Все так же улыбаясь, Кастиль подошел ко мне и протянул стакан, а потом словно оценил окружающее с той точки, с какой видела все это я. Дом, похоже, был выстроен полукругом, и его небольшой зеленый внутренний дворик играл роль авансцены перед прославленным сооружением вдали.
– По правде говоря, она надоесть не может, – ответил Кастиль, ведя меня к одному из кожаных кресел, стоявших перед столом.
Он был человеком, двигавшимся с невероятной легкостью, человеком, который в совершенстве владел своим телом. Мы поговорили о Париже, где он родился и жил в детстве, пока на несколько лет его мать-американка не отвезла Пьера в Новый Орлеан.
– Родители хотели вытрясти из меня все остатки социалистических увлечений, прежде чем я займусь семейным бизнесом.
– Похоже, им это удалось. – Настал мой черед говорить. – Вы знаете, что сюда я приехала ради интервью, чтобы поговорить о вас, о вашем семейном деле, о его истории в нашем городе, о ваших планах на будущее в Новом Орлеане, а в особенности – о тех землях, что лежат за Френч-Маркет. Как один из крупнейших предпринимателей города, вы…
– Ну, до этого мы еще дойдем, Соланж, я обещаю, – перебил меня Кастиль, взмахивая рукой, как будто желая выгнать мои слова из комнаты. – Но сначала я кое о чем спрошу вас.
Ну, начинается…
– Вперед, – кивнула я, стараясь выглядеть спокойной.
– Как удалось обществу С.Е.К.Р.Е.Т. поймать в свои сети столь исключительную женщину?
Ох, как я ненавидела это – когда мужчины, в особенности мужчины, обладающие властью, меняли тему разговора, начиная болтать о чем-нибудь фривольном, а то и льстить, когда женщина задавала им неприятные вопросы! Это была настоящая дискриминация по половому признаку, хотя со стороны она могла даже остаться незамеченной, и если женщина начинала выражать недовольство, ее называли лишенной чувства юмора, а то и вовсе лишенной женского начала.
– Ну, поскольку вы и сами недавно были добровольцем этого общества, осмелюсь предположить, вы понимаете суть их работы.
– Был и, надеюсь, остаюсь.
Я напряженно улыбнулась. Я не знала, что сказать, потому что мой ум внезапно переполнился сомнениями относительно этого приключения. Минуту назад ничего подобного не было. Меня почти захватила грандиозность этого места и могучие чары Пьера. Но я знала, что даже он ощутил тот холод, который разлился по комнате от моего внезапного отступления.
Пьер покачал головой, как будто включая некую внутреннюю перезагрузку, и его голос зазвучал льстиво и умиротворяюще.
– Прежде чем мы продолжим, должен сказать: вы наверняка знаете, Соланж, что застали меня в середине весьма неприятного для меня года, в течение которого я вел себя не наилучшим образом. В особенности с вашими доброжелательными подругами. Моя мать, да пребудет в мире ее душа, старалась воспитать меня хорошим человеком. И честно говоря, я был весьма удивлен – и даже пришел в восторг, – когда вы решили включить меня в ваши… приключения.
Чем дольше он говорил, тем сильнее его точеный подбородок, белые зубы, прядь светлых волос на лбу теряли привлекательность. Красота Пьера странным образом превращалась в нечто угрожающее.
– Ну хорошо, но мы ведь заключили некое соглашение, так? Мне должно быть позволено задать вам несколько вопросов, а потом вы сможете задать мне свои.
– То есть вы первая, а я потом, вы это подразумеваете?
И тут уже нечто безошибочно мрачное проскользнуло в его тоне, и все мои внутренние защитные механизмы пришли в боевую готовность.
– Да, я предпочла бы такой порядок, – кивнула я.
– Вы не только прекрасны, Соланж, но еще и чрезвычайно сообразительны.
Ладно. Решение принято. Я не могу принять этот Шаг. Пора свернуть все это и убираться отсюда к чертям.
Но Кастиль подошел ко мне, и я застыла на месте.
– Нет, Соланж, давайте отложим интервью на потом. А меня сейчас по-настоящему интересует ответ только на один вопрос: вы принимаете Шаг?
Я едва не подавилась своим виски. Внезапно все мое журналистское желание получить очередное перышко на шляпу вылетело в окно и унеслось вдаль над улицами Парижа. Кастиль желал продолжить на своих условиях, не на моих, а это убило остатки энтузиазма, которые еще оставались у меня относительно этой фантазии.
– Сколько лет этому дому? – спросила я, пытаясь перевести разговор на что-нибудь другое.
Я прошла через комнату, мимо Кастиля, изображая нечто вроде скучающего туриста. И постаралась подобраться поближе к французскому окну, служившему выходом во внутренний двор.
– Частично ему более трехсот лет. Можете вообразить такое? Какими могли быть наши жизни триста лет назад?
– Я уж точно не находилась бы здесь и не болтала бы с вами, – ответила я, оглядываясь по сторонам. – Я, скорее всего, находилась бы вон там, снаружи, и кипятила бы белье вместе с другими слугами.
– Я бы не был так уж в этом уверен. У мужчин в нашем роду всегда был исключительный вкус на женщин, – сказал Кастиль.
Омерзительно.
Я посмотрела в окно на Эйфелеву башню, пытаясь не показать, что на самом деле оглядываю двор в поисках какой-нибудь живой души. Мой внутренний голос требовал, чтобы я просто распахнула окно и вышла наружу. Но когда я потянулась к ручке, Пьер мгновенно положил ладонь на мою руку. Черт!
– Я бы с восторгом показал вам все вокруг… после. А теперь повторю вопрос: вы принимаете Шаг, Соланж?
Я отдернула руку и повернулась к нему лицом. Будь бесстрашной. Я посмотрела ему в глаза и заговорила как можно более спокойным, ровным тоном, не позволяя страху прорваться наружу:
– Спасибо, что спросили, Пьер. Я польщена. Но в итоге я не думаю, что смогу принять этот Шаг. Извините за то, что завела дело так далеко, и за то, что пыталась добиться от вас интервью, которое вам явно не хочется давать. – Мое сердце билось так громко, что я буквально ощущала его биение всем телом, вплоть до пяток. – И… если вы не возражаете, пожалуйста, позовите вашего человека. Попросите его принести мою куртку. Думаю, будет лучше всего, если он проводит меня к выходу.
Кастиль посмотрел на часы, не скрывая разочарования:
– Ах, как жаль, боюсь, Шарль ушел на весь вечер. Мы предоставлены самим себе. Так что я спрошу в последний раз: вы принимаете Шаг, Соланж?
– Я уже сказала, что на самом деле не для этого сюда пришла.
– Ну что за дела, Соланж, – прошептал Кастиль, беря меня за руки и медленно увлекая за собой. Я резко вздохнула. – Вы пришли именно для этого. Вы, высокопрофессиональная журналистка нашего любимого Нового Орлеана, являетесь также, и не забывайте об этом, членом некой группы, которая устраивает разные сексуальные игры для некоторых счастливых леди. А природа их приключений может меняться, разве не так? Некоторые из них – мягкие, и нежные, и ласковые, а другие обращены к темным сторонам натуры; они рискованны, опасны. Могут быть даже слегка грубоватыми. И именно эти, мне кажется, удовлетворяют самые глубокие потребности, которые есть у всех нас, но только немногие набираются храбрости, чтобы в них окунуться. И на самом-то деле именно эти потребности и могут провести некоторых женщин через океан удовлетворения. Вы пришли для этого, Соланж. Вы пришли, чтобы поиграть в грязные игры.