ткани, войлок. На развитие ткачества указывают текстильная керамика Колхиды, детали от ткацкого станка из Илто и костяные четырехпалые детали, служившие для прибивания утка (бердо) на вертикальном ткацком станке из поселения Узерликтепе (табл. 39,
26) и одного из погребений в Ариче (табл. 37); вероятно, в последнем случае оно сопровождало женщину, занимавшуюся при жизни ткачеством. Наконец, насильственно убитая молодая женщина, около которой лежало веретено, сопровождала своего патрона в богатом беденском кургане Гадрачилигора.
О высоком уровне камнерезного дела говорят обсидиановые наконечники стрел из алазанских, беденских и триалетских погребений, тончайшая обработка которых может быть приравнена к ювелирному искусству. Вероятно, это были «парадные» стрелы, предназначавшиеся для погребений представителей верхушки общества, так как на бытовых памятниках постоянно встречаются значительно более примитивно оббитые экземпляры этого типа оружия.
Сложение такого огромного исторического пласта, как южнокавказские культуры периода средней бронзы, происходило при интенсивном общении их создателей с окружающим миром. Это ярко демонстрируют археологические факты, начиная с последней трети III тысячелетия до н. э., которые упорно нарастают вплоть до середины II тысячелетия до н. э. Такая ситуация должна быть поставлена в прямую связь со значительным ростом производительных сил в связи с развитием отгонной формы скотоводства, интенсификацией земледелия, бурным прогрессом металлургии и других ремесел. В итоге в руках элитарной части общества скопились значительные богатства для вступления в разносторонние международные контакты. Взаимовлияние могло осуществляться и в результате передвижения каких-то этнических групп, что характерно для этого времени в ряде областей переднеазиатско-малоазийского региона.
К сожалению, проблема влияния южнокавказских культур на культуры Переднего Востока до сих пор остается неразработанной, хотя можно сказать, что столь важный этнический массив, владеющий богатейшими природными ресурсами и создававший целые блоки своеобразных культур, не мог не воздействовать на соседние страны. Приведем лишь один пример. В Месопотамии известны изделия из чистой сурьмы и сурьмяных бронз, в то время как месторождения сурьмяных руд там отсутствуют. Как полагают, источником снабжения сурьмой Месопотамии (а также Египта), скорее всего, являлся Кавказ (Forbes R., 1950, p. 263). Это тем более вероятно, так как: 1) состав месопотамских сурьмяных бронз и изделий из сурьмы приближается к составам изделий древней Грузии (Тавадзе Ф.Н., Сакварелидзе Т.Н., 1959, с. 40); 2) на территории горной Рачи в древности широко разрабатывались сурьмяные руды (Гобеджишвили Г.Ф., 1952б; Гобеджишвили Г.Г., Инанишвили Г.В., Муджири Т.П., 1988).
В свою очередь, находясь на высоком уровне культурно-исторического развития, южнокавказское общество проявило способность к восприятию новшеств во многих сферах жизни. Это иллюстрируют богатые погребения, принадлежавшие элитарной прослойке кавказского общества и осуществлявшей контакты с соседними странами и народами. В целом этот период протекал при постоянных связях с цивилизациями Передней и Малой Азии (Арешян Г.Е., 1973) и совпадал со временем образования старовавилонского, староассирийского и хеттского царств, мощного подъема малоазийской культуры и консолидации племен в восточном Средиземноморье (История Древнего Востока, 1979, с. 130, 198, 232, 245). Соседство столь крупных цивилизаций должно было оказывать постоянное воздействие в первую очередь на Закавказье. Наиболее четко южнокавказские связи были ориентированы на юго-запад (Анатолия, Сирия), что наложило отпечаток на характер рассматриваемых культур периода средней бронзы.
Одной из самых сложных проблем археологии (при отсутствии письменных свидетельств) является проблема сущности древних связей. Они могли быть обусловлены различными аспектами жизни обществ — торговым обменом сырьем, скотом, продуктами производства, обменом специалистами-ремесленниками, прямым подражанием тем или иным заморским феноменам, общим культурным взаимодействием и пр. (Обмен и торговля в древних обществах, 1974). Следует иметь в виду и возможность инфильтрации в Закавказье отдельных этнических групп из соседних регионов. Во всяком случае картина передвижений в Передней и Малой Азии в конце III — первой половине II тысячелетия до н. э. допускает такую ситуацию (Дьяконов И.М., 1968, с. 7–45; История Древнего Востока, 1979, гл. X, XI, XV, XIX).
Влияния южных соседей проникают в сферы материальной и духовной жизни закавказского общества. Процесс этот постепенный. Мы уже говорили, что из южных стран в Закавказье пришла «мода» расписывать сосуды, причем появилась она в наиболее ранней (кармирбердской) культуре эпохи средней бронзы и просуществовала вплоть до заката культур этого яркого периода; в Закавказье эта традиция отсутствовала. Влияние заметно и в мотивах орнаментации: на кармирбердской посуде мелькают элементы росписи сосудов древнего Мерсина, Тарусса, Богазкея, Кюльтепе, Алишара и др. Кармирбердская культура указывает и еще на одно направление связей; в погребениях могильника Верин Навер и Кармир Берд (Араратская долина) найдены ожерелья из стеклянных и фаянсовых бус, которые есть основания рассматривать как прямой импорт из Месопотамии, в частности из мастерской Ларсы.
В керамике севано-узерликской группы памятников связи заметны не менее отчетливо. Уже само наличие расписных сосудов является проявлением все той же южной традиции. В Лчашенском кургане бив аричском погребении 65 встречены двуручные сосуды (табл. 40, 4; 41, 13), являющиеся подражанием малоазийским образцам (Арешян Г.Е., 1973); эти сосуды встречаются и в погребениях триалетского круга (Воскеваз и др.). Кинжал же с рамочной рукоятью из аричского погребения 78 (так же, как и из Кизыл Ванка) следует рассматривать как изделие переднеазиатского импорта. Позднее эти кинжалы получили широкое распространение по всему Ближнему Востоку и Кавказу (Погребова М.Н., 1977, с. 34). С тем же культурным кругом связываются булавка и разъединитель бус из погребения 65 аричского могильника. Последние вместе с хурритскими печатями (Дьяконов И.М., 1963, с. 11) начиная с XVIII в. до. н. э. распространяются в тех же широких границах. Наконец, на юг уходят аналогии случайно найденным топорам из Ленинакана и Навура, которые прямо сопоставляются с топорами VI слоя Тепе Гавра, погребений Талыша и находок в таких анатолийских памятниках, как Кюльтепе, Ван, Сивас, Эрзерум (Мартиросян А.А., 1964, с. 61).
Особенно интенсивные связи прослеживаются по памятникам триалетской культуры. Достаточно обратиться к «царским» курганам, отмеченным обрядом кремации, который, как предполагают, повторяет ритуал погребений хеттских царей, ставший известным благодаря хеттским текстам (Куфтин Б.А., 1941, с. 100). Существует также точка зрения, что обряд кремации и в хеттском, и в южнокавказском обществах является результатом воздействия хурритской этнической среды (Меликишвили Г.А., 1965б, с. 21). Вместе с тем отдельные случаи кремации (Тквиави, Степанакерт, Хаченагет) имели место уже во второй половине III тысячелетия до н. э. (Макалатия С.И., 1943; Гуммель Я.И., 1948; Кушнарева К.Х., 1954, с. 168), хотя в ранних «царских» курганах Марткопи, Цнори и Бедени вождей не сжигали. По-видимому, начиная примерно с XVII в. до н. э. ритуал кремации становится достоянием высшей прослойки кавказского общества, стремящейся к подражанию царским обычаям южных соседей. Обряд помещения в гробницы колесниц — этот особый признак престижа, — возможно, также заимствован из ритуала погребений шумерских царей.