Все повторилось, едва я приблизился к особняку Артура. Сквозь утихающую головную боль и тошноту проступил бледной тенью и тут же неотвратимо навалился на меня холодок нежелания. Не хотелось входить в дом Артура, разговаривать с ним, получать от него информацию… Пространство вокруг меня наполнилось некоей угрозой — бесформенной и безликой.
Изрядно удивленный, я аккуратно проверился. Вроде все чисто. Рискуя опоздать к Спенсеру, я все же качнул маятник и еще раз убедился, что от меня действительно отстали. Но холодок не проходил. Это было уже слишком!
“Хватит валять дурака, — сказал я себе. — Где твоя личная храбрость, диггер с двадцатилетним стажем?.. Тоже мне Кассандра в штанах! Нострадамус двадцать первого века!.. Завершу эту операцию, и надо сдаваться психиатрам. Что-то после Швейцарии со мной все-таки не то…”
Я еще раз проверился, вспомнил о Лине, которую сейчас увижу, и двинулся к знакомым воротам.
Лины не было. Встретила меня незнакомая дебелая блондинка неопределенного возраста. Самая подходящая пара для любовных утех сорокапятилетнего осла.
— Подождите несколько минут, — сказала блондинка, усадив меня на диван. — У доктора пациент.
— А где девушка, которая была здесь вчера? — спросил я невинным голосом.
— Лина? — Блондинка посмотрела на меня с презрением. Уверен, что на настоящего осла она бы так не посмотрела. — Мы с ней работаем через день. К тому же она практикантка и скоро от нас уйдет.
— А вы?
— Я с доктором с тех пор, как он сюда приехал. Вот уже шесть лет… Я просмотрела дискету с историей вашей болезни. Вы правильно обратились к доктору, он очень хороший врач. Вылечит и космонавта!
Я прижал руку к груди и с самым благодарным видом поклонился. Это, кажется, произвело положительное впечатление. Во всяком случае, она снова открыла рот и больше его не закрывала. Через несколько минут я уже знал, что она очень одинока, что муж ее служил в десантных войсках Тайгерленда и пятнадцать лет назад героически погиб, выполняя патриотический долг на территории соседней страны, что сын ее тоже был военным, но началось проклятое разоружение, и он стал кригером, вот уже пять лет она не имеет о сыне никаких известий.
Я вздохнул. Война въелась в людские судьбы гораздо в большей степени, чем нам казалось. И далеко не все считают ее исчадием ада, для многих она — единственное средство существования.
— Почему вам так не нравится кампания разоружения? — спросил я. — Разве жизнь без войны не лучше?
Женщина нахмурилась.
— Кампания! — Она фыркнула. — Это еще с какой стороны посмотреть!.. Для слабого и неприспособленного — конечно. Им легче и безопаснее. Но человечество всегда держалось не. на слабых и неприспособленных… — Она посмотрела с вызовом, будто меня и имела в виду. — Если хотите, войны были механизмом естественного отбора… Вот, скажем, волков называют санитарами леса, не так ли?
Я кивнул.
— Так вот, по-моему, война — это санитар человечества.
— Но ведь так было в первобытные времена, — возразил я. — Когда дрались дубинами и мечами. Тогда исход боя действительно зависел от того, насколько крепок и силен воин. А позже, после изобретения огнестрельного оружия, все изменилось. И любой тщедушный урод теперь запросто ухлопает двухметрового детину с огромными бицепсами. С расстояния в несколько сот метров, а то и подальше.
— На первый взгляд это действительно так, — сказала женщина. — Но только на первый!.. Вы забываете, что, кроме силы тела, есть еще и сила духа. И побеждает в конечном итоге тот, кто сильнее духом. А у сильных духом всегда рождаются здоровые дети.
У нее несомненно был сильный духом муж, и она родила от него крепкое потомство. Так что я просто кивнул.
— Вот видите! — сказала она с воодушевлением. — И потому, я думаю, политиканы из Нью-Йорка и Парижа предали не только профессиональных военных. Они предали весь мир. Они отняли у одних тяжелую, но любимую профессию, у других — возможность самоутверждения и проверки своих сил, у третьих — перспективу хороших заработков. А взамен получили жидкие аплодисменты кучки чокнутых пацифистов.
Я прикрыл глаза. Передо мной сидела одна из активисток движения “Женщины за возможность воспитания сильных сыновей”. Спорить с ней не имело никакого смысла. Такие люди разговаривают с тобой лишь до тех пор, пока ты готов, развесив уши, слушать их. Как только начинаешь спорить, они теряют к разговору всякий интерес. Я хотел спросить ее, когда же освободится доктор, и тут мысли мои ухнули в бездонную пропасть.
“Предали, — подумал я. — Вот оно!.. Она сказала: “Предали!”, и это было именно то слово, которого мне не хватало для осознания картины. Предали!..” Теперь я знал, что меня так гнало прочь от этого дома. И мне стало понятно — позавчера я сбежал в Лонгвилль не потому, что за мной был хвост, и не потому, что на меня оказывалось направленное инфразвуковое воздействие, а потому что уже тогда мой мозг знал: Арчибальд Спенсер (псевдоним Артур) — предатель. Это знание скрывалось где-то в подкорке, и потребовалось всего лишь ключевое слово, чтобы оно выплыло на поверхность. И теперь я понял, почему мне позавчера так хотелось связаться с Алкиноем и что ему хотелось сообщить.
Я поднялся, прервав ареофильные излияния моей словоохотливой собеседницы.
— Извините, — сказал я. — Мне надо срочно вернуться домой. Я приду несколько позже. Наверное, доктор будет возмущен, но мне в самом деле надо сбегать домой.
— Как же так? — произнесла сестра. — Вам же назначено!
— Передайте доктору мои глубочайшие извинения, но мне действительно очень-очень надо.
4.2. Дома я сразу же поднялся в спальню и вынул из ящика стола таблетки активатора. Теперь Арчибальд Спенсер был у меня в руках. И часа не пройдет, как я выведу его на чистую воду. Он сам мне расскажет все, что знает, одну только правду выложит: и о том, как провалился Генрих, и о том, как перевербовали его самого…
Я спустился вниз. Надо было срочно заказать диктофон и получить посылку с пистолетом. Принтер застрекотал, когда я открыл дверь на кухню. Я обернулся. На принтере горел сигнал срочного сообщения. Обо мне кто-то вспомнил. Я подошел к тейлору и оторвал кусок ленты. Быстренько расшифровал послание, с удовлетворением убедившись, что этому уголку памяти приключения последних дней нисколько не повредили.
Ознакомившись с содержанием шифровки, я призадумался. Послание пришло по гражданской информсети, это о многом говорило. Видно, они там совсем в цейтноте, если не могут терять время на передачу через экранированный канал Артура. И само сообщение было весьма любопытным. Алкиной приказывал мне все бросить и вплотную заняться передатчиком. Как будто до его приказа я занимался чем-то посторонним… Ох уж эти мне начальники! Попробуй найди этот чертов передатчик, не зная времени сеансов!.. Разве что нажраться активатора и подслушивать мысли каждого встречного. Устроить, так сказать, глобальное прочесывание мозгов… Ну, этим можно заниматься до второго пришествия! Одна лишь закавыка: раньше меня снесут на кладбище — Бакстер ведь не раз заикался о том, как вредна для моего организма слишком частая активация. Неизвестно еще, сколько лет жизни отняла у меня сегодняшняя ночь! А всей и пользы-то — от провала ушел… Даже лиц гостей не запомнил. Все силы ушли на борьбу с действием вилфага. Но кому это теперь объяснишь?..
Я стер из памяти тейлора запись шифровки и отправил на Куру подтверждение получения приказа. И тут же — еще одна шифровка. Алкиной сообщал, что времени на поиски передатчика — всего ничего, объявлял, что операции теперь дан индекс “А” и предупреждал об ответственности за несвоевременное выполнение задания.
Я почесал затылок. Индекс “А” — это уже сверхсерьезно. Достаточно сказать, что за всю историю существования ЮНДО индекс “А” не объявлялся ни разу. По всему видно, руководство решило воспользоваться сложившейся ситуацией. И потому время теперь ценилось на вес золота. Или жизни.
Я пошел на кухню, заказал диктофон, получил посылку с пистолетом и заблокировал информацию о заказах. Теперь я был готов к битвам во имя мира. Я подошел к тейлору, еще раз стер информацию и отправил подтверждение получения последней шифровки. И тут тейлор звякнул. Я включил дисплей. На меня смотрела недавняя собеседница — медсестра доктора Арчибальда Спенсера.
— Добрый день, — сказал я. — Собираюсь вот к вам снова.
Медсестра поморщилась.
— Мы должны извиниться перед вами, господин Карне, — произнесла она виновато. — Доктор не сможет вас принять. Его только что вызвали к больному. Когда он освободится, мы вам сообщим о времени следующего приема. Еще раз примите наши извинения. Случай очень тяжелый, велика вероятность летального исхода.