Я взвесил все «за» и «против».
— Ладно, я отпущу Леонардо… но только в том случае, если он сам того пожелает.
По моему мнению — не пожелает.
По моему мнению — он презирает Синьорию.
По моему мнению — он восхищается мной.
Простившись с Сальтиери, я вызвал Леонардо. В его глазах — усталость и тревога. Но и неизбывный огонь страсти. Тот огонь, что горит и в моих глазах. Жажда творить чудеса.
Я обнял его. Мы сели за стол. Выпили и поговорили. Я сообщил ему о просьбе флорентийского посла. Добавил, что решение будет за ним. Добавил, что мне хотелось бы, чтобы он остался… но я не буду препятствовать его желаниям.
Он нерешительно помедлил, отвел взгляд. Черт побери. Теперь я понял, что ему хочется уйти. Но пока не понял причины его желания. Потому что уехали его друзья? Или он устал спать в палатках и крепостях? Или возненавидел войну?
Он перечислил мне именно такие причины. И добавил еще одну — ему вновь захотелось взять в руки кисти. В нем вновь вспыхнула страсть к живописи.
— К ЖИВОПИСИ? — презрительно усмехнувшись, повторил я. — Можно ли предпочесть создание людских портретов возможности творить историю, строить империю? Вы полагаете, что ваши скромные полотна проживут тысячу лет?
— Вряд ли, — он опустил голову. — Но малая правда лучше великой лжи.
Холодная ярость. Вы посмели назвать меня лжецом? Но я заставил себя промолчать.
Наконец он набрался храбрости и взглянул мне в глаза:
— Мой господин, для меня большая честь служить вам. И мне очень жаль, что…
— Вы разочаровались во мне, Леонардо. Я надеялся, что мы вместе с вами достигнем великой славы. Но вы готовы покинуть меня.
— Я всегда старался делать для вас, мой господин, все, что в моих силах. Если мне…
— Вы не оправдали моих надежд, — оборвал его я. — Украли мою любовницу. А теперь, при первой же возможности, желаете покинуть меня.
В голове моей пронеслись мысли: я хотел, чтобы вы, Леонардо, стали моим другом. Мне хотелось, чтобы вы любили меня и восхищались мной. Мне хотелось, чтобы вы обессмертили мое имя.
Но ничего этого я не сказал.
Вытащив кошель с дукатами, я положил его на стол:
— Вот деньги, которые я задолжал вам. Берите их и уходите.
Я отвернулся от него. Подошел к окну. Увидел в отражении свою горькую усмешку. Ох уж мне эти принципиальные гении: потеряешь одного — купишь другого.
До меня донесся звук шагов…. а потом тишина. Я обернулся, презрительная ухмылка скользнула по моим губам.
Кошель с золотом остался на столе.
28 января 1503 года
Утренняя заря окрасилась дымом костров. Мы готовились к южному походу — наш путь лежал к Риму. Я обратился к солдатам с речью:
— Вы получите неограниченную свободу действий. Грабьте в свое удовольствие. Насилуйте в свое удовольствие. Спалите хоть весь город.
Я выбрался из удушливого дыма. Оставил позади реки крови. Оставил позади горящие города.
Лошадь вывезла меня на вершину холма. Я развернулся и глянул на север. Там горели поля — оранжевое пламя, выжженные земли. Плывущие к небу черные дымные облака. Падающие хлопья пепла.
Вам это кажется непостижимым? Зато мне это казалось поистине великолепным началом.
Повернув лошадь к югу, я сжал пятками ее бока… и помчался как ВЕТЕР.
Часть V
ОТКУДА ВЕТЕР ДУЕТ (ЛЕТО 1503 — ОСЕНЬ 1504)
36
Рим, 1 августа 1503 года
ЧЕЗАРЕ
Изматывающий липкий жар. Ужасное пекло. Дьявольское лето… Адский город.
Ставни наглухо закрыты — от насекомых. Они роились звенящими тучами. Летели с западных болот. Со зловонного Тибра. Приносили болезни, приносили смерть.
Вчера умер мой кузен, толстяк Ланзол. Помните его? Он был с нами на последнем ужине Джованни.
По всему Риму умирали люди, но никого из них не убили по моему приказу. Вернее, почти никого. Несколько трупов висели на мосту Сант-Анджело. Преступники, враги, изменники. Их гниющие безглазые лица застыли в безмолвном крике. НЕЛЬЗЯ ГНЕВИТЬ БОРДЖИА.
Целую ночь в темной комнатенке я изучал карты, строил планы. Отправлял курьеров, читал рапорты. Вымогал деньги из посланников. Подкупал кардиналов. Обозревая человеческую шахматную доску, тщательно обдумывал следующий ход.
Но вот забрезжил рассвет. Я устало потер глаза, размял ноги и открыл ставни. Прохладный ветер, серебристое небо.
Я отпустил Агапито и вызвал свою свиту. Мы поехали к холмам. В леса. Мы устроили охоту с леопардами, а потом вернулись в Рим — в проклятое зловоние и испепеляющий жар солнца.
Я навестил мою любовницу. Мы порезвились в ее закрытом ставнями будуаре. Достигнув оргазма, она уснула в изнеможении. А я поехал обратно в свою темную келью.
Снаружи доносился колокольный звон, пробило полдень — слишком жарко, чтобы шевелиться, слишком жарко, чтобы думать. Поэтому я улегся на кровать и закрыл глаза.
И во сне мне привиделась прохладная горная вершина.
5 августа 1503 года
Запах кожи и бархата. Нас нещадно трясло. За окном кареты плавились городские улицы. Небеса в кровавом зареве.
— Откроем окно. Здесь чертовски жарко.
— Нельзя, Чезаре! — воскликнул мой отец.
— Почему нельзя?
— Комары, — он вздрогнул от отвращения. — Нам нельзя рисковать.
— По-моему, лучше уж умереть от малярии, чем задохнуться в этом трясучем гробу.
Перестук копыт замедлился. Городской вид за окном обрел четкость. Лошади начали подъем на Монте-Марио.
— Пожалуйста, Чезаре, потерпи. Мы скоро приедем. Выше, в холмах, будет прохладнее.
Нас пригласили ужинать в кардинальскую виллу к Адриано Корнето — одному из моих ставленников. Одной из моих пешек.
Это прощальная трапеза. В мою честь. Завтра я уезжаю в Романью. Там мы немного подождем. Если через несколько дней испанцы завладеют Гаэтой, то я вторгнусь во Флоренцию. В ином случае я присоединюсь к французам, и мы отправимся на юг сражаться с испанцами. А потом Луи преподнесет мне Флоренцию в подарок.
Если выпадет орел, я выиграю; выпадет решка — все равно выиграю. В результате я окажусь на пике величия.
Но мой отец почему-то продолжает нервничать.
— Что будет, если я умру? — упорно вопрошал он.
— Вы же не испытываете желания уйти из жизни.
— Нет, но вдруг она сама пожелает покинуть меня. Август фатален для толстяков. И для римских пап… Чезаре, тебе следует все продумать.
— Да все уже подготовлено.
— Но если ты уедешь в Романью…
— Я же говорил вам: в Риме останется пять тысяч моих солдат. Ими руководит Микелотто. Если вы умрете, они запечатают город. Микелотто прижмет кардиналов. И они выберут Папой нашего ставленника — марионеточного Папу. Моей власти ничего не грозит.
— А как ты поступишь с делла Ровере?
— О нем позаботятся.
— Не надо недооценивать его, Чезаре. Он умен и хитер. Опасный тип.
— Он — мертвец, — ответил я. — Успокойтесь.
— Я не могу успокоиться, Чезаре, — его голос задрожал от волнения.
Я заглянул в его глаза — надежда и гордость, слезная тоска по молодости. Сентиментальный старый шельмец.
— Если, сын мой, ты потеряешь власть после всего, что мы совершили ради нее… после всех наших жертв…
Я пристально взглянул на него. В его глазах — призрак Джованни. Отвернувшись, я выглянул в окно. Кровавые небеса, вьющиеся по склону виноградные лозы.
— Вот мы и приехали, — заметил я.
Наконец-то можно вновь свободно вздохнуть…
Ужин в кардинальском винограднике.
Я попивал вино. Закусывал. Прислушивался к подвывающим голосам гостей. Слушал звенящий писк комаров.
— Не могли бы вы, кардинал, передать мне соль? — попросил кто-то.
На мгновение мне привиделся сидящий напротив Джованни. На другом ужине, в другом винограднике… полгода тому назад. В памяти всплыло лицо Джованни на открытых похоронных дрогах. Рана на горле хорошо зашита. Я закрыл глаза, прогоняя воспоминания.
— С вами все в порядке, ваше сиятельство?
Я открыл глаза:
— Да, все прекрасно.
— Как вам понравилось угощение, дон Чезаре? — спросил кардинал.
— Все восхитительно, — солгал я.
На самом деле от этих изысканных блюд дурно пахло. Их вкус портила излишняя горечь. Но я не стал откровенничать — ведь кардиналу отведена роль моей проходной пешки. Необходимо покорить его моим обаянием. Он должен исполнять любые мои желания.
И вообще, возможно, я стал слишком привередлив в еде. Возможно, просто у меня самого горчит во рту. Я окинул взглядом гостей — все ели, выпивали, смеялись и болтали. Мой отец забыл обо всех беспокойствах: на его коленях — миловидная юная блудница.