флоте.
«Армия и флот».
— Не нападайте на бюрократию.
«Бюрокр…»
Не касайтесь проституции.
«Прост.».
— Не выводите на сцену писателей, скульпторов, борцов, кокоток, сыщиков, спиритов, студентов.
— Постойте, сейчас.
— Вдов, инженеров, депутатов, крестьян, миссионеров.
«…онеров».
— А дайте слушателям здоровую, свежую пищу.
«Пищу».
— К чему вы «пищу» записываете? Это уж явится само собой.
«Само со…»
— Тьфу!
— А главное: не слушайте никаких советов. Пишите то, что Бог на душу положит. Пишите, как и что хочется, и выйдет очень хорошо. Я уверен, что выйдет прекрасно.
Драматург благодарит за совет и раскланивается…Летом все отдыхают: барин, чиновник, депутат. Работает один только драматург.
1911
Слова
Пора перебираться в город. По утрам становится холодно, роса не высыхает до десяти часов утра. Мясник уже дважды приходил со счетом. Увядают цветы.
Лето прошло и — ничего не случилось. Уж который раз! В мае, когда перебирались, думалось, что случится нечто необыкновенное. И ожидалось это со дня на день, с недели на неделю.
«Вот сегодня! Вот вечером…» — смутно думалось Ольге Федорове.
Она взбивала волосы перед зеркалом, брала кремовый с кружевами зонтик и шла.
Шла, — но ни в роще, ни около озера, ни за мельницей ничего не было, кроме пыли, духоты и длинных мыслей.
Так прокатилось лето.
Теперь близка осень, и через несколько дней переедут в город. Что-то там будет?
— Повтори слова, — советует ей мать, пожилая женщина в пенсне. — Александр Романович тебе поможет.
— Какие слова? Я хорошо помню.
— Все лето не повторяла. Нельзя же. Приедем в город, и начнется.
Ольга Федоровна вытаскивает из-под груды книг толстую. изрядно растрепавшуюся тетрадку в синей обертке и. вздыхая, усаживается повторять.
Александр Романович, молодой человек с длинными волосами, невероятно много курящий, тоже садится и приступает к работе.
— Надоела мне эта тетрадка, — замечает она и начинает: — Проблема пола. Проблема наготы. Мужской элемент в женщине. Портрет Дориана Грэя. Любовь не имеет ничего общего с деторасположением.
— Деторождением, — хладнокровно поправляет Александр Романович и затягивается.
— Разве?
Она всматривается и соглашается:
— Да. вы правы: «с деторождением». Свобода пола. Свобода встреч. Кстати, я встретила Ниночку: она выходит замуж за Полозова.
— Неужели?
— Факт. Повезло этой дуре!
— Но ведь Полозов и сам не умен.
— Не умен, а все же… Культ красоты. Половой вопрос. Профессора Фореля.
— Форель сюда не относится. — замечает длинноволосый юноша, — это пример.
— Нет. это слова.
— Пример к словам.
— Ну, все равно. Надоело.
Она зевает и передает синюю истрепанную тетрадку собеседнику.
Тот делает серьезное лицо и слушает.
Ольга Федоровна начинает говорить, считая по пальцам и наклоняя при каждом слове голову с взбитыми волосами:
— Проблема пола. Проблема наготы. Любовь не имеет тра-та-та. Портрет Дориана Фореля… то есть нет. Я слова знаю, — говорит она, — а примеры хуже, бог с ними, с примерами.
В это время входит мать.
— Повторила? — спрашивает она дочь.
— Да, знаю.
— И позапрошлогодние?
— Зачем позапрошлогодние? Они не нужны.
— Действительно, — вмешивается юноша, — позапрошлогодние слова никому не нужны. Их совсем уже не слышно.
— Мало ли, что не слышно, — возражает мать, — неизвестно, о чем теперь будут говорить, какие темы на очереди. Надо быть готовым ко всему.
Ольга Федоровна, лениво раскидывая руками, достает из-под ног тетрадку в коричневой обложке.
— От нее несет мышами! — брезгливо замечает она и морщит хорошенький носик.
— Действительно несет, — соглашается юноша. — Отчего бы оно это?
— Потому что залежалась, — объясняет мать, — если бы выветрила летом, то…
Но дочь раскрывает тетрадку и начинает нараспев повторять:
— Избранники народа. Планомерная работа. Равноправие народностей. Осада власти.
— Осада власти — вычеркнуто. — говорит юноша.
— Да, верно.
— Если вычеркнуто, не надо учить.
— Власть исполнительная да подчинится… неразборчиво кому подчинится.
— Если неразборчиво, тоже не надо, — соглашается мать.
— Нужды крестьянства.
— Кого? — изумленно спрашивает молодой человек.
— Крестьянства! — повторяет дочь.
— Это что же такое? — спрашивает он.
— Не знаю. Может, болезнь такая?
— Не болезнь, а занятие, — солидно замечает мать. — Было такое занятие.
— Ну, бог с ними. Наказ. Оппозиция. Комиссия. Блок.
— Блок как сюда попал? Ведь это из прошлогодних слов.
— Это другой блок.
— Неужели в твое время тоже так было, мама?
— В мое время, конечно, все было иначе. Да, очень нервный век.
— Легко отстать от века, — говорит молодой человек, — уедешь куда-нибудь недели на две, потом вернешься и надо нагонять.
— Повтори также и четвертого года слова, — произносит мать.
— Мама! — протестует дочь. — Но ведь это такое старье!
— Необходимо! — настаивает мать. — Никто не знает, какая мода будет зимой.
— Я не помню, где тетрадка, — сердясь, говорит дочь.
Искать приходится долго: в комоде, под диваном, даже на кухне. Наконец она нашлась в спальне, в ящике, вместе с грязным бельем.
— Фу, какая гадость! — говорить дочь. — Да это в руки нельзя взять.
— Только пересмотри — успокаивает мать, — потом опять бросишь.
— Я не могу, держите вы, — просит Ольга Федоровна юношу.
Тот перелистывает пожелтевшие страницы, а Ольга Федоровна из-за его плеча читает:
— Диктатура пролетариата. Забастовка. Электричество. Всеобщее, прямое, равное и тайное…
Юноша покровительственно улыбается и произносит:
— Не правда ли: как смешно читать?
— Мама, ну к чему я буду это повторять? Ведь это никому не нужно.
— Ну, про всеобщее и тайное действительно можешь забыть, но другие слова интересны.
— Какие же? Все скучны.
— Историческое вспоминание. — сгоняя улыбку, замечает юноша.
— История есть священная книга народов, главная, необходимая, — начинает дочь барабанить по Карамзину.
Мать ласково смотрит на нее и говорит:
— Пойдем обедать, довольно заниматься.
И потом добавляет огорченно:
— А Полозова ты все-таки прозевала…
1911
Дело Зудотешина
Однажды случилось следующее.
Петр Зудотешин, внук того, известного, выпустил в свет необычайную книгу, в которой все листы были совершенно белые и только на обложке была нарисована голая женщина с рыбьим хвостом и надписью:
«Сочинение Петра Зудотешина. Посвящаю памяти моего дедушки. СПбург. 191* год. Издание первое. Цена 1 р.».
Судьба этой странной книги оказалась совершенно оригинальной; против всякого ожидания, автор сразу получил громадную известность не только в России, но и далеко за ее пределами.
Начать с того, что газета «Вчера» жестоко разбранила автора, во-первых, за стиль, во-вторых, за дерзкий выбор тем и, в-третьих, за национальность. «Развязность автора, безграмотные обороты,