Я тоже нахмурилась.
— Они не друзья. Помнишь тот момент на балу, когда отец начал кричать что-то о моем возрасте? Вольтер тогда что-то сделал ему или сказал. Потому что, когда я обернулась, из папы будто душу вытрясли — он боялся…
Мы обе посмотрели в окно и нахмурили брови. На улице уже заканчивался закат, небо налилось кроваво-красным цветом.
— Ему что-то от тебя нужно, — произнесла Марконтьяр, — и просто так он от тебя не отстанет.
Мне оставалось лишь кивнуть и утвердиться в своих мыслях еще больше.
— Есть догадки что именно? — спросила она, вновь покосившись на меня.
Я помотала головой, чувствуя себя болванчиком. Догадок и вправду не было. Более того — мне не за что было даже зацепиться, не то что построить целую догадку.
— Ну да… На тебя, кстати, слуга Королевы драконов напал. Я, конечно, знала, что она за Вольтером бегает, но не настолько, чтобы нападать на тебя в месте, где присутствовала вся знать Деймоса! — начала мыслить вслух Мао.
А у меня будто по сердцу резануло. Я закатила глаза, удивляясь тому, что я ревную. Спасибо, природная глупость, за такой подарок. Чую, вовек с тобой не расплачусь.
— Хочешь сказать, что они… — последнее слово произнести я не смогла.
— Спят? Не знаю. Но в нашем замке я его пару раз всего видела. Тем более эта мразь, Корделия, даже не скрывает, что любит его.
Я кивнула, чувствуя в сердце уже обиду.
— Он, правда, к ней так же как и ко всем относится — смотрит холодно, разговаривает лениво, — тут она решила взглянуть на меня с подозрением, — Он только на тебя смотрел как обычный человек. Без вот этого своего фирменного взгляда, — девушка выпучила глаза и взглянула на меня как ошалелая сова.
Я рассмеялась и почувствовала себя легче. Ее слова определенно достигли моей чёрной ревнивой душенки.
— Стой! У тебя кровь идет! — неожиданно воскликнула подруга и стёрла красную каплю у меня из-под носа.
Я вскочила, прошлёпав босыми ногами до ванной комнаты. Пока дошла, заляпала пол каплями, хоть и подставляла ладони: слишком много крови набежало. В ванной я включила воду и умылась. Безрезультатно, кстати, кровь тут же возвращалась, создавая яркий контраст между вмиг побледневшей кожей и красной струйкой под носом.
В комнате что-то громыхнуло, послышался грозный мат Марконтьяр и дверь тут же открылась, явив мне Вольтера. Мужчина строго оглядел меня и в отдельности прикрытый рукой нос. И закрыл дверь, встав у нее со скрещёнными у груди руками.
— Ну все! Это определенно черезчур! Вы вообще знаете, что такое личное пространство? — психанула я.
Тут же подбежала к двери. Но была резко схвачена. Мужчина отнял от лица мою руку, схватил меня за подбородок, осмотрел скептическим взглядом. И тут я совсем психанула. Потому вырвалась из захвата, открыла дверь и заорала на всю комнату:
— Идите отсюда!
Феликс сначала опешил от такого поворота событий, так что я успела полюбоваться его весьма удивленным лицом. Но затем быстро пришёл в себя, подошел к двери, через которую я надеялась уйти, и захлопнул её почти перед моим носом. Я уже хотела запротестовать, но меня подхватили на руки одним рывком, и мы прошли до ванны. Он сел на бортик, посадил меня к себе на колени и вытер непонятно откуда взявшимся платком кровь, успевшую вновь набежать.
— Не буянь. Я не сделаю тебе больно. Просто… — мужчина провёл над моей головой ладоньюь и нахмурился, — проверю. Что за…?
Дверь резко открылась, а я услышала воющие сирены и мигающие огни безопасности. Вильгельм влетел словно грозовая туча и тут же направился к нам. Сперва он потрогал мой лоб, потом взглянул на тот же многострадальный нос, который был закрыт напитавшимся кровью платком.
— Что произошло? — только потом спросил папа.
Я развела плечами, нахмурилась и поняла, что спрашивает он не у меня.
— Я не могу просканировать, — произнес Вольтер, нахмурено глядя на отца.
— Щиты? — снова спросил Вильгельм.
Феликс усмехнулся и ответил вопросом на вопрос:
— Которые я не смог бы пробить?
Вильгельм кивнул и тяжело вздохнул. Глаза его забегали, и мужчина сел на край ванны рядом с нами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Актиния Кери прибыла еще час назад. Словно чувствует что-то, — пробурчал отец.
Вольтер хмыкнул, отобрал у меня платок, выбросил его в раковину и дал новый.
— Скорее сама натворила.
Меня сковала судорога, и я закрыла глаза от боли. Мужчины тут же отреагировали, подняв меня и куда-то понеся.
То что было дальше, происходило будто сквозь туман — боль затмила все. Я видела неяркие стены коридора в моей башне, потолок с его вечной лепниной и обескураженный вольтеровский взгляд.
— Она не вынесет портал, — спокойный и собранный голос Феликса.
Ну хоть кому-то все равно. Мне бы его спокойствие. Или хотя бы силу. Думаю, будь я им, смогла бы сдержать стон от усилившейся боли.
Мысли мои оборвались резко, потонув в черной липкой грязи. Я сидела в ней, и она была везде: под ногами и руками, я ощущала ее всем телом. Она забиралась в уши, глаза, рот. Вызывала рвоту, удушение. Несколько раз я умирала, но вновь оживала. Мне было безразлично где я, и что со мной будет. Где-то на задворках сознания плавились и сгорали мои мечты и желания. Где-то там я растворялась в липкой грязи.
Но в этот раз было по-другому. Свет полился откуда-то сверху, затем все заполнила боль. Она поглощала абсолютно все. Мне казалось, что болеть всё тело одновременно не может. Оно и не болело… до этого момента.
Я села на кровати в своей комнате и тут же упала обратно. Где же этот самый болевой шок? Я чувствую, как горит кожа по всему телу, или…?
— Введи ее обратно в стазис! — крик Вильгельма сквозь пелену.
Я услышала хруст и новый виток боли. Кажется, у меня сломалась нога. Новый хруст, мой вой и чей-то крик.
— Кости перестраиваются, — спокойный голос бабушки, — не волнуйся ты так. Она выдержит.
А затем боль стала невыносимой и все стихло.
Грязь была прохладной, успокаивающей и очень приятной. Я легла, окунувшись в неё с головой. Мне стало легко. Я была расслаблена и счастлива. Зачем переживать о том, чего не существует? Меня же не существует?
А затем новый виток боли, и я захлебнулась. Кровь текла по глотке, перекрывая путь воздуху. Я села и выплюнула что-то твёрдое и неприятное, будто… зубы. Боль уже казалась чем-то обычным. Вновь заболела десна и, кажется, начали расти новые зубы. Очень быстро расти. Я вновь выплюнула кровь и закашлялась, чувствуя, что на мне нет места, которое не болит. Я упала на кровать и ощутила, как тело прилипает к ткани. Словно верхнего слоя кожи нет, а я прикасаюсь ко всему едва зажившими рубцами.
— … постоянно теряет сознание…
Голос папочки постоянно прерывался, да и был слишком далеко, чтобы услышать все.
— …она умрет… не останется… тебя…
Вольтер? А он то что здесь делает? Да еще и рычит опять.
Я падала в какую-то пропасть без дна уже час. Я кричала, хватала ртом воздух, хотела ухватиться хоть за что-нибудь. Но тьма не позволяла.
Солнце светило ярко и как-то сочно. Хотелось петь и танцевать, благо огромное поле грамандинов позволяло и то, и другое. Быстрокрылые бабочки махали своими яркими синими крыльями и щекотали мне нос. А я морщила его и хохотала. Был рассвет детства, когда осознанная жизнь только начиналась. Мне было четыре года.
Наверное, это было самое лучшее воспоминание в моей жизни. Тогда, где все счастливы и рады. Тогда, где даже строгий и вечно хмурый отец находил время поиграть со мной в прятки или догонялки. Я часто выигрывала, добежав до ворот первая. А когда он меня догонял, то подхватывал на руки и подкидывал высоко-высоко. Над замком разносился мой звонкий смех, а мама смотрела на все и улыбалась.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Знала ли я, что беззаботная детская игра скоро закончится, а это самое волшебное поле сожгут, оставив вместо прекрасного черно-фиолетового цветка, лишь пепел и пустырь?
Я подбежала к маме, ее теплые руки сильно сжали меня и куда-то понесли. Но я еще не доиграла! Я хмурюсь и хочу обратно на полянку. Мама шепчет мне что-то успокаивающее. Наверное, я в чем-то провинилась, раз мы не идём домой. Она поворачивает меня лицом к груди и бежит дальше.