Читать интересную книгу «Тихий Дон»: судьба и правда великого романа - Феликс Кузнецов

Восставший поток <...> русского народа за свою свободу объявил войну не казачеству, а ворам тиранам — помещикам и требовал выдачи их на суд гласный, на суд народный. Но казаки, когда-то выдавшие на казнь боярам Степана Разина, Емельяна Пугачева, этих носителей человеческого права, бесчестно стерегли разбойников-бояр, укрывали их в станицах, хуторах и тем положили начало страшной братоубийственной войне»129.

Кудинов имеет в виду здесь не 1919, а 1918 год, когда верхушка казачества, — и, прежде всего, атаман Каледин, дали приют белым генералам, бежавшим из центра на Юг, и поддержали формирование Добровольческой армии. Он объясняет это так:

«Первый выборный донской атаман, генерал Каледин, имел сердце казачье, а душу помещичью, а поэтому на пороге великих событий очутился на распутье двух разных дорог... Перепутались у Каледина воля с рабством, право людей с бесправием зверей... Непроглядный туман заволочил его здравый рассудок; ген[ерал] Алексеев все шептал, да подшептывал — поберечь помещиков — эту соль земли русской... Зашатался как верба над обрывом атаман Каледин...»130.

Генерал Алексей Максимович Каледин (1867—1918), атаман Войска Донского в 1917 г., реальное историческое лицо, действующее в романе «Тихий Дон»

В этой раздвоенности Каледина Кудинов видит причину его самоубийства. Он понял, что повинен в бессмысленной гибели молодого поколения казаков, только что вернувшихся с германской войны: «дети, обманом в бой увлеченные, в жертву панов, в жертву грабителей, в жертву народных воров, для донской старшины принесенные»131.

«Донскую старшину», то есть донское дворянство, Кудинов ставит в один ряд с «панами-грабителями» и обвиняет ее в том, что она поддержала создание на Дону «белого движения», которое — в его представлении — «...не было движением ради божеской и человеческой правды — это была: панская чума, напасть на людей, которые подлежат на вечное осуждение и проклятие всеми поколениями русского и казачьего народов, до окончания века. Аминь.

Грустно для души, прискорбно для сердца, что козлами отпущения в этой трагедии оказалось свободолюбивое казачество, чьи отцы не раз восставали за народную свободу и самоотверженно умирали на плахе, под топором боярских палачей...»132.

Такой суровый счет представляет Кудинов «белому движению» за гибель цвета казачества, за чуждые ему «белые», «контрреволюционные» интересы — вначале на полях Гражданской войны в России, потом — в эмиграции.

Кудинов размышляет о своей судьбе, судьбах многих казаков-фронтовиков после революции 1917 года, говорит о причинах, толкнувших казаков на союз с «белым движением», проливает свет на воспроизведение этих событий в романе «Тихий Дон». Нет сомнения, что в воспоминаниях Кудинова «о делах прошлого», когда он «заглянул в историю революции, кое-что восстановил в памяти», отразился не только его личный опыт, но и опыт всего поколения казаков-фронтовиков, который стал основой «Тихого Дона», и прежде всего — его боевого товарища — Харлампия Ермакова.

Кудинов ведет свой рассказ с «начала 1918 года, когда только начинали “брухаться” кадеты и советы»; он считает, что «много-много кровавых штрихов» того времени «остались мало заметными, поглощены вскоре нагрянувшими событиями, которые как кровавый бурный поток, разошлись по всему лицу земли русской и земли казачьей»133.

Главка, которая называется «Пролог», начинается так:

«С 1912 года служил я действительную службу отечеству в 12 Донском казачьем полку. В составе того же полка в 1914 году выступил на боевой фронт, против Австро-Германии. Бился за родину храбро, чтобы не посрамить оружие воинства великой России и не уронить достоинства казачьей славы.

6-го января 1918 года в составе полка прибыл на Дон. В продолжении одного месяца полк наш квартировался в хуторе Сетракове Мигулинской станицы. По пути следования полка на Дон большевизированная масса украинского населения встречали нас враждебно, даже на станции Александровск мне, как молодому офицеру из казачьей пролетарии и вахмистру Буханцеву С. А. пришлось спасать офицеров (из панов) полка...»134.

Кудинов не раз подчеркивает, что «офицеров из казачьей пролетарии» и «офицеров из панов» после революции 1917 года ждала разная судьба. «Генералы да полковнички, усачи лейб-гвардейские, что вчера поклялись перед крестом и Евангелием служить Дону родному и крови не жалеть, как жуки на проезжей дороге в погреба расползлись — испугались до смерти...

Казаки же фронтовые, что не раз в огневых переделках бывали, просидели три года в окопах с солдатами, не захотели у панов-паразитов быть опричниной, да плетьми пороть люд трудящийся, разошлись по домам — в хутора и станицы...»135.

Кудинов воссоздает напряженную атмосферу в казачьих станицах и хуторах в начале 1918 года:

«Я прибыл в Вёшенскую станицу в начале февраля месяца, как раз в разгар первой революционной стадии. Бурное дыхание пока что бескровного соперничества, духовной эры, проповедь социального равенства, как вешние воды разлившегося Дона, неудержимо выступили из берегов старой патриархальной жизни казачества, наполняли лабиринты человеческой души, заливали застоявшееся болото царских времен, с корнем выворачивали позеленевшие от времени пни; сволакивали мусор, очищая старое поле для нового строительства, для нового творчества... Зашумел майдан, закружился вихрь степной! Столкнулись два единокровных мира с иной идеологией и мировоззрениями... Мир стариков, почитавших нерушимость царских и панских велений, и фронтовиков, окрещенных огнем и мечом на фронте, дорого заплативших кровью за измену и распутство царской камарильи... Душа фронтовиков, как не обросшая летательной силой птица, рвалась к свободе, к человеческой правде, чтобы казак мужику, а мужик — казаку были бы братьями, а не злодеями по царскому нраву. Старики же, приученные к богобоязненности, к рабской покорности панам, попам и к беспрекословному служению царю как Богу, были не согласны. В их души не вмещалось понятие, что можно жить и без царя-помазанника божьего. Собраниям и спорам краю не было, старики, не имея иных, по моменту, аргументов, огрызались и покрикивали...»136.

Столь широкое поначалу приятие казачеством революции и ее социальных идей определялось во многом тем именно, что Россия была глубоко православной и общинной страной, с глубоко развитым чувством социальной справедливости. Кудинов на многих страницах приводит споры между казаками-фронтовиками и стариками о приятии и неприятии революции, и главным аргументом в этих спорах как с той, так и с другой стороны было Евангелие. Революция и ее идеи воспринимались поначалу в народе как воплощение социальных заветов Евангелия, как воплощение многовековой мечты народа о справедливости. «Только что оторвавшись от долгой окопной жизни, моя мятущаяся душа, — пишет Кудинов, — импульсивно рвалась в неведомый простор, на великий подвиг за счастье народное, за идеал жизни любви и братства»137.

Так воспринимал революцию Павел Кудинов, как и Харлампий Ермаков и главный герой «Тихого Дона» Григорий Мелехов. Потому многие казаки-фронтовики — включая Павла Кудинова и Харлампия Ермакова — и пошли на службу к советской власти, а потом открыли фронт Красной армии в январе 1919 года, потому столь болезненно восприняли они крушение своих иллюзий, которое произошло именно после января 1919 года. Что касается «первой революционной стадии», то есть 1918 года, то Кудинов считал, что в ту пору беспощадную кровавую борьбу развязали не «красные», а «белые» «казачьи дворяне». Кудинов рассказывает, как они провоцировали казачество на эту кровавую борьбу. «Один из таких дворян по имени полковник Алферов... объявил себя окружным атаманом Верхне-Донского округа». С его подачи, — пишет Кудинов, — «перед Пасхой, во второй половине апреля месяца, среди населения появился, вроде моровой язвы, слух, что на первый день Святого Христова Воскресенья, когда миряне будут служить обедню и платы святить, в это самое время большевики нападут на церковь, запрут народ внутри, церковь зажгут со всех сторон... И, конечно, по старому суеверному навыку, прежде всего, всполошились бабы, потом подшепнули мужьям, что мол так и так... Слушок как костер раздувало ветром... Как взбугрились казаки, как львы на дыбы повставали, да и за шашки взялись»138.

Слух этот был запущен перед Пасхой, — именно тогда казаками и был захвачен отряд Подтелкова. Помните — в романе «Тихий Дон»:

«— А крест носишь?

— А вот он... <...>