Привратник после ночной пирушки зевал, опираясь на снятый засов, небо наливалось голубизной, разгоняя тучи.
Дождь, насколько я помню, пошел лишь на третий день.
История Белхэма широко известна в общих чертах. Отличившись смолоду как искусный математик и зодчий, он привлек внимание южных вельмож, наперебой зазывавших его к себе. Затем королева Олин призвала его в Колхари, где он также работал в многих знатных и богатых семействах, оставаясь простолюдином до мозга костей. Беспокойный дух и талант творца не препятствовали ему пить и распутничать. После низложения Олин он ушел еще дальше на север и погиб близ Элламона в один холодный дождливый вечер, сорвавшись пьяным с утеса.
Я пометил на своей карте все крепости, храмы, мосты, дороги и фонтаны, с которыми было связано имя Белхэма, и прочертил через них намеченный мною путь, начиная с той же точки, с которой, скорей всего, начал он. Дождливым днем неделю спустя я сидел в нашем лагере под натянутым для меня навесом. В костре горели ореховые дрова: наш караванщик, предвидя, что будет дождь, запасся ими еще накануне. Развернув карту между подлокотниками своего походного кресла, я попивал через медную трубочку ягодную настойку. Мой человек Кадмир, уроженец соседнего городка, где этот напиток делали, и полдня его восхвалявший, сбегал туда и купил мне кувшин. Трое солдат, примостившись у колеса, играли с кучером в кости, благо дождь едва моросил.
До меня донесся их смех: кучер отпустил грязную шуточку, услышанную им утром от меня самого. Я долго думал, стоит ли это делать, но не удержался и добавил: «Не забудь передать это Тиреку», имея в виду самого мрачного из солдат. Теперь они все ухмылялись, глядя на меня, – в том числе и темнокожий, со сломанным носом Тирек. Кучер, видимо, передал мои слова в точности, но никто вроде бы не обиделся.
Уверившись в их любви ко мне, я углубился в карту – до сих пор помню, с какой гордостью я вел по ней пальцем. Вот оно, начало моего великого дела. Тщательно продуманная линия, бегущая через реки, леса и горы, казалась мне прекрасной, как, согласно моему тогдашнему мнению, всякая истина.
Жизнь Белхэма со всеми его творениями простиралась передо мной.
Приходило ли мне в голову, что я знаю не о всех его чудесах? Да, я знал, что пары-другой недостает: мне рассказывали о них, но не могли назвать места, где их можно найти. Может быть, он не столь уж точно перемещался между метками моей карты? По рассказам моих родичей, он отлучался куда-то далеко, но после вернулся. Приходило ли мне в голову, что кое-что из приписываемого ему построил не он, а его подражатели? Да, я знал о трех таких случаях, поскольку рассказчики помнили настоящих зодчих. Но все эти мелкие недочеты лишь усиливали мое предвкушение.
Что значили тогда эти исключения для меня и проложенной через Неверион извилистой линии? С уверенностью, свойственной только юности, я полагал, что неизвестные работы Белхэма и неизвестные подделки, если бы они мне вдруг открылись, лежали бы не слишком далеко от вычисленного мною пути – как будто сам Белхэм, глядя через мое плечо, дивился точности, с которой я восстановил его жизнь.
Первой моей целью был, как ни странно, городок в Фальтских горах, близ которого Белхэм погиб. Я хотел постоять на выступе, откуда он сорвался, и спуститься туда, где умирал он с переломанными ногами. Быть может, если я увижу те же деревья и скалы, что видел он, мне откроются его предсмертные мысли? Я твердо решил не останавливаться в других памятных местах, пока не воздам ему этот последний долг.
После этого я собирался переместиться назад, в Элламон, к месту его последних свершений – он разбивал сады и строил фонтаны в поместье моего кузена, Ванаре. А затем я (обогнув Колхари) двинусь на юг, где Белхэм родился. Таким образом я на каждой остановке буду наблюдать чудеса, о которых сам гений еще не ведал – они только предстояли ему. Есть ли более разумный способ обозреть жизнь великого человека?
В Фальтах, конечно же, шли дожди – да такие, будто у богов чан прохудился. Все три дня пути до Элламона нас поливало вовсю.
Дорога становилась опасной.
Лысый караванщик, промокший насквозь – даже на бровях капли висели, – взобрался ко мне в повозку. Его не устраивало, что я задумал миновать крепость. Не лучше ли молодому господину заехать сперва в Элламон и переждать непогоду у своих достойнейших родичей?
Я промок и замерз не меньше своих людей, поскольку на крутых подъемах выходил из повозки. Говоря с караванщиком, я смотрел в переднее окошко, приходившееся между ногами кучера: лошади с трудом одолевали размытую, усыпанную ветками и листвой дорогу.
«Да, конечно, остановимся в Элламоне», – сказал я. Моя красивая мечта разбилась, будто съехавшая с дороги повозка.
Пожилой элламонский кузен, которого я видел впервые в жизни, принял нас радушно. Моего слугу он поместил к своему, солдат – в пустую казарму, но обедали мы, по моей просьбе, все вместе. Раз нам будут подавать те же блюда, зачем же сидеть вдвоем за длинным столом в огромном чертоге, рассудил я.
Кузен охотно согласился и с удовольствием слушал военные байки под репу и жареную баранину, пока в окнах сверкали молнии и по западной стене стекала вода.
Наутро дождь перестал, но мы задержались еще на денек. Я рассказал кузену о своем интересе к Белхэму и нашел в нем истый кладезь полезных сведений. Показывая мне белхэмовы фонтаны, он объяснил, как лучше всего проехать к утесу, откуда сверзился гений. Вряд ли бы мы добрались туда без него! Узнал я также о давно снесенной гостинице, где Белхэм выпил последнюю кружку сидра перед тем, как уйти в ночь. Узнал о четырнадцатилетней пастушке-дурочке. Белхэм пролежал под скалой два дня, и она его видела, но побоялась позвать на помощь: кто-то наплел ей, будто этот варвар – колдун, умеющий двигать скалы. Узнал, что в конце концов его нашли рудокопы; он был еле жив и умер, когда его принесли обратно в гостиницу. Вся ужасная история его гибели ожила передо мной в ярких красках.
Я сказал, что попытаюсь пройти последним путем Белхэма от места, где стояла гостиница. «Это довольно трудно, – сказал кузен. – Город сместился стадии на две к востоку, когда я был еще мал, – и не забудь, что Белхэм сильно напился, а пьяный, как правило, напрямик не идет».
Мой смех, думается, его удивил. «Еще бы! – воскликнул я. – Он опьянел