— Семнадцать.
А Уиллу двадцать девять. И он женат, и у него — двое детишек-близнецов. Интересно, знает ли она о том?
— И как вы представляете себе свое будущее?
— Его представляет мой отец. — На сей раз улыбки показалось мало — засмеялась.
У нее и смех оказался, как голос — детским: звонким, легким, радостным. Рождественские колокольчики. Jingle bells, jingle bells…
— Вы такая послушная дочь?
— Разве в Англии женщина может сама выбирать себе будущее, граф? Разве это не право родителей? Сначала — выбор образования, потом — мужа, а потом… Потом уже и нет ничего.
— Вас не вдохновляет перспектива быть женой, матерью, хозяйкой дома?
— Вдохновляет? Вряд ли, ваша светлость, такой термин уместен здесь. Я принимаю эту перспективу безропотно, потому что иной просто нет.
Смотритель посмотрел на Шекспира. Тот все еще сражался с письменными принадлежностями и, кажется, мало-помалу одерживал верх.
— Я не согласен с вами, Елизавета. Есть перспективы. На пример, уехать на Запад, в Новый Свет.
— И что там? Стать женой, матерью, хозяйкой дома, но только в куда более трудных условиях?.. Не обольщайтесь, граф, а оглянитесь вокруг. Где женщины, которые были бы сами по себе, а не продолжением или тенью супруга? Разве Ее Величество Елизавета… Увы, у меня нет ее изначальных достоинств, дарованных от рождения, только лишь высоким положением. Род моих предков не сравнится с родами Тюдоров или Стюартов…
— Значит, жена и мать… Вам нравится Уилл?
Она вновь зазвенела колокольчиками.
— Он нравится мне. Но, боюсь, он не понравится моему воспитателю — в первую очередь, и моему отцу — во вторую, поскольку отец слишком занят своими делами, чтобы подменять воспитателя, которому он полностью меня доверил.
— А матери понравится?
— Моя матушка скончалась, когда мне было шесть лет. Меня воспитывал, как я сказала, мэтр Колтрейн и кормилица — тоже Елизавета.
— Простите.
— Не за что просить прощения. Что было, то было. И прошло.
— Так как насчет Уилла?
— Он симпатичен мне. Он умен, хотя и необразован, но очень легко схватывает знания. С ним просто и весело.
— Ваши отец и воспитатель знают о вашей… — поискал слово, — дружбе?
— Быть может, догадываются. Отец доверяет воспитателю, а тот — мне.
— А что вас держит рядом с Уиллом?
— Сейчас — вы, ваша светлость.
Ответ не задержался ни на мгновенье.
Смотритель и граф (одновременно) обалдели. А Смотритель еще и испугался. Самую малость. Такие признания не входили в роль, которую он поручил графу.
Поэтому граф улыбнулся усталой улыбкой человека, прожившего долгую и полную переживаний и трудностей жизнь (это в двадцать-то пять лет!):
— Я вряд ли могу быть вам интересен, милая Елизавета. Меня ждет невеста во Франции.
Шекспир уже поглядывал на них, уже шел к финалу его творческий процесс восстановления сказанного в письменном виде — иначе не назовешь. Пора было завершать обоюдный допрос. Или исповедание — уж кому как нравится.
И Елизавета поняла это.
— Вы не услышали меня, граф, или ваш жизненный опыт не подсказал вам истинной сути моей фразы. Я повторяю: меня интересуете вы, как человек, который каким-то непостижимым для обычного ума образом сумел превратить веселого, порядочного, доброго, отзывчивого, умного по природе — все так, но еще и малообразованного, не очень молодого и не слишком успешного в жизни актера — в определенно талантливого драматурга.
— При чем здесь я?
— Уилл говорил мне о вашем странном даре.
— Но он, полагаю, говорил и о том, что дар этот непостоянен, а действует, лишь пока мы с Уиллом можем держать связь…
— Какую связь, граф?
— Ну-у, духовную. Ментальную.
— Для моего интереса этого достаточно…
Елизавета встала, заставив подняться и Смотрителя. Они стояли друг против друга, и эффект просвечивания стал (жутко ощутил Смотритель) болезненным: заломило виски.
— Я закончил! — радостно заорал Уилл. — Прочесть?
— Ты что-нибудь изменил в тексте? — поинтересовалась Елизавета.
Отвернулась от Смотрителя, глянув на Уилла, и боль ушла. Мистика. Или Смотритель устал и поддается самовнушению, поскольку хочет почему-то поддаться. Хотя и это тоже — мистика. Круг замкнулся.
— Ни слова, — заверил Уилл. — Как мы говорили, так все и записал. Точь-в-точь.
— Вот и ладно, — сказал Смотритель, — на сегодня достаточно.
Он хотел как можно скорее остаться один. Почему так? А черт его знает — почему! Хотел — и все тут.
— Когда встречаемся? — спросил Шекспир. Вспомнил вчерашнее: — У меня будет завтра?
— Не знаю, — ответил Смотритель. — Мне нужно поехать в Кембридж и увидеться с Рэтлендом и его компанией. Есть одно любопытное для всех нас дело. Там же, кстати, будет и Бэкон, он отбыл туда сегодня с утра. Кембридж не рядом, ты знаешь, так что дорога и пребывание там займут весь следую щийдень, а то и два. Надеюсь завтра к вечеру быть в Лондоне. Я сообщу тебе, когда возвращусь… Только не вздумай тут пьянствовать без меня почем зря.
— Я прослежу за этим, — спокойно, как об очевидном, сказала Елизавета, и Смотритель опять ощутил боль в висках, хотя она сейчас даже не повернулась к Смотрителю. — Мы пойдем, ваша светлость. Вы позволите?
— Ступайте…
Он остался один. Боль ушла. В голове было пусто и гулко, как в соборе Святого Павла рано утром, когда до мессы еще тысяча лет или пара часов. Думать ни о чем не хотелось — ну хоть ты умри! Хотелось выпить чего-нибудь крепкого, много пыпить и лечь спать. Это состояние не было новым для Смотрителя. Почему-то его всегда вышибали из равновесия внезапные и не предусмотренные им обстоятельства. Правда, ненадолго. Он умел быстро собраться, сконцентрироваться, самому себе, фигурально выражаясь, провести менто-коррекцию. Экспресс-методом. Пока сие никак не влияло на дело, которому он служил. И вновь стоит повторить: пока.
Он подошел к окну и посмотрел вниз, на улицу. Елизавета и Уилл шли по вымощенной неровным камнем мостовой, держась за руки. Она что-то говорила ему, но Смотрителю ничего не было слышно. Второй этаж, крепкие стекла, вставленные в свинцовые рамы, тишина в доме.
А в Кембридж и вправду ехать следовало. Он договорился о встрече с Саутгемптоном и Эссексом еще вчера, на soiree у лорда Берли. Они звали графа к себе, обещали интереснейший вечер и знакомство с Роджером Мэннерсом, графом Рэтлендом. Тянуть не следовало, следовало ехать и строить миф. Вернее, его background, который со временем вылезет к солнышку и заслонит собой самого Потрясающего Копьем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});