил Харрис: светлейший обещал ему приватную аудиенцию у императрицы, чтобы он смог лично изложить ей свою просьбу.[380]
22 июля 1779 года Корсаков, тогдашний фаворит, подошел к Харрису на маскараде, когда Екатерина окончила играть в карты, и провел его в гардеробную государыни. Харрис изложил свой проект Екатерине, которая выслушала его благожелательно, но рассеянно. Она понимала, что экспедиция втянет Россию в англо-французскую войну. Харрис спросил, предоставила ли бы она на месте английского короля независимость Америке. «Я лучше отдала бы свою голову!» — последовал гневный ответ. На следующий день Харрис передал проект меморандума Потемкину.[381]
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});