сделались масляные, сузились, кончик длинного носа покраснел, голый, как колено, череп вспотел.
— Но знаете, — вкрадчиво сказал он женщине, — после нашего ухода соседи, когда ругаются, уж не говорят: «Чтоб ты пропал». Они говорят: «Чтоб тебе еще раз газ провели!»
Стол взорвался горделивым смехом, старушки очень смутились, а женщина тоже рассмеялась.
— Не слушайте его, — сказал Косяк. — Ваш дом маленький, все получается, поэтому здесь мы быстро сделаем. Это когда многоквартирный, да еще с подвалами, да люди неуступчивые.
— Да, — подхватил Матюша. — Между собой не надо ругаться. Но… особенно не надо ругаться с мастерами. Только посмотрите, каких молодцов вам прислали. Они вам не только печи, черта могут сделать.
Волчок толкнул Вадима в бок пальцем.
— Здорово, сучка, излагает. Учитесь, Максимов.
Еще сегодня утром Матюша на собрании клеймил одного из сидевших за столом чуть ли не врагом народа. В течение какого-то месяца Вадима несколько раз предупреждали, чтоб с Матюшей не пИл, так как Матюша дружбы не понимает, если его раз угостишь, он потом будет доить постоянно. И по утрам Вадим не раз ощущал его прицельный, гипнотизирующий взгляд. И вот Матюша, назвав всех мастерами и молодцами, хоть утром говорил совсем другое, повернулся к Вадиму.
— Хотя бы новый наш человек. Орел, а? Каких-нибудь мы не берем.
— А новый, ваш человек получше старых, — ласково и назидательно заметила одна из старушек.
После секундного молчания сразу несколько человек выкрикнуло:
— Так он же новый, а мы старые! — и опять грянул дружный смех, причем у Матюши потекли слезы.
Это спасло Вадима от Матюшиного внимания. О Вадиме, оказывается, здесь немало знали. Волчок, в организации проработавший год, рассказывая за такими вот обедами о всяких своих подвигах, не мог не рассказать и о Вадиме. Особенно им нравилось, как Волчок и Вадим делали в Приморке ресторанную плиту и еще цыганский исход, как один придумал вытесать «конив», а другой сгубить их.
Пошли истории.
Как однажды подсобный Синюшкин ломал печь и нашел промасленную бумагу, в которой были кресты, медали и в коробочке брошь с голубым камнем. Синюшкин вышел в многолюдный двор, раздарил кресты и медали, а брошь оставил себе. Ночью за ним, дураком, приехали. И держали три дня, после чего тот даже пить бросил, чтобы кому-нибудь что-нибудь об этом деле не рассказать.
Зато другой, Коля Дружинин, нашел деньги, прочищая боров, и в чем был, как сквозанул по крышам, только его видели. Бабка прибежала, а там уже пусто. Она и в милицию, и к прокурору: три тысячи пропало! А те смеются. Ну забрали Колю, он не сознается. И никому ничего, и ему никто ничего. Умный!
Вдруг Матюша вспомнил службу сразу после войны, как на Курилах матросы офицерских жен насиловали. Матюша намекнул, что его жену тоже это самое, а куда от жизни денешься, все мы люди…
Здесь заметили, что Бахтийка под разговоры непрерывно ест.
— Эй, Бахтя, реже мечи! Чем закусывать будем? Вот же, падла, любит пожрать.
И пошло о том, что Бахтийка может в стакане чая размешать стакан сахара: если поставить перед ним тарелку вареных яиц, ни одного не оставит.
— А работает только на первой. «Бахтя, быстрей давай!» — ему это до лампочки.
— Зато перехватчик. Я перегородку бабушке за четвертак договорился сложить, а Бахтя после работы остался и за трояк смастерил. Да косую. Хорошо бабка слепая.
Выпили водку, потом вино. Приканчивая наливку, вспомнили Витю Ух Ты. Витя этот всегда разливал и последнее себе, раза в полтора больше. «Ух ты!» — восклицал при этом Витя. Выпить же мог сколько угодно и при этом ни в одном глазу. Потом, как сломался, пьянеть стал мгновенно. Выгнали. Теперь ханыжничает, при встрече двадцать копеек просит. Сначала рубль просил, потом полтинник, теперь двадцать копеек.
Почти до двух дня сидели за столом. Когда пьяненькое начальство убралось, четверка ушла на свою половину, Волчок спросил Вадима:
— Ну как оно?
— Очень было весело.
— Вижу, не понравилось, — с сожалением сказал Волчок.
— Два часа поработали и какими-то героями себя вообразили.
— Да, только так.
— А Матюша просто негодяй.
— Матюша негодяй. Это факт. Здесь никто не спорит.
— Завтра они опять притащатся к обеду?
— Одному богу известно. Сегодня Косяк привел Матюшу, завтра Матюша должен бы отвечать. Но у них чутье. Они как звери на запах бегут. А чего им еще делать? Вся их работа в конце месяца наряды закрыть.
— Казаки лихие…
* * *
Весь октябрь работали. На работе работали, а также Волчку пристройку заканчивали — полы стелили, штукатурили, стеклили. В середине ноября как отрезало, наступила тишина.
— Теперь до марта месяца работу сами будем искать, — говорили опытные.
«Куда ж дальше?» — спросил себя Вадим. И несколько минут ему было очень весело: надо воспользоваться работой в удивительной конторе. Во-первых, она дает много свободного времени. Во-вторых, типов. Что работяги на заводах. Бледный народ, поневоле честный. Здесь же уголовнички один другого ярче. Взять их, конченых и неконченых, и (с помощью милиции, общественности) довести к светлой жизни. А что? Надо лишь точно знать, к чему в данный момент призывать народ и в соответствии с этим шпарить.
К чести Вадима, всерьез в такой выход ни мгновенья не верил. Уж если врать, так пусть в конторе, где не один вред, но и полезное делают. Может быть, потом, когда деться некуда станет…
Он предпочел новую любовь. Он угодил в нее как в сети, нежданно, негаданно.
Было около двенадцати ночи, он шел через голый ярко освещенный ленгородской садик. Над пустыми аллеями была одна радиомузыка. Однако в центре, посреди главной клумбы, стояла девушка, с противоположных сторон стороны клумбы ее звали два парня. Один, крайне обозленный, с бутылками в руках, кричал:
— Иди ко мне, холера!
По одежде, по манере держаться парни были типичными ленгородскими или красногородскими хулиганами, а девушка типичной местной красоткой. Вадим хотел пройти мимо. Чего только не приходилось видеть в садике. И самое лучшее — не вмешиваться. Вмешаешься — еще и виноватым окажешься, запросто обругают, и это в лучшем случае.
Парень с бутылками между тем дошел до точки.
— Считаю до трех. Раз… Два… Три!
После «три» он помедлил, страшно выругался и кинул. Если бы, по-птичьи взмахнув руками, девушка не присела, бутылка угодила бы ей в голову.
И даже в этом случае, когда бутылка со скандальным звоном разбилась об ограду клумбы, Вадим все еще шел мимо. Но парень переложил вторую бутылку с вином из левой в правую руку и опять стал считать. И здесь Вадим не