доскачет, если и быстро, не хватит одной-двух минут, более того: отдаленный топот может и подстегнуть, поторопить Андрея. А топот будет — в такой-то тишине.
— И что же? — прохрипел К., вновь шагая к призраку, хрустя кулаками. — Дальше?
Он боролся с собой, но сатанинское желание — схватить за рясу, встряхнуть, закричать в бешенстве — не покидало. Если все так, зачем был разговор, укравший минут пять точно; почему не перенеслись сразу в кабинет; почему?..
— Так невозможно, — тихо ответил призрак, прочтя опять мысли. — Из этих минут мы должны были вернуться вместе, но вы прыгнули в воду, а потом еще и не вернулись на набережную. Чтобы вообще вас найти и вынуть живым, пришлось, насколько можно, все отмотать. А время тем временем залатывало прореху…
К. кивнул, приподнял обе ладони. Понял: да, виноват, не станет бранить бедолагу, всего лишь выполняющего ту работу, на которую отряжен. Правда ведь: сам ослушался, сам упал, сам увязался за графом — хотя была ведь мысль вернуться к реке.
«Оступитесь — не вернетесь». Вернулся. Но без смысла.
— Да, вы правы, хоть я и не знал… — начал он, не понимая, куда скрыться от собственного отчаяния, не желая более слышать ничего.
Но призрак, помолчав лишь секунду и вскинув наконец отяжелевший взгляд, беспощадно перебил:
— И теперь все выходит так, что вы должны прожить эти минуты еще раз… и одновременно они перейдут в юрисдикцию Настоящего. Зазора для вас не осталось.
К. сжал голову — просто не смог сдержать жест, хотя она даже не заболела. Ее захотелось сдернуть с плеч, бросить на снег, хоть как-то остудить в надежде на облегчение и спасительное озарение. Призрак закусил губу. Лицо его опять смягчилось, голос совсем упал:
— Мне жаль, Иван, я ведь планировал…
D. все стоял, а облака над его головой и блики на воде принимали неумолимо то самое положение, которое К. помнил. Метель редела. Минуты уходили.
— Можно сделать хоть что-то? — спросил он, но ответа не получил. — Скажите, ну же… любое. — Бешено понеслись мысли. — Отдать что-нибудь я могу? Жизнь… — Призрак вздрогнул, округлил глаза и быстро замотал головой. — Какую-то часть ее срока, столько, сколько повредил в этом вашем полотне, пока гулял… — Задымленная комната мелькнула перед внутренним взором, обожгла отвращением. — Там? — И снова качание головы. — Хорошо! Чьи вы будете-то, Господа, дьявола?
Похоже, зря. Похоже, опять надерзил. Все еще жил в нем Оса.
— Да с чего вообще вы взяли, будто все покупается вот так просто? — тихо и вкрадчиво перебил призрак. Опять, как в миг, когда К. процитировал случайно его брата, он стал прозрачнее. Тон был не злым, но усталым, укоризненным и в то же время полным жалости: — Что… душу нам предложите? Прекратите, или те, кто помогал вам, очень оскорбятся. Время не продается. Ни прошедшее, ни настоящее, ни будущее.
Ну вот наконец нашлось в Российской Империи единственное, что не продается. К. подумал об этом, и губы сами растянулись в неестественной, болезненной улыбке.
Ирония… а ведь нельзя даже сказать, что жизнь D. он проиграл впустую. Отхватил жирнейший козырь: завтра сможет просто взять пару яузских или своих — так надежнее — людей, и наведаться на Хитровку в нужный час, и подойти к нужному дому, и вломиться в нужные комнаты. Дальше, конечно, сложно, будет немалая борьба мнений, устоев и законов, с другой стороны, что-то подсказывало: обыграть в ней графа возможно. А если еще и взять на облаву самого R., он-то вцепится, его точно никто после этого не переупрямит, ни одна самая сиятельно-влиятельная персона…
R. Да. Взять его и ничего не говорить о трупе Андрея, о проклятой реке, о том, что он, К., не упредил и не сберег, хотя был шанс. Да как так, почему после всего? Столько бился с одной страшной виной перед ним — и нажил другую, еще страшнее?
— А хоть что-нибудь, хоть какую-то помощь я могу у вас купить?
К. понимал: звучит как лихорадочный бред, и выглядит он, скорее всего, соответственно: с горящими глазами, бледный, трясущийся… призрак покачал головой и отступил; К. снова шагнул к нему, запнулся и, не зная, что еще сделать, осел на колени.
— Пожалуйста! — Он попытался, как в первые минуты знакомства, поймать юношу за конец висельной веревки, но тот не дал. — Пожалуйста, ведь у вас славное сердце. — Он впился все-таки в край рясы, сжал пальцы, с удивлением осознавая, что они немеют как живые. — Вы что-то можете. Я уверен, можете, а я клянусь… — Он бросил взгляд на D.: тот сделал от моста первый шаг. — Ни секунды не помедлю! Сразу открою ему… нет, им обоим!.. глаза на все, и на гадкую свою сущность, и на то, что она повлекла! А завтра же найду способ восстановить справедливость, — он запнулся. — Меня ничего не остановит, ни один хитровский покровитель или его друг, я… я кля…
Он осекся, поняв, что уже клялся — и что клясться еще бессмысленно. Что еще обещать? То же, что себе? Что будет честным с Нелли, что уедет из Москвы, что примет все, чем захочет покарать его жизнь? Пустое… скорее всего, в голове его это уже прочли. И он просто вцепился в рясу крепче, повторил: «Пожалуйста!» — и замолчал, одного желая — спрятать лицо, уткнуть его в эти колени.
Высящийся над ним призрак тоже не размыкал губ, но глаза его сияли теперь слабым золотом — точно там заблудились два брата еле теплящегося свечного огонька. К. смотрел в них неотрывно, задрав голову, и продолжал ощущать, как что-то едва уловимо меняется вокруг или в нем самом. Изо рта вырывался все более густой пар от частого дыхания. Слабый снег падал на лицо и превращался в холодные капли. Тело ломило.
— Знаете, каково мое орудие, Иван? — тихо спросил призрак. Ладонь с дрожащим язычком пламени он поднес ближе к лицу К., а вторую вдруг мягко положил ему на темя. — Чудо. Вы сбились с пути, который прокладывали во благо, но продолжили стремиться к нему. Как умели. И вы вовремя на него вернулись, до того как погубили бы кого-то по-настоящему и бесповоротно. Я завидую вам. Прощайте.
— Нет! — с дрожью выдохнул К. и попытался было впиться в призрака крепче, но тот уже таял в воздухе. — Нет, не уходите, пожалуйста… — Пальцы поймали только за вьюжную пустоту. — Не сейчас, ведь мне так нужно, нужно…
Оно. Чудо.
Но призрак пропал. А огонек, только что висевший в воздухе, снова шмыгнул К. в жилетный карман — и там, кажется,