Читать интересную книгу Разговорчики в строю. Лучшее за 2008-2009 годы - Михаил Крюков

***

Назначенный на должность командира батареи МЗА бпк[81] «Ташкент» лейтенант Курепин, месяц назад прибывший после выпуска из училища, уже безвозвратно вошёл в образ управляющего огнём на первой в жизни фактической стрельбе. Его руки намертво срослись с металлом визирной колонки, а в вусмерть заинструктированном мозгу гвоздём торчала необсуждаемая истина: ракету-мишень, по которой произведены пуски ЗУР,[82] считать опасной независимо от результативности данных пусков. А это значит, что без дополнительных команд и указаний его, лейтенанта, праздник наступал по умолчанию…

Дальность до обстрелянной цели сокращалась, и с входом её в зону поражения 30-мм шестиствольного автомата комбат замкнул цепь стрельбы, как учили. Он так самозабвенно палил от визирной колонки очередями по ракете, прошедшей курсовой параметр и уходящей по корме корабля, что трассы начали ложиться вдоль кильватерного строя соединения, норовя слиться с ним в огненном экстазе.

В сети управления стрельбой соединения и по корабельной боевой трансляции «Ташкента» хор истеричных криков «Дробь»[83] рвал мембраны аппаратов и барабанные перепонки экипажа. Но руки комбата, отсоединившиеся от мозга, ничего этого не воспринимали.

Побелевшие от напряжения пальцы, продолжавшие неистово давить на гашетку, не смогли справиться с внезапно наступившей тишиной. ВыстрелА, снаряжённые на стрельбу, закончились за мгновение до момента, синонимом которого является северное млекопетающее семейства псовых…

На разборе стрельбы московский адмирал неистовствовал. Швырял свою дорогую фуражку, стучал кулаками по столу, топал ногами – всё никак не мог обнулить свою энергетику, так как лейтенант гордо поднятым подбородком демонстрировал состояние обратное раскаянию.

– Ну объясни же ты мне, наконец, лейтенант! Почему ты стрелял?!

Выдержанная МХАТовская пауза…

– Да потому, товарищ адмирал, что если б я не стрелял, то точно так же вот стоял бы сейчас перед вами и отвечал на ваш вопрос: «Лейтенант! Почему ты не стрелял?!»

Ulf

Предлагаю две разноплановых военно-морских мудрости. Можно по отдельности.

Принял меры

Однотипные эсминцы «Бывалый» и «Спокойный», прижавшись друг к другу, стояли лагом у причала в отстое. Ожидание очередного ремонта затягивалось. В такие периоды на корабли начинают списывать особо отличившихся бойцов с других экипажей, которые прошли уже и Крым, и Рым и которым в этой жизни уже и терять-то нечего, а приобретать – тем более.

– На «Бывалом»!!! – прогремел с причала голос начальника штаба эскадры.

– Есть… – через некоторое время из рубки дежурного эсминца высунулась мятая недовольная физиономия с повязкой «Рцы»[84] на левой руке.

– Пока вы спите, бакланы вам всю палубу обосрали! И даже сейчас продолжают обгаживать флагшток и гюйсшток перед самым подъёмом флага! Примите меры!!!

Правая рука дежурного, пятнадцатилетнего капитан-лейтенанта, невозмутимо поднесла ко рту микрофон «Каштана», а левая наощупь включила линию трансляции верхней палубы. И морозный воздух главной базы Северного флота всколыхнула усиленная мощными динамиками принятая мера:

– Кш-ш-ш-ш!!!!

Не столицей единой…

Начальнику топливного склада на острове Путятин, что уютно расположился в заливе Стрелок Уссурийского залива, подполковнику Феликсу Кутепову пришло время увольняться со службы. Это было ещё во времена застоя, и ему, имевшему когда-то московскую прописку, государство выделило квартиру в первопрестольной.

Но Путятин, где прошла вся служба офицера, не отпускал душу и сердце. Реликтовая природа с лотосами на Гусином озере, пятнистые олени, бродившие стадами в заповеднике; рыбалка, охота, дикие пляжи, равных которым не сыскать ни на каких лазурных берегах – как без всего этого дальше жить?

А каково теперь будет обходиться без красной икры и красной рыбы, крабов, креветок и других богатств, которые на местном рыбзаводе находились в абсолютной доступности и необходимых количествах? Кто и в чём мог отказать начальнику солидного топливного склада, который, как и его собратья по цеху, ещё в те времена уже умели жить хорошо. А что значит потеря независимости, неприкасаемость которой свято обеспечивалась удалённостью от начальства и отсутствием каких-либо приличных средств связи с островом? Неужели теперь он, человек, которого называли хозяином Путятина, будет жить хоть и в Москве, но как все?

Вернувшегося на остров офицера после осмотра московского жилища замучили расспросами завистливые коллеги с обычной родословной:

– Ну, как там Москва? Как квартира?

– Москва кипит… Что я хочу ещё вам сказать, – выдавливал из себя озабоченный навалившейся проблемой и не собиравшийся шутить вроде бы как счастливый обладатель столичной прописки. – Конечно, Москва – это не Путятин! Но и там люди живут…

Питон

Году так в 1984 в наше доблестное ЛВВИСКУ[85] им. Комаровского А.Н. был назначен новый заместитель начальника, полковник. За давностью лет я уже и не помню ни его внешности, ни фамилии. А ещё в училище преподавал начальник кафедры ВМБ и МГТС полковник Кульмач П.П., заслуженный строитель СССР, доктор технических наук, лауреат Государственной премии и прочая, прочая, прочая… Справедливости надо признать, что особых требований к правилам ношения формы, внешнего вида, выправки и т.д. и т.п. к таким авторитетнейшим людям у нас особо и не предъявлялось. И вот как-то раз новоиспечённый зам повстречал Павла Петровича во внутреннем дворике. Далее – диалог:

– Товарищ полковник, почему не приветствуете вышестоящего начальника, как того требует Устав?

– Где? Какого? Да и без фуражки я…(Кульмач П.П. растерянно и недоумённо озирается по сторонам ища хоть какого-то генерал-майора)

– Меня. Я – заместитель начальника училища полковник такой-то!!! Ботинки у вас не блестят, причёска не подровнена, пуговичка вот оторваться может! Стыдитесь, ведь вы же –полковник!!!

Павел Петрович расплывается в добродушнейшей улыбке и, похлопывая нового зама по погону, произносит протяжно, с характерным акцентом:

– Сынок! Полковник это ты! А я? Я – профессор!

И, обойдя по дуге офигевшего зама, Павел Петрович направляется к КПП.

Redshon     Четыре осла. Триптих

Первый осёл

Место действия: Москва-Ленинград-Ташкент. 1989-1991 год.

На абитуре московского Военного Краснознамённого института Минобороны СССР нас держали в палатках. Военнослужащие жили от гражданских отдельно.

В той палатке нас было семеро. Среди прочих – Саша Попов, старший сержант из Южной группы войск. Там он служил в роте почётного караула в Будапеште.

Попов был идеально сложен, а до армии работал президентом Федерации у-шу Узбекской ССР.

Гун-фу нас и сблизило. Сашка показывал мне, как отрывать у людей уши и нажимать на временные точки (точки отстроченной смерти). Я растолковывал ему особенности изготовления длинных германских мечей из автомобильных рессор и нюансы наматывания ремней на руки у древнегреческих панкратиастов.[86] В общем, мы подружились.

Иногда мы мечтали, как будем учить языки, а потом с разрешения командования отправимся, как Ван Дамм в «Кровавом спорте», на чемпионат мира по драке. Всё складно в мечтах было, кроме того, кто из нас победит в финальном поединке – тут разгорались споры.

Когда на экзамене по истории мне поставили два балла, Сашка возмутился:

– Блин, ты же по истории лучший! Ты же нас всех к этому экзамену натаскивал? Даже мне три влепили! Вот сволочи!

Я начал собирать манатки. В часть возвращаться не тянуло, и я решил взять направление поступать в Ленинградское училище ПВО. Увидев его, Сашка отреагировал:

– Да нафиг нам это ГРУ? Поеду с тобой!

Сказано – сделано. Через пару дней мы были в Ленинграде. Но и тут незадача: я получил по математике пять, а Сашке влепили два балла.

– Да нафиг нам эта армия? – отреагировал я и написал отказ.

Нас отправили дослуживать туда, откуда приехали: Сашку в Венгрию, меня на Кавказ. До отъезда мы смотались ко мне на дачу. На шести сотках в Трубниковом Бору командовала моя мама – Антонина Андреевна. Узнав, чем закончились мои пятая и шестая попытки поступления в вуз, она виду не подала. Просто в момент как-то сразу постарела. Маму мы застали несущей два полных ведра от колонки артезианской скважины. Вёдра отобрали. Попёрли сами. Попыхтели, донесли, и пока родительница стряпала обед, сели на грядку с клубникой – побаловаться аперитивом. Тут-то Сашка и сказал: