— Минуточку. Не вешайте трубку, сейчас выясню.
Я уже было решила, что Гидеон откажется со мной разговаривать, но спустя пару минут нас соединили.
— Да, Ева.
Мне потребовалось мгновение, чтобы впитать звук его голоса.
— Извини, что беспокою. Возможно, это идиотский вопрос, учитывая… но ты придешь завтра на обед в связи с приездом моего отца?
— Я там буду, — резко ответил он.
— А Айерленд приведешь?
Я и сама удивилась, что, несмотря на испытанное мною колоссальное облегчение, голос меня, похоже, не выдал.
Последовала пауза. И краткий ответ:
— Да.
— Хорошо.
— У меня сегодня дела допоздна, так что встретимся у доктора Петерсена. Энгус подвезет туда. Я приеду на такси.
— Ладно.
Я обмякла на стуле, ощутив проблеск надежды. И продолжение терапии, и встреча с моим отцом могли расцениваться только как позитивные сигналы. Гидеон и я боролись. Он пока еще не сдался.
— Тогда увидимся.
***
В четверть шестого Энгус отвез меня к доктору Петерсену. Когда я вошла в офис, доктор, увидев меня через открытую дверь кабинета, встал из-за стола и пожал мне руку:
— Как себя чувствуете, Ева?
— Бывало и лучше.
— У вас усталый вид, — заметил он, присмотревшись ко мне.
— Решительно от всех это слышу, — сухо откликнулась я.
— А где Гидеон? — поинтересовался доктор Петерсен.
— У него сегодня поздняя встреча, так что мы уговорились приехать порознь.
— Хорошо. — Доктор указал рукой на диван. — Значит, у нас имеется возможность поговорить наедине. Есть что-нибудь такое, что вам особенно хотелось бы обсудить до его прихода?
Устроившись поудобнее и собравшись с духом, я рассказала доктору Петерсену о нашей поездке в Северную Калифорнию и произошедших в последующую неделю необъяснимых мучительных переменах.
— Я просто в полной растерянности. Ничего не понимаю. Ощущение такое, будто у него затруднения, но мне решительно не удается до него достучаться. В эмоциональном плане он полностью от меня отгородился. Кроме того, меня беспокоит, что перемена в его поведении может быть связана с Коринн. Всякий раз, когда мы натыкались на подобную стену, это случалось из-за нее. — Я заметила, что при этих словах нервно сплетаю пальцы, вспомнила мамину привычку скручивать носовые платки и усилием воли заставила свои руки расслабиться, — Складывается впечатление, будто она имеет на него особое влияние, от которого он не в силах освободиться вне зависимости от его отношения ко мне.
Доктор Петерсен оторвал взгляд от клавиатуры:
— Он не говорил вам о намерении отменить встречу во вторник?
— Нет. — Эта новость стала для меня еще одним ударом. — Ничего не говорил.
— И мне тоже. Сомневаюсь, чтобы такое поведение было для него характерно, так ведь?
Я покачала головой. Доктор Петерсен скрестил руки на коленях.
— Временами у кого-то из вас или у обоих могут случаться небольшие возвраты к прошлому. Этого следует ожидать, учитывая природу ваших отношений. Вы сосуществуете не просто как пара, но как индивидуальности, способные составить пару.
— Однако я с этим справиться неспособна, — со вздохом вырвалось у меня. — Не могу я вот так легко меняться, меня это с ума сводит. Письмо, которое я ему послала… Это было ужасно. Все чистая правда, но ужасно. А ведь у нас бывали по-настоящему прекрасные мгновения. Он говорил мне… — Я замолчала, перевела дух, а когда заговорила снова, голос мой звучал хрипловато. — Он говорил мне ч-чудесные слова. Не хочу, чтобы эти дивные воспоминания затерялись среди множества отвратительных. Я даже думала о том, не стоило ли мне бросить все это раньше, но теперь уже не могу, хотя бы потому, что обещала ему — и себе самой — не пускаться больше в бегство. А стоять на месте и бороться до конца.
— Это то, над чем вы работаете?
— Да. Да, именно. И это нелегко. Потому что некоторые из его действий… вызывают у меня такую реакцию, какой я научена избегать. Ради собственного здравого рассудка! В каком-то смысле можно сказать, что я полупила наилучшую наводку, но это не сработало. Верно?
—А что, по-вашему, могло бы быть хуже всего? — наклонив голову набок, спросил доктор Петерсен.
— Это вы меня спрашиваете?
— Да. Каков, на ваш взгляд, наихудший сценарий?
— Ну… — Я пошевелила пальцами. — Он продолжает отдаляться, что заставляет меня льнуть к нему все сильнее, теряя представление о собственном достоинстве. А кончается все тем, что он возвращается к своей прежней жизни, а я к психотерапии, пытаясь снова вправить себе мозги.
Доктор Петерсен пристально посмотрел на меня, и что-то в его настороженном внимании побудило меня сказать:
— Боюсь, что, когда придет время, сам он не отпустит меня, а я не смогу освободиться. И вместо этого, буду отчаянно цепляться за тонущий корабль и отправлюсь на дно с ним вместе. Мне просто хотелось бы верить, что он сможет положить всему конец, если дело дойдет до этого.
— Вы считаете, это должно случиться?
— Не знаю. Может быть. — Я оторвала взгляд от часов на стене. — Но, принимая во внимание тот факт, что уже почти семь, а его нет и, похоже, уже не будет и он даже не счел нужным кого-то из нас предупредить, это вполне вероятно.
***
С ума сойти, но я совершенно не удивилась, увидев без четверти пять поджидавший меня на улице «бентли». А вот водитель, выбравшийся из машины, как только я вышла из дома, был мне незнаком. Он был гораздо моложе Энгуса, лет тридцати с небольшим. Карамельного цвета кожа, темные волосы и глаза выдавали в нем латиноамериканца.
— Спасибо, — сказала я ему, когда он обогнул машину спереди, — но я лучше возьму такси.
Услышав это, ночной швейцар вышел из дверей на улицу, чтобы поймать для меня машину.
— Мистер Кросс велел доставить вас в аэропорт «Ла Гуардия», — произнес водитель.
— Можете передать мистеру Кроссу, что я не заказывала у него транспортные услуги и впредь не намерена. — Уже направившись к такси, остановленному для меня швейцаром, я повернулась и добавила: — И вообще, пошел он на хрен!
Я нырнула в такси и, когда машина тронулась, откинулась на сиденье.
***
Едва появившись в зоне безопасности, Виктор Рейес тут же привлек к себе внимание. Шести футов ростом, ладный и хорошо сложенный, он держался с уверенностью человека, привыкшего носить жетон, и то и дело посматривал по сторонам, оставаясь полицейским, даже когда не находился при исполнении служебных обязанностей. Он был в синих джинсах и черной рубашке, на плече висела спортивная сумка. Волосы у него были темными и волнистыми, а глаза темно-серыми, как у меня. Выглядел он по-настоящему круто, в духе «скверных парней», и я всегда пыталась представить, как смотрелась эта парочка: он и хрупкая надменная красавица, моя мама. Живьем я их вместе не видела ни разу, даже на фотографиях, а мне очень, очень того хотелось. Хотя бы резок.