Читать интересную книгу Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2 - Александр Дюма

– Вся ваша прислуга, сир. Король на мгновение задумался.

– А из ваших-то есть кто-нибудь?

– Со мной Рафте.

– Прекрасно!

– Что ему надлежит сделать, сир?

– Герцог! Пусть он узнает, действительно ли графиня Дю Барри поехала в Люсьенн.

– Да ведь графиня уехала, если не ошибаюсь.

– Так это, во всяком случае, выглядело.

– Куда же она могла отправиться, как вы полагаете, ваше величество?

– Кто знает? Она может потерять голову от ревности, герцог.

– Сир! Скорее уж вам следовало бы…

– Что?

– Ревновать…

– Герцог!

– Да, вы правы: это было бы унизительно для всех нас, сир.

– Чтобы я ревновал! – воскликнул Людовик XV, натянуто улыбнувшись. – Неужели вы говорите серьезно, герцог?

Ришелье и в самом деле не верил в то, что говорил. Надобно признать, что он был весьма недалек от истины, когда думал, напротив, что король желал знать, поехала ли графиня Дю Барри в Люсьенн, только для того, чтобы быть совершенно уверенным, что она не вернется в Трианон.

– Итак, сир, решено, – произнес он вслух, – я посылаю Рафте на поиски?

– Да, пошлите, герцог.

– А чем угодно заняться вашему величеству перед ужином?

– Ничем. Мы будем ужинать сейчас же. Вы предупредили известное лицо?

– Да, оно в приемной у вашего величества.

– Что это лицо ответило?

– Просил благодарить.

– А дочь?

– С ней еще не говорили.

– Герцог! Графиня Дю Барри ревнива и может возвратиться.

– Ах, сир, это было бы дурным тоном! Я полагаю, что графиня не способна на такую дерзость.

– Герцог! В такую минуту она способна на все, в особенности, когда злоба подогревается ревностью. Она вас ненавидит, – не знаю, известно ли вам это.

Ришелье поклонился.

– Я знаю, что она удостаивает меня этой чести, сир.

– Она ненавидит также господина де Таверне.

– Если вашему величеству угодно было бы перечислить всех, я уверен, что найдется третье лицо, которое она ненавидит еще сильнее, чем меня и барона.

– Кого же?

– Мадмуазель Андре.

– Ну, по-моему, это вполне естественно, – заметил король.

– В таком случае…

– Однако не мешало бы, герцог, проследить за тем, чтобы графиня Дю Барри не наделала шуму нынешней ночью.

– Да, это нелишне.

– А вот и метрдотель! Тише! Отдайте приказания Рафте и идите вслед за мной в столовую – сами знаете, с кем.

Людовик XV поднялся и пошел в столовую, а Ришелье вышел в другую дверь.

Пять минут спустя он с бароном догнал короля.

Король ласково поздоровался с Таверне.

Барон был умным человеком – он ответил так, как умеют отвечать иные господа, которых короли и принцы признают ровней и, в то же время, с которыми они могут не церемониться.

Все трое сели за стол и начали ужинать.

Людовик XV был плохой король, но приятный собеседник. Его общество, когда он этого хотел, было притягательно для любителей выпить, а также для говорунов и сладострастников.

И потом, король посвятил много времени изучению приятных сторон жизни.

Он ел с аппетитом и следил за тем, чтобы бокалы сотрапезников не пустовали. Он завел речь о музыке.

Ришелье подхватил мяч на лету.

– Сир! – проговорил он. – Если музыка способна привести к согласию мужчин, как говорит учитель танцев и как полагает, кажется, ваше величество, то можно ли это же сказать и о женщинах?

– Герцог! Не будем говорить о женщинах, – сказал король. – Со времен Троянской войны и до наших дней на женщин музыка производит обратное действие. У вас-то с ними особые счеты, и я не думаю, чтобы вам был приятен этот разговор; среди них есть одна дама, не самая безобидная, с которой вы на ножах, – Вы имеете в виду графиню, сир? Разве в том моя вина?

– Разумеется.

– Вот как? Надеюсь, ваше величество мне объяснит…

– Сейчас же и с большим удовольствием, – с насмешкой сказал король.

– Я вас слушаю, сир.

– Ну как же! Она предлагает вам портфель не знаю уж какого ведомства, а вы отказываетесь, потому что, как вы говорите, она не пользуется большой популярностью!

– Я это сказал? – переспросил Ришелье, смутившись от того, что беседа принимает такой оборот.

– Ходят слухи, черт побери! – отвечал король, напустив на себя по обыкновению добродушный вид. – Я уж не помню, от кого я это узнал… Из газеты, должно быть.

– Ну что ж, сир, – молвил Ришелье, воспользовавшись свободой, которую предоставил своим гостям августейший хозяин, – должен признать, что на этот раз и слухи, и даже газеты не так уж далеки от истины.

– Как! – вскричал Людовик XV. – Вы в самом деле отказались от министерства, дорогой герцог?

Нетрудно догадаться, что Ришелье оказался в довольно щекотливом положении. Король лучше, чем кто бы то ни было, знал, что он ни от чего не отказывался. Однако Таверне должен был по-прежнему верить в то, что Ришелье сказал ему правду. Герцогу следовало найти такой ответ, чтобы разом избежать мистификации короля и не заслужить упрек во лжи, готовый сорваться с губ барона и мелькавший в его улыбке.

– Сир! – заговорил Ришелье. – Не будем обращать внимание на следствие и остановимся на причине. Отказался я или не отказался от портфеля, это государственная тайна, которую вашему величеству не следует разглашать. Главное – это причина, по которой я мог бы отказаться от портфеля.

– Герцог! Кажется, эта причина не является государственной тайной? – со смехом воскликнул король.

– Нет, сир, в особенности для вашего величества. Ведь вы для меня и моего друга барона де Таверне являетесь сейчас – да простится мне такая смелость! – самым радушным из земных хозяев. Итак, у меня нет секретов от моего короля. Я изливаю перед ним свою душу, потому что не хотел бы, чтобы кто-нибудь имел основание утверждать, что у короля Франции не было слуги, способного сказать ему всю правду.

– Что же это за правда? – спросил король, в то время как Таверне, обеспокоенный тем, что Ришелье может сказать лишнее, кусал губы и старательно принимал такое же выражение лица, как у короля.

– Сир! В вашем государстве есть две силы, которым должен был бы подчиняться министр: одна сила – это ваша воля; другая – воля ваших самых близких друзей, которых выбирает себе ваше величество. Первая сила неотразима, никто не может и помыслить о том, чтобы оказать ей неповиновение. Вторая еще более священна, потому что заставляет любить тех, кто вам служит. Она называет себя вашей душой; чтобы повиноваться этой силе, министр должен любить фаворита или фаворитку своего короля.

Людовик XV рассмеялся.

– Герцог! До чего хорошо вы сказали! Однако могу поручиться, что вы не станете об этом трубить на Новом мосту.

– О, я отлично понимаю, сир, – отвечал Ришелье, – что после этого философы возьмутся за оружие. Правда, я не думаю, что вашему величеству или мне это чем-либо грозило бы. Главная задача состоит в том, чтобы обе силы королевства были удовлетворены. Так вот, сир, я не побоюсь сказать вашему величеству, хотя бы после этого я впал в немилость, что равносильно для меня смерти: я не мог бы исполнять волю графини Дю Барри.

Людовик XV примолк.

– Вот какая мысль пришла мне в голову, – продолжал Ришелье, – я недавно окинул взглядом придворных вашего величества и, честно говоря, увидел столько красивых и благородных девиц, столько знатных дам, что, будь я королем Франции, я бы не смог сделать выбор.

Людовик XV повернулся к Таверне. Тот, чувствуя, что дело косвенным образом касалось и его, трепетал от страха и надежды; он впился глазами в герцога и всем своим существом готов был помочь красноречию герцога, словно подталкивая к берегу корабль, на котором находилось все его состояние.

– Вы придерживаетесь того же мнения, барон? – спросил король.

– Сир! Мне кажется, что вот уже несколько минут герцог говорит превосходно! – отвечал Таверне в сильном волнении.

– Так вы согласны с тем, что он говорит о благородных красавицах?

– Сир! Мне кажется, что при французском дворе и в самом деле есть очень хорошенькие!

– Вы того же мнения, барон?

– Да, сир.

– И вы готовы призвать меня, как и он, к тому, чтобы сделать свой выбор среди придворных красавиц?

– Признаться, я совершенно согласен с маршалом; смею также предположить, что и ваше величество придерживается того же мнения.

Наступило молчание, в течение которого король благосклонно разглядывал Таверне.

– Господа! – проговорил он наконец. – Я, вне всякого сомнения, последовал бы вашему совету, будь мне тридцать лет. И меня нетрудно было бы понять. Однако я считаю, что сейчас я слишком стар для того, чтобы быть чересчур доверчивым.

– Доверчивым? Объясните, пожалуйста, что вы хотите этим сказать, сир!

– Быть доверчивым, дорогой герцог, означает «верить». Так вот, ничто не заставит меня поверить в некоторые вещи.

– В какие?

– Ну, например, что меня в моем возрасте можно полюбить.

– Ах, сир! – воскликнул Ришелье. – Я до сегодняшнего дня думал, что ваше величество – самый красивый дворянин королевства. А вот теперь я с глубоким прискорбием вынужден признать, что ошибался!