— Пример, пожалуйста.
— Производство телевизоров. Было распоряжение выпускать только ту продукцию, которая превосходит импортную. Это абсолютно неправильный подход. Та же Япония возрождалась иначе. Они брали лицензию в Америке, начинали выпускать свои телевизоры. Ясно, что поначалу они были хуже. Но если рядовой японец покупал свою продукцию, то он освобождался от подоходного налога. Естественно, японцы предпочитали покупать свое, и тем самым они стимулировали развитие отечественной промышленности. Это пример умного, рационального подхода в управлении. Разве наши руководители могут привести хотя бы один подобный пример?! Ответил я на вопрос об отношении к президентам?
— Мне кажется, что да… Рядом с фотографией, где Путин вручает орден, стоит еще одна. По-моему, она сделана в Стокгольме сразу после вручения Нобелевской премии Жоресу Ивановичу Алферову. Я знаю, что он пригласил вас с собой.
— Это была замечательная поездка! Я сидел в зале и был счастлив. Жорес, действительно, гениальный человек, и он мой друг. Человеку, который сделал что-то великое, казалось бы, везет. Но на самом деле, везение появляется только при напряженной работе. Без нее везения не будет. При каждодневной напряженной, многолетней работе он открыл структуру, которая в корне изменила нашу технику. У него был целенаправленный поиск, он знал, что надо найти. Да, это был поиск иголки в стоге сена, но он закончился успехом. Я считаю, что открытие Жореса намного выше большинства работ, за которые присуждались Нобелевские премии. Пожалуй, можно выстроить такой ряд: открытие полупроводников, потом лазеры и вот теперь гетероструктуры. Пройдет совсем немного времени, и все лампы, которые горят вокруг нас, исчезнут. Изменится все освещение человечества — вот что такое открытие Алферова!
Из официальной справки: «Об уровне исследовательских работ коллектива ИРЭ свидетельствует тот факт, что его сотрудникам присуждено две Ленинские премии и более тридцати Государственных. Среди высших достижений Академии наук России ежегодно отмечается несколько работ Института радиотехники и электроники РАН, которые не только соответствуют мировому уровню, но и являются пионерскими.»
Мы попрощались с академиком Ю. В. Гуляевым. Я вышел в коридор. И в это время по громкой связи передали такую информацию: «После 13 часов в кассе будет выдаваться стипендия молодым и выдающимся ученым». Вдруг я вспомнил о том, что не спросил академика о смене, о молодежи в науке. Вернуться и задать этот вопрос? Впрочем, объявление по институту говорит само за себя: молодых и выдающихся здесь хватает, если их приходится вызывать за стипендией по радио.
Академик Юрий Израэль
Полет сквозь ядерный ад
Атмосфера Земли — это не только самый сложный объект исследований, но и самый секретный.
Помню, как в едином порыве огромный зал встал, рукоплеская двум представителям нашей науки. Это была не только дань уважения их знаниям, их глубокому проникновению в суть науки, их величайшему авторитету, но и прежде всего — восхищение их мужеством… В том зале были выдающиеся ученые планеты, они приехали в Вену, чтобы вместе обсудить путь, пройденный наукой за десять лет после Чернобыля, оценить допущенные ошибки, поддержать тех, кто идет верным путем. И именно в день пленарного заседания, когда подводились итоги всемирного конгресса, один из докладчиков сказал: «Масштабы катастрофы в Чернобыле были бы гораздо значительнее, если бы там не работали академики Израэль и Ильин. Именно их профессионализм и их знания помогли обуздать беду, спасти очень многих людей…» И после этих слов зал встал.
А мне было горько, потому что я знал, сколько несправедливого, вздорного, обидного обрушивалось на этих ученых — их обвиняли в самых тяжких грехах, связанных с Чернобылем. В той волне злобы и ненависти, что была поднята после трагедии, роль «главных обвиняемых» была уготована руководителям Госкомгидромета и Института биофизики — Юрию Антониевичу Израэлю и Леониду Андреевичу Ильину. И все человеческие ценности, такие, как порядочность, объективность, наконец, просто здравый смысл, были отброшены, потому что понятие «Чернобыль» стало разменной монетой в той политической борьбе, что началась в Советском Союзе, а затем в России и Украине.
Израэль и Ильин выстояли, они не поддались на всевозможные провокации, справедливо рассудив, что истина вечна, а политические страсти — мимолетны. Так и случилось. Вот только зарубки на сердце остаются, а потому, к сожалению, частенько приходится ложиться в больницу Леониду Андреевичу.
Ну а с академиком — секретарем РАН Юрием Антониевичем Израэлем мы встретились в здании Академии наук, что на площади Гагарина. Теперь у академика забот прибавилось — он не только директор Института глобального климата и экологии, но и руководит целым направлением в Академии.
Не буду скрывать: мы дружны с Юрием Антониевичем, знакомы добрых два десятка лет, вместе работали в Чернобыле, затем публиковали (впервые в истории!) карты радиационного поражения в «Правде» и, наконец, работали в комиссии по Байкалу, бывали на экспериментах, связанных с использованием ядерных взрывов в мирных целях. В общем, у нас было что вспоминать…
— Я другого человека, который мог бы с вами конкурировать, на этой планете просто не знаю: у меня такое впечатление, что нет стран, где вы не бывали бы, нет знаменитых и великих людей, с которыми вы не встречались бы…
— Это преувеличение! Наш «шарик» очень большой, а потому, конечно же, где-то не был… Но был в очень многих местах! Однако дело не в том, где бывал, а в том, что встречался и работал с очень разными людьми — причем в своеобразных, нестандартных ситуациях!.. А потому «учета» я не вел, наверное, был в более чем ста странах, на всех континентах планеты. Помнится, конечно, многое — и общечеловеческие события, и политические, и научные. Весьма любопытно, кстати, именно на научных форумах — по книгам, статьям знаешь того или иного ученого, а тут встречаешься с ним.
— С кем именно?
— Практически со всеми встречался, кто работает в области охраны окружающей среды. Это сотни, тысячи исследователей… Психологически это очень интересно: вначале встреча по книге, а потом живьем… Ну с чем это можно сравнить?! К примеру, приходишь в знаменитый музей и видишь картину. Она тебе безумно знакома, но ты впервые в этом музее! А потом вспоминаешь, что видел ее первый раз в пятилетнем возрасте в энциклопедии. Теперь же она перед тобой, так сказать, «в натуральном виде»… Это ощущение удивительное!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});