Читать интересную книгу Семейство Доддов за границей - Чарльз Ливер

Для меня жизнь у ней — счастье, какого я никогда еще не испытывала. Мирная тишина, ненарушаемая никакими столкновеніями, невыразимо-сладка. Если погода мѣшаетъ прогулкамъ, которыя въ ясные дни продолжаются у насъ по цѣлымъ часамъ, мы находимъ много занятій дома. Не говорю о хозяйствѣ, очень-интересномъ; окончивъ эти хлопоты, я рисую, пишу, играю на фортепьяно, читаю старушкѣ вслухъ, обыкновенно понѣмецки; и, что бъ я ни дѣлала, ея замѣчанія всегда бываютъ полезны мнѣ и справедливы, потому-что — это странно — даже о предметахъ, по ея словамъ чуждыхъ ей, она судитъ очень-вѣрно по какому-то инстинкту, внушаемому, конечно, знаніемъ жизни и любовью къ природѣ.

Но я заговорилась о ней, и вы, быть-можетъ, скажете, что я забываю о людяхъ, мнѣ болѣе-близкихъ, забываю о своихъ родныхъ. Наша любовь къ аристократизму все еще продолжается, милая миссъ Коксъ. Мы рѣшительно хотимъ быть свѣтскими людьми; и каковы бы ни были наши неудачи и промахи, мнѣ кажется, людямъ, стремящимся къ недоступному, нельзя избѣжать ихъ. Послѣ того, какъ папа уѣхалъ въ глубь Германіи, провожая мистриссъ Горъ Гэмптонъ, мама стала жить еще роскошнѣе прежняго. Нашъ образъ жизни очень-дорогъ, почти можно сказать, блистателенъ. У насъ лакеи, лошади, экипажи, однимъ словомъ, все, чѣмъ отличаются вельможи, кромѣ одного — манеръ, по которымъ скорѣе всего они узнаются. Мама до того разборчива въ знакомствѣ, что отпустила меня къ мистриссъ Моррисъ только подъ строгимъ условіемъ, чтобъ «ни она, ни Мери Анна не были принуждены компрометировать себя ея дружбою», чтобъ она «оставалась исключительно твоимъ другомъ, Кери»; и какъ я гордилась бы этимъ именемъ, если бъ она меня его удостоила!

Надобно признаться, что на «пятницахъ» у мама собирается все, что только ессь въ Баденѣ знатнаго и блестящаго. У насъ бываетъ какой-то старый герцогъ съ длинными сѣдыми усами, какая-то горбатая герцогиня и кривой маркизъ; генераламъ, маршаламъ, посланникамъ — нѣтъ счота; «ваша свѣтлость» и «ваше сіятельство» самыя употребительныя слова за нашимъ чайнымъ столомъ. Но я часто спрашивала себя: не расплачиваются ли насмѣшками эти знатные гости за самозванство хозяевъ? Не хохочутъ ли они надъ сотнями свѣтскихъ промаховъ, какіе замѣчаютъ въ «Доддахъ»? Я не имѣла бы права питать этихъ обидныхъ подозрѣній, еслибъ часто не долетали до меня слова, отъ которыхъ цѣлый часъ горѣли стыдомъ мои щеки. Но и съ ихъ стороны, хорошо ли платить за гостепріимство насмѣшками? Хорошо ли презирать приглашающихъ, принимая приглашенія?

Джемсъ рѣдко, почти никогда не присутствуетъ на вечерахъ мама, быть-можетъ потому, что чувствуетъ на нихъ то же самое, что и я. Онъ вошелъ въ компанію людей, которыхъ называютъ «удалыми»; но я думаю, что сердце его несовершенно испорчено, хотя, конечно, много потерпѣло отъ общества, здѣсь окружающаго насъ.

Вы спрашиваете меня о красотѣ Мери Анны; на это я могу отвѣчать съ удовольствіемъ и безъ всякихъ оговорокъ: она первая красавица изъ всѣхъ, видѣнныхъ мною дѣвицъ. Высокая, стройная, великолѣпно-одѣтая, она кажется княжною. Судья, склонный къ суровости, можетъ сказать, что въ выраженіи лица, особенно въ выраженіи губъ ея, нѣсколько замѣтна высокомѣрность; лучше было бъ, еслибъ и голову она держала не такъ высоко; но это, хоть-было бы недостаткомъ въ другихъ, ея красотѣ придаетъ особенный характеръ. Ея движенія необыкновенно-граціозны; ея любезность, иногда, быть-можетъ, немного-свободная, увлекательна. Она бѣгло говоритъ пофранцузски и понѣмецки, никогда не смѣшивается въ титулахъ тысячи своихъ знакомыхъ, изъ которыхъ каждый и каждая смертельно оскорбились бы забывчивостью въ этомъ отношеніи. Нечего и говорить, какое превосходство надъ вашимъ неблестящимъ другомъ придаютъ ей эти таланты. Да, милая миссъ Коксъ, французскій разговоръ для меня такое же трудное упражненіе, какъ и встарину, а относить глаголъ къ концу нѣмецкой фразы для меня такъ же тяжело, какъ пройдти безъ отдыха пятьдесятъ миль. Я прежняя глупенькая Каролина, и, что еще довершаетъ мою безнадежность, остаюсь такою, несмотря на все свое желаніе стать лучше и умнѣе!

Впрочемъ, я усовершенствовалась въ живописи; особенно колоритъ сталъ у меня лучше. Я наконецъ начинаю понимать прелесть гармоніи цвѣтовъ, и вижу, какъ сама природа всегда стремится къ правильности. Я надѣюсь, что эскизъ, который посылаю съ этимъ письмомъ, поправится вамъ; скала на первомъ планѣ — мое любимое мѣсто, откуда каждый день смотрю на закатъ солнца. Ахъ, еслибъ вы были подлѣ меня, были моей совѣтницею, наставницею, руководительницею!

По возвращеніи капитана Морриса я уѣду домой, потому-что мистрисъ М. не будетъ больше нуждаться въ моемъ обществѣ, хотя она ужь придумываетъ десятки плановъ для будущаго.

Прошу васъ, милая миссъ Коксъ, писать мнѣ, какъ прежде, въ Баденъ; посылаю мой искреннѣйшій поклонъ всѣмъ, помнящимъ меня. Нѣжно любящая васъ

Каролина Доддъ.

Часть четвертая

ПИСЬМО I

Миссъ Мери Анна Доддъ къ миссъ Дулэнъ, въ Боллидулэнъ.

Баденъ. Милая, несравненная Кегти,

Да, наше имя ты видѣла въ Morning-Post! Да, «Додды Мэк-Керти», это мы! Не для чего было отлагать рѣшенье до возвращенія папа; обстоятельства, какъ я замѣтила матушкѣ, часто требуютъ рѣшительныхъ поступковъ. Они выдвигали насъ впередъ, и мы должны были идти впередъ. Такъ совершилось принятіе нами новаго титула.

Мы сдѣлали этотъ великій шагъ вечеромъ въ понедѣльникъ и разослали сто-тридцать-восемь пригласительныхъ билетовъ на вечеръ къ «мистриссъ Доддъ Мэк-Керти» въ пятницу. Я, конечно, предполагаю, что о новомъ нашемъ титулѣ было много толковъ и разсужденій; но смѣлая мѣра наша привела къ совершенному успѣху. Джемсъ въ этотъ день прислалъ изъ «салоновъ», гдѣ онъ велъ игру, три записки о постепенномъ ходѣ дѣла. Въ первой кратко говоритъ: «Сильное впечатлѣніе. — Чрезвычайно интересуются, какія были причины — догадки относительно ихъ различны, несогласны, неопредѣленны. Строгое молчаніе съ моей стороны». — Вторая была: «Акціи наши поднимаются; довѣріе возстановляется». Наконецъ, третья: «Побѣда. — Оппозиція сокрушена, уничтожена. — Титулъ обезпеченъ. Пошлите карточку герцогу далмацкому, сію секунду пріѣхавшему и остановившемуся въ гостинницѣ „Льва“.

Нервическія волненія мама впродолженіе этого роковаго дня были ужасны. Ея мужество поддерживалось только сознаніемъ высокой правоты дѣла и нѣсколькими каплями ликёру. Каждый крикъ на улицѣ, каждая группа двухъ-трехъ пѣшеходовъ, случайно остановившихся вблизи нашего отеля переговорить о чемъ-нибудь, мама принимала за начало какого-нибудь возстанія противъ насъ.

Но я почувствовала душу свою возвысившейся съ того мгновенія, какъ мы рѣшились на этотъ великій шагъ. Мое сердце говорило: „вознесись въ-уровень съ твоимъ новымъ положеніемъ“. И дѣйствительно, я чувствовала, что горизонтъ мой расширяется отъ тѣсныхъ границъ значенія Доддовъ до обширныхъ областей, озаренныхъ блескомъ Мэк-Керти! Ахъ, еслибъ ты знала, милая Китти, сколькихъ страданій и огорченій стоило намъ плебейское наше происхожденіе! Ненавистный звукъ односложной нашей фамиліи раздавался какъ трескъ бомбы среди хорошаго общества, и въ новомъ городѣ приходилось намъ по двѣ недѣли давать обѣды и вечера, чтобъ только заглушить ужасное впечатлѣніе, производимое фамиліею Доддъ!

А теперь это имя придаетъ звучность и энергію нашей фамиліи. Доддъ Мэк-Керти тоже самое, что Горманъ О'Муръ, Гроганъ О'Дойеръ и другія знатныя ирландскія фамилія.

Отъ живаго интереса, возбужденнаго этимъ рѣшительнымъ шагомъ, я должна была тотчасъ же обратиться къ заботамъ о большомъ вечерѣ, назначенномъ въ слѣдующую затѣмъ пятницу; было необходимо, чтобъ великолѣпіемъ и блескомъ затмилъ онъ все, что было прежде въ этомъ родѣ. Къ-счастью для насъ, Кери не было дома, точно также, какъ и папа. Она отправилась на недѣлю гостить къ скучной старушкѣ, живущей въ окрестностяхъ Бадена, и мы были избавлены отъ непріятнаго стѣсненія, производимаго даже молчаливымъ присутствіемъ людей, мысли и понятія которыхъ не сходятся никогда съ нашими. Я ужь писала тебѣ, милая Китти, что Каролина ведетъ себя безъ всякаго такта и тѣмъ совершенно лишила себя пріятности, какая дана ей отъ природы. Я часто ей говорила это, объясняла, доказывала все самымъ подробнымъ образомъ. „Вижу, говорила я, что ты не раздѣляешь вкусовъ лучшаго общества; не принуждаю тебя; но тебѣ остается открытою другая дорога — сантиментальность и романтичность. У тебя и волоса идутъ къ этой роли; твой станъ, твои манеры легко могутъ быть къ ней приспособлены; этимъ также можно если не возбудить общій восторгъ, то выиграть многое; богатые молодые люди, получившіе домашнее, а не свѣтское воспитаніе, легко покоряются такимъ дѣвицамъ“. Я даже прибѣгала къ доказательствамъ, заимствованнымъ изъ ея узкихъ понятій о жизни, объясняя, что эта система держать себя не требуетъ и большихъ расходовъ на туалетъ: локоны, бѣлый кисейный пеньюаръ поутру, простая соломенная шляпка для прогулокъ, вообще весь туалетъ самый простой, безъ всякихъ украшеній — и довольно. Но нѣтъ, милая Китти, всѣ мои убѣжденія были напрасны. Самолюбіе въ ней доходитъ до упрямства. Она холодно отвѣчала мнѣ, что все это было бы притворно и ненатурально. Буквально повторяю эти слова, чтобъ ты видѣла, много ли пользы она извлекла изъ жизни за границею. Здѣсь, милая Китти, никто не держитъ себя натурально, никто не имѣетъ даже претензіи держать себя натурально. Кто держалъ бы себя такъ, того бѣгали бы, какъ дикаго звѣря. Скажи мнѣ, въ чемъ состоитъ сущность благовоспитанности? — въ условныхъ манерахъ, выраженіяхъ, любезностяхъ, внимательности, лести — все это притворно, все разъигрывается, какъ на сценѣ, чтобъ доставить удовольствіе и понравиться. Покинемъ эту теорію — и вмѣсто общества явится передъ нами толпа, вмѣсто изящнаго салона — звѣринецъ. Каролина говоритъ, что она ирландка; подобно ей думаютъ и кохинхинянки. Я не вижу въ этомъ большой похвалы.