Рассвет, утро! Да вот и птицы появились. Легкие, розовые от лучей солнца чайки вылетели откуда-то из-за кормы танкера и, плавно взмахивая крыльями, полетели рядом с ходовой рубкой, то опускаясь к воде, то взмывая ввысь. Они перекликались озабоченными голосами, вертели хорошенькими головками и дружелюбно поглядывали через стекла лобовых окон на Русова и Серегина: мол, эй, люди, с добрым утром! Из-под форштевня танкера взметнулась стайка летучих рыб. Ярко сверкая чешуей и упруго раскинутыми плавничками-крылышками, они веером сыпанули в разные стороны, и чайки с воинственными, возбужденными криками кинулись за ними.
Солнце все быстрее поднималось по небу, и вместе с отступающей ночью отходили и ночные переживания, появлялась уверенность в себе, в своих силах, в том, что «Коряк» отыщется, все завершится благополучно, что... Хотя... Русов опять нахмурился. «Эльдорадо» уже лежит на дне океана, покоится на пятикилометровой глубине в северо-восточной части котловины Агульяс, а яхта с инопланетянами или обыкновенными бразильцами уже перемолота в труху о рифы острова Святого Павла, и вряд ли кто из ее команды смог уцелеть. Вот-вот распахнется дверь радиорубки и с мрачным выражением лица войдет Бубин.
Русов прислонился спиной к колонке машинного телеграфа, скрестил руки на груди и уставился на дверь.
Ручка шевельнулась и замерла. «Ну иди же, черт бы тебя побрал, неси свои мерзкие листки!» — подумал Русов. Распахнулась дверь, но вошел не Бубин, а свежий, юный, розоволицый, пахнущий зубным кремом Жора Куликов, а за ним, тяжко громыхая сапожищами с отворотами, боцман с Тимохой на руках. Русов с удивлением поглядел на часы — четверть седьмого, потом на Жору — не слишком ли рано он появился? Но Жора пожал плечами, мол, так надо, старпом, направился в рубку и, взяв лоцию островов Атлантического океана, зашуршал страницами. А боцман отпустил Тимоху с рук, и тот, щуря зеленые глаза, громко, доброжелательно мурлыкая, прошелся по рубке, потерся боком о рулевую колонку, а потом направился к Русову и торкнулся головой ему в ноги.
Снова открылась дверь, вошел кок, глянул на Русова, замотал головой, замахал руками: нет-нет, он не по поводу каши или «пуре», — бочком-бочком устремился в дальний угол рубки и застыл возле гирокомпаса. Да вот и Володин, ему-то что надо? Стармех, как обычно, вытирал ветошью руки, но не сказал ничего ни про сепаратор, который почему-то постоянно засоряется, ни про якорь запасного «двигуна», все отчего-то греющийся, а лишь кивнул Русову, встал с ним рядом и тоже уставился на дверь. Стремительно, опустив голову, ворвался доктор, не глядя ни на кого, прошелся по рубке, отвернулся, прижался лбом к стеклу лобового окна, а за ним в рубке появились Шурик Мухин, Алексанов и другие матросы и мотористы, механики танкера, в рубке стало тесно, но было очень тихо.
Русов с удивлением и с какой-то расплывающейся в груди теплотой вглядывался в лица моряков, его товарищей по рейсу. Оказывается, все уже знают про «Эльдорадо», про исчезновение «Коряка», не спали моряки мертвым сном, как казалось в эту ночь, нет, а ждали вестей о «Коряке», о судьбе остальных членов экипажа «Эльдорадо», ждали с нетерпением утра... И Русов вновь поглядел на дверь радиорубки, торопя Бубина: входи же, сообщи, что знаешь, и вновь, в который уже раз, будто взывая к кому-то, убеждая кого-то, подумал с настойчивой, жадной надеждой: «Найдется «Коряк», всё у них там в порядке! И не все еще надежды потеряны на спасение остальных моряков с «Эльдорадо»! И конечно же, лихие мореходы с бразильской яхты сидят на скалах острова Святого Павла, помятые, поцарапанные о рифы, но живые, вглядываются в синюю даль океана, поджидая, когда кто-то придет им на помощь!»
Распахнулась дверь радиорубки. С несколькими радиограммами в руке пришел Бубин. И тотчас появился капитан, окинул всех взглядом, но в этом взгляде не было удивления, будто знал Горин, что все тут соберутся в это тревожное утро, а потом вопрошающе поглядел в темное, оплывшее от бессонной ночи лицо радиста, будто пытался по его выражению понять, с какими же вестями пришел тот.
— Кейптаунская служба безопасности мореплавания вновь сообщает, что больше никого из членов экипажа «Эльдорадо» не обнаружено. Поиски прекращены. — Бубин кашлянул, с треском потер ладонью защетинившийся подбородок и глухим, бесцветным голосом продолжил: — Как сообщили оставшиеся в живых члены экипажа «Эльдорадо», под ударами волн разошлись швы корпуса танкера. Корпус судна был в плохом состоянии, и швы надо было заварить, но этого в Уолфиш-Бее, последнем порту, куда заходил танкер, как следует сделано не было. — Бубин строго, как бы осуждающе, поглядел на капитана и протянул ему радиограмму. — Возьмите, Михаил Григорьевич.
— А что ты на меня так смотришь?! — тихо, угрожающе произнес Горин и, оглядев матросов, как бы ища у них поддержки, воскликнул: — Да мы-то тут при чем?! Ну кому придет в голову заниматься сварочными работами во время приемки топлива?!
— Международная служба спасения, Плимут, обращается к нам с просьбой о поиске моряков с бразильской яхты «Эль Бореаль», — все таким же бесстрастным, холодным голосом проговорил Бубин и протянул капитану вторую радиограмму.
— А мы что делаем? Мух ловим?! — воскликнул капитан. — Еще ночью генеральный курс откорректирован, и мы направляемся к острову Святого Павла! Ну что там у тебя еще? Что с «Коряком»?
Бубин шумно вздохнул, поглядел на капитана, на Русова, повернулся к доктору, и тот, почувствовав его взгляд, отпрянул от окна рубки, резко обернулся и с какой-то жалкой, вопрошающей улыбкой уставился в лицо Бубина, зашарил по карманам, пытаясь найти то ли платок, то ли сигареты. В напряженной, звонкой тишине послышался его осевший почти до шепота голос:
— Я просил передать на «Коряк» две радиограммы. Передали?
— Передал, доктор, передал! — вдруг во всю силу легких выкрикнул радист и взмахнул над головой третьей радиограммой: — Нашелся наш «Коряк», отыскался! Разговаривал с ним: волнами схлестнуло шлюпки, разбило иллюминаторы радиорубки и аппаратуру залило водой, вышла она из строя! — Бубин передохнул, на лбу его высыпали бисеринки пота, улыбнулся доктору и, близоруко поднеся бланк радиограммы к самому лицу, прочитал: — «Мой милый доктор... — остановился, весело глянул на доктора, и все заулыбались, зашевелились, пододвинулись к доктору. — Мой милый доктор зпт у нас все уже порядке зпт счастлива что у вас тоже зпт очень волнуюсь тебя зпт очень люблю зпт Анка». — Бубин шагнул к доктору, как-то неловко, по-медвежьи обхватил его, сунул ему в руку радиограмму: — На, держи, наш милый доктор, люби, живи!
— А кто позволил читать вслух личные послания? — крикнул, улыбаясь, капитан и, расталкивая матросов и механиков, направился к доктору, пожал ему руку, будто именно доктор спас «Коряк». Смеясь, он повторил: — Кто, кто это позволил читать вслух любовные послания? Ну, Бубин!