Шея Данте напряглась от усилия удержаться, его член напрягся, адамово яблоко резко дернулось, когда он попытался проглотить свое удовольствие.
Наслаждение, которое я дарила ему.
Удовлетворение иного рода клубилось во мне, как дым после пожара. Я притянула его к себе дрожащими конечностями и пососала мочку его уха, прежде чем прошептать:
— Я никогда раньше так не кончала.
— и это было правдой, хотя он не знал, насколько. — Теперь я хочу увидеть, как ты кончишь для меня.
— Cazzo[120] , — выругался он, зажмурившись, и жестко вошел в мою слегка ноющую, пульсирующую киску. — Ты ощущаешься лучше, чем во снах.
— Покажи мне, как сильно тебе это нравится, — осмелилась я, покусывая его мочку уха, затем двигаясь вниз по шее, погружая в нее зубы, чтобы почувствовать его силу, когда он снова трахал меня все сильнее и сильнее. — Я хочу посмотреть, что я делаю с тобой.
С последним диким стоном Данте отпрянул назад, вынув свою пульсирующую длину из моих сжимающихся складок, чтобы обхватить ее своим большим кулаком. Я смотрела, потрясенная и ошеломленно возбужденная видом того, как он так порочно водит своим членом по моему распростертому телу. Он навис надо мной, рубашка распахнута на упругом животе, лицо напряжено от необузданной страсти. Я никогда не видела и не представляла себе более сексуального мужчину, чем Данте Сальваторе.
И тут он шлепнул свободной рукой по машине рядом с моим бедром, набухшая головка его члена быстро запорхала между пальцами, и он грубо вскрикнул, когда первая струя его семени выплеснулась на мой обнаженный, трепещущий животик. Я была в восторге от этого зрелища, когда струйка за струйкой спермы горячо брызгала на мою кожу, покрывая меня им.
Это было грязно. Так грязно, что это должно быть неправильно.
Но, Боже, это было правильно, когда он пометил меня таким образом, овладел мной таким элементарным способом с помощью своего семени.
Кончив и задыхаясь, Данте выпустил свою все еще твердую длину и лениво размазал свою сперму по моей коже широкими, твердыми кругами. Сильная дрожь впилась зубами в мой позвоночник, но я не остановила его собственнические действия.
Эмоции бурлили вслед за страстным огнем, который сровнял меня с землей, новый весенний рост пробивался из удобренной почвы моей души.
Я знала, что это должно было быть грязно и нечестиво, то, что мы делали, так открыто и неистово, как животные в течке.
Но у меня только что был первый по-настоящему эротический опыт в жизни в двадцать семь лет. Не просто трепет приятных ощущений время от времени и нежная близость прижимания мужчины к себе, а стучащая по зубам, пробирающая до костей эйфория, о которой я только читала в книгах или слышала от друзей и родственников.
Но это было нечто большее. Она удовлетворила мою давнюю тоску по тому, что я так долго хотела быть желанной, прежде всего. Даже до безумия.
А финальный акт? Данте наблюдал, как его рука втирает его естество в мою кожу, будто оно останется там навсегда, как татуировка, клеймо?
Это удовлетворило какую-то первобытную потребность быть полностью принадлежащей кому-то другому.
Быть желанной и принятой.
Принадлежать.
Прежде чем я смогла подавить импульс, всхлип сорвался с моих губ. Я поспешила прикрыть рот рукой, расширенными глазами глядя на Данте, который смотрел на меня в ужасе.
— Я сделал тебе больно, cara [121]? — потребовал он, быстро натягивая брюки и поправляя мою одежду, а затем потянулся вниз, нежно беря меня на руки.
Это только заставило меня зарыдать сильнее, грудь превратилась в холодный двигатель, заикающийся от неистовых эмоций. Я не могла остановиться. В панике я прижалась к нему, даже пытаясь спрятать лицо у него на шее, и слезы, горячие и тяжелые, скатывались по щекам в открытый воротник его рубашки.
— Тише, тише, — пробормотал он, вставая, и мое тело обмякло в его руках. — Io sono con te. Я с тобой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я не могла ничего сделать, кроме как плакать. Слезы обжигали глаза, скапливаясь на веках, заливая лицо, пока оно не стало горячим и зудящим от соли. Я терлась щеками о кожу и рубашку Данте, как ребенок, неспособный справиться с горем в груди. Я была безутешна от эмоций, слишком больших, чтобы их можно выразить словами. Даже когда я пыталась открыть рот, пока Данте вел нас из лифта к своей квартире, из моего горла вырывались только хныканье и захлебывающиеся вздохи.
Где можно выучить правильную лексику для таких дел?
Как я научилась благодарить мужчину за простой, но глубокий поступок любить меня?
Своим телом.
Как друга.
Заботиться обо мне несмотря на то, что это была жалкая работа, которую я никогда не смогу упростить.
Видеть меня, когда я так долго втайне боялась, что умру незамеченной и неизвестной.
Я плакала, и плакала до тех пор, пока моя грудь не стала гореть, а из носа не побежали сопли, икота была единственным способом набрать воздух в измученные легкие.
Данте отнес меня в квартиру, через гостиную, где, как я знала, нас ждали его люди. Я хотела попросить его отнести меня в мою кровать, но он не сделал этого. Вместо этого он прошел через кухню в дальний коридор, который вел в его кабинет.
И в его спальню.
Дрожь предвкушения пробежала у меня между лопаток, когда он толкнул плечом приоткрытую дверь и провел нас внутрь. Он не остановился ни на кровати, ни на диване, который я видела сквозь мокрые от слез волосы возле окон. Вместо этого он провел нас прямо в ванную комнату, отделанную черным мрамором.
Я попыталась сделать несколько глубоких вдохов, пока он усаживал меня на свое бедро и слегка приподнятое бедро, чтобы наклониться в массивную душевую кабину и включить ее. Вода лилась со всех трех из четырех сторон.
Отрегулировав температуру, он перенес нас обоих внутрь стеклянных дверей и отступил назад под струю, опустив меня на пол лишь на время, достаточное для того, чтобы снять мою наспех наброшенную одежду.
Я дрожала несмотря на то, что в стеклянном и мраморном корпусе уже начал клубиться пар.
— Vieni[122], — мягко приказал Данте, притягивая мое обнаженное тело к себе.
Я была слишком уставшей и изможденной, чтобы стесняться своего обнаженного тела.
С порывистым вздохом и еще одним маленьким всхлипом я позволила ему прижать меня, как цветок, между своими тяжелыми руками и сильным торсом. Он держал меня, обнимая, пока вокруг нас текла вода. Проходили минуты, мои ослабевающие слезы терялись в брызгах, дыхание медленно выравнивалось. Я сосредоточилась на ощущении сильного мужчины рядом, защищающего меня от внешнего мира, но также и от самой себя. Когда я хотела бы остаться одна из-за своего редкого и постыдного срыва, Данте не потерпел стеснения, заставляя меня поделиться с ним.
Я думала о том, чтобы смутиться после эмоциональной бури, которая оставила меня опустошенной, как обломки после тропического урагана, но у меня не хватило сил даже на это.
Вместо этого я прижалась щекой к стальной груди Данте и обхватила его тело руками, чтобы прижать к себе.
Когда прошло достаточно времени, чтобы я убедилась, что наша кожа превратилась в чернослив, он, наконец, отодвинулся, смотря на меня сверху вниз, взял меня за подбородок, приподнимая мое лицо к себе.
— Лучше? — спросил он, глаза были серьезными.
Я кивнула, кусая губы, затем слабо пожала плечами.
— Наверное, это был первый раз, когда ты занимался сексом с женщиной, которая после этого развалилась на куски в твоих объятиях.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Он не рассмеялся и не отмахнулся от этого, как я думала. Его большой палец провел по уголку моего рта, напоминая о том, что макияж, вероятно, стекает по моим щекам, и сказал:
— Это был первый раз для многих вещей, Елена. И ни одна из них не была плохой.