Отсыревшая от ливня дверь отворилась с некоторым трудом, и аквилонец вошел внутрь. Яркое солнце, выглянувшее из-за туч, пробивалось сквозь маленькое оконце, затянутое мутным рыбьим пузырем, и освещало длинные полки, тянувшиеся вдоль стен лавки.
Взгляд Астриса скользил по бесчисленному количеству кувшинов, фляг и ваз, громоздящихся на этих полках. Никто, к его удивлению, не торопился выходить навстречу посетителю, в лавке царила полная тишина, нарушаемая лишь заунывным гудением жирных мух, мечущихся около оконца.
— Есть в этом месте кто-нибудь живой, да хранят его боги… — крикнул он в глубину, потеряв терпение.
Краем глаза Астрис заметил какое-то движение внизу справа от себя и, к своему полному изумлению, увидел, как из широкого горла лежащей на полу амфоры показалось чье-то заспанное лицо.
— Кто тут шумит? Что надобно? — сипло спросил снизу толстый зингарец.
— Во имя Митры! Что ты делаешь в амфоре?
— Я всегда сплю там после обеда. Во всей Херриде не сыскать более прохладного места, и в жару я всегда отдыхаю здесь. Положишь охапку соломы и чувствуешь себя, как в опочивальне герцога Фредегара!
С кряхтением толстяк выбрался из своего странного ложа и спросил, отряхивая тунику от соломы:
— Почтенный чужеземец желает что-нибудь купить? В моей лавке он найдет все, что только пожелает. Амфоры для вина? Пожалуйста!
Он указал рукой на огромные сосуды, высотой больше человеческого роста, возвышающиеся у дальней стены. Рядом с ними темнели приземистые кувшины с очень широкими горловинами, окаймленными со всех сторон четырьмя ручками.
— Или благородный чужестранец желает приобрести эти кратеры, чтобы разбавлять вино с водой для своих гостей?
— Нет, это слишком большие размеры. Мне нужна фляга…
— Возьмите этот лекиф! — Толстяк радостно указал рукой на узкий продолговатый сосуд с таким тесным горлышком, что туда, казалось, нельзя было бы засунуть даже стебель цветка. — В моей лавке можно купить самые красивые лекифы из Мессантии, все аргосские красавицы хранят в них свои благовония и ароматические притирания. Возьми, они стоят совсем недорого!
— Нет, мне нужен побольше, — недовольно заметил Астрис.
— Тогда пусть почтенный чужестранец скажет: для чего ему нужен сосуд? Для вина? Для масла? Для зерна или порошка?
— Нет, скорее, для дыма, если так можно выразиться…
— Для дыма? — изумленно спросил зингарец, и глаза его округлились. — Сколько я торгую, ни разу не слышал, чтобы в сосудах хранили дым…
— Понимаешь ли, уважаемый торговец, есть особый род благовоний, который мне очень нравится, — осторожно принялся объяснять Астрис. — Чтобы каждый раз не возжигать священный огонь, я предпочитаю набирать в сосуд ароматический дым и хранить там. Потом стоит только открыть пробку, как изнутри начинает куриться дым. Теперь ты понимаешь, что мне нужен объемистый сосуд с хорошей плотной пробкой или затычкой, через которую не просачивались бы благовония… В задумчивости зингарец теребил свой тройной подбородок, гладкий и розовый, как зад молодого поросенка.
— Кажется, теперь я начинаю понимать, что нужно необычному чужестранцу, — сказал он, наконец, и по небольшой деревянной лестнице полез к верхней полке, заставленной кувшинами и вазами.
Хлипкая лестница угрожающе качалась и поскрипывала, когда толстяк, стоя на верхней ступеньке, тянулся пухлой рукой, но все обошлось благополучно, и, подцепив нужную вещь, он с неожиданной ловкостью быстро спустился вниз.
— Клянусь поясом Иштар, это лучшая вещь в моей лавке! — самодовольно возвестил он, показывая флягу, напоминающую по форме тыкву приличных размеров, сплошь покрытую затейливым орнаментом из ромбов и треугольников. — Самая подходящая, самая правильная фляга для ароматного дыма, специально для этого и сделанная офирскими умельцами. Как я мог забыть! Только в Офире делают сосуды для дыма… И стоит он всего-то два золотых…
Астрис внимательно осмотрел глиняную бутыль и проверил надежность пробки. Толстый торговец заходил то с левой стороны, то с правой и ласково уговаривал купить эту великолепную вещь «всего за два золотых». Он готовился к долгой торговле, но ошибся в своих предположениях.
— Хорошо, я куплю это у тебя, — убедившись в том, что сосуд отвечает его запросам, сообщил аквилонец и выложил две монеты на прилавок. — Ты даже не подозреваешь, какие славные дела ожидают эту флягу!
* * *
Брезгливая мрачная улыбка не сходила с губ Конана, когда он поднимал глаза и видел вокруг себя искаженные яростью лица херридцев, эти перекошенные свиные рожи, жаждущие кровавого зрелища. Ни один из них не мог бы крикнуть ему, что хотя бы на мгновение варвар дрогнул и испугался.
Настоящий воин никогда не должен падать духом. С юности киммериец на своей шкуре усвоил эту нехитрую истину. Не раз ему пришлось попадать в плен, и все-таки жизнь продолжалась, как продолжались и приключения после очередного освобождения. Да что там говорить, если уже в шестнадцать, когда многие только начинают отцепляться от материнских юбок, Конан попал в плен после поражения в бою с гиперборейцами. И что же, надолго его смогли удержать в вонючих невольничьих загонах Халоги? Пусть и с обрывком цепи на запястье, но все же варвару удалось вырваться на свободу, и даже разъяренные весенним голодом волки не смогли прервать его бег.
Ошибались и те, кто заковывал киммерийца в цепи на галере вместе с чернокожим гигантом Юмой. Юма — вот кто мог бы помочь ему сейчас освободиться из позорной клетки! Где же вы, могучие бойцы? Только ваша мощь могла бы отстоять запятнанную честь воина, и только крепкое оружие могло бы пробить дорогу к свободе. Но не было рядом с Конаном воинов, и не было оружия…
Варвар угрюмо ухмылялся, глядя на распаленную толпу сквозь толстые прутья решетки. Трудно себе было даже представить, как они взревут, когда палач начнет жечь его пальцы раскаленным железом… Каждый будет стараться притиснуться поближе, чтобы учуять запах паленого мяса. И какие поднимутся вопли, когда из широкой груди на свет вытащат благородное киммерийское сердце и бросят ему в лицо…
Нет, сокрушенно мотал он головой, лучше погибнуть в бою с оружием в руках, чем мучиться на позорном месте за чужие злодейства!
Толпа кругом орала и плевалась. Каждый норовил крикнуть оскорбление погрязнее и позаковыристее, и от этого все сливалось в ушах, невозможно было разобрать ни слова. Взгляд Конана скользил от одной перекошенной рожи к другой и неожиданно остановился на знакомых лицах: прямо у каменного помоста стоял старый Марон, а за ним серебрилась голова Астриса.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});